Роза - Мартин Смит

Все остальные материалы в газетах посвящались катастрофе. Одна из иллюстраций — выгравированный рисунок — изображала спасателей, собравшихся у подножия шахтного копра, на вершине которого была прикреплена как украшение ланкастерская роза[15].

— Можно мне это купить?

— Да, конечно. Мы делали тогда специальные выпуски.

— Я заплачу за джентльмена, — проговорил Леверетт.

— И еще, пожалуйста, блокнот, красные и черные чернила и самую хорошую местную карту, какая у вас есть, — добавил Блэар.

— Издание Картографического управления подойдет?

— Отлично.

Редактор заворачивал покупки, не сводя глаз с Блэара.

— Взрыв на шахте Хэнни стал тогда главной новостью. Благодаря таким вот событиям Уиган и помечают на картах.

Уже направляясь к выходу, Блэар заметил среди выставленных для продажи книг одну, озаглавленную «Ниггер Блэар»; на обложке был изображен он сам, стреляющий в гориллу. Правда, усов у него никогда в жизни не было и ни одной живой гориллы видеть ему не приходилось. Но его фетровая шляпа с мягкими и широкими, опущенными вниз полями была нарисована верно.

Незнакомую местность лучше всего рассматривать с какой-либо высокой точки. Блэар залез на колокольню приходской церкви и через откидной люк выбрался на самую верхнюю, открытую площадку, спугнув при этом сидевших на карнизах и лепных украшениях голубей. Вслед за ним с трудом выбрался и Леверетт, едва протиснув через люк долговязое тело и попутно набрав на свой баулер грязь и перья. Хотя день уже близился к середине, небо оставалось маслянисто-серым, как в сумерки. Стоило только Блэару развернуть карту, как она на глазах начала покрываться мелкими частичками грязи и копоти.

Блэар любил карты. Ему доставляли удовольствие сами слова «широта», «долгота», «высота». Нравилось ощущать, что при помощи всего лишь секстанта и любых приличных часов он может измерить угол солнца над горизонтом и тем самым определить свое местонахождение в любой точке земного шара, а потом, пользуясь одним только транспортиром, нанести свое положение на карту, причем с такой точностью, что любой другой человек, воспользовавшись его картой, сумеет воспроизвести проделанный им путь и прийти в ту же самую точку, не отклонившись от нее ни на дюйм расстояния, ни на секунду широты или долготы. Блэар любил топографию, любил изгибы и складки местности, переходы отмелей в горы, а гор — в цепи островов. Ему нравились непостоянство планеты, ее способность к переменам: где-то непрерывно размывало берега, где-то на совершенно ровном месте вдруг начинали извергаться вулканы, реки меняли свои русла. Безусловно, карта не более чем слепок какого-то одного мгновения во всем этом непрерывном движении, но в этом своем качестве она была подлинным произведением искусства.

— Что это вы делаете? — спросил Леверетт.

Блэар достал из замшевого футляра раздвижную подзорную трубу немецкой работы, она была, бесспорно, единственной по-настоящему ценной вещью из всего принадлежавшего ему имущества. Очень медленно он сделал полный оборот на 360 градусов, отметив про себя, где находится солнце, и непрерывно сверяясь с компасом.

— Разбираюсь, где что. На карте север не помечен, но, думаю, теперь я знаю, где он. — С этими словами Блэар провел на карте стрелу и про себя отметил, что действие это доставило ему небольшое, но явственное удовольствие.

Леверетт стоял, обеими руками удерживая на голове баулер, чтобы его не унесло ветром.

— Никогда сюда не взбирался, — проговорил он. — Вы только посмотрите на облака: как корабли на море!

— Да вы поэт. Гляньте вниз, Леверетт. И спросите себя, почему этот город оставляет впечатление какого-то особенно бессмысленного и хаотического переплетения улиц. Теперь взгляните на карту, и вы увидите старинный поселок Уиган, который образовывали церковь, рыночная площадь и узкие средневековые улочки, пусть даже сейчас на месте бывших лугов пролегли брусчатые мостовые, а улочки превратились в фабричные дворы. У самых старых в городе магазинов самые маленькие по длине фасады — это потому, что каждый владелец хотел разместить свою лавку на главной и единственной в поселке улице.

Леверетт принялся сопоставлять с картой открывшийся его взгляду пейзаж. Блэар не сомневался, что он именно так и поступит: человеку так же невозможно оторваться от карты города, в котором он живет, как и от своего собственного портрета.

— Но вы смотрите и на что-то еще, — заметил Леверетт.

— Карты составляются по методу трех точек. Если вам известны координаты и высота любых двух точек, то вы можете определить по ним координаты и высоту любой третьей точки. Всякая карта фактически состоит из множества невидимых треугольников.

Блэар отыскал взглядом мост Скольз-бридж, по которому проезжал накануне вечером. Тогда в темноте, страдая от приступа лихорадки, он не понял и не оценил должным образом того, что мост делит город на две совершенно самостоятельные части. К западу от него лежал солидный, процветающий Уиган, средоточие конторских зданий, гостиниц и крупных магазинов, над которыми возвышался частокол терракотового цвета дымовых труб, увенчанных причудливыми защитными колпачками. К востоку от моста тянулась новая часть города, плотно застроенная небольшими кирпичными шахтерскими домиками, крытыми голубой шиферной плиткой. Севернее церкви и в стороне от моста тянулся в сторону густого леса бульвар, образованный солидными особняками, окруженными просторными усадьбами и роскошными садами. На карте возле этого бульвара была сделана пометка: «Дорога к имению „Хэнни-холл“«. В южной части города были сосредоточены угольные шахты, накрытые дымом, словно поле битвы.

При взгляде на карту сразу же становилось очевидным то, что нелегко было обнаружить непосредственным наблюдением, а именно: железные дороги одновременно и рассекали Уиган по живому, и снова скрепляли его воедино. Принадлежащие четырем разным компаниям — «Лондонской Северо-западной», «Уиган-Саутпорт», «Ливерпуль-Бари», «Ланкаширскому союзу» — линии разбегались геометрически правильными кривыми во все стороны, а с ними соединялись частные подъездные пути, идущие от шахт. В южной стороне горизонт был закрыт дымовой завесой, однако по карте Блэар насчитал в том районе ровно пятьдесят действующих шахт — невероятное для любого города число.

Блэар направил подзорную трубу в сторону расположенных за мостом шахтерских домов. Возможно, когда-то их строили по прямой; но поскольку их возводили на территории, располагавшейся прямо над заброшенными, выработанными шахтами, в которых с течением времени сгнивала крепь и старые горизонты обрушивались, то стены и крыши домов тоже меняли свое положение, пока в конечном счете не образовали неровный, холмистый, как будто бы колышущийся и медленно проваливающийся под землю пейзаж, сотворенный в равной мере и человеком, и природой.

— Я слышал про историю, которая у вас вышла с Библейским фондом, — проговорил Леверетт. — И про ваше… э-э…

— Распутство?

— Легкомысленный образ жизни. Но, насколько я сумел разобраться в том, что мне довелось читать, вы защищали африканцев.

— Не надо верить всему, что читаешь. У человеческих поступков могут быть самые разные причины.

— Но важно, чтобы люди знали правду, иначе у них может сложиться неправильное впечатление. И потом уже оно будет определять отношение к человеку.

— Намекаете на Хэнни? Он хоть и епископ, а мужик что надо.

— Епископ Хэнни… редкий человек. Не каждый епископ станет поддерживать дорогостоящие экспедиции в самые отдаленные уголки мира.

— Ну, Хэнни-то может позволить себе такую роскошь.

— Для вас эта его роскошь — вопрос жизни, — мягко заметил Леверетт. — Но какими бы личными мотивами вы ни руководствовались, в Африке вы творили добро, так что не разрешайте, чтобы вас малевали черной краской.

— Леверетт, позвольте уж мне самому заботиться о своей репутации. А почему в своем письме о Джоне Мэйпоуле вы не упомянули про взрыв на шахте Хэнни?

Леверетт был озадачен столь резкой сменой темы разговора. Наконец он произнес:

— Епископ Хэнни полагал, что эта информация не имеет отношения к делу. Разве только, что из-за всеобщей поглощенности взрывом мы не сразу обратили внимание на исчезновение Джона.

— Вы читали Диккенса? — спросил Блэар.

— Я его люблю.

— И удивительные совпадения не вызывают у вас подозрений?

— Вам не нравится Диккенс?

— Мне не нравятся подобные совпадения. Не нравится, что Мэйпоул пропал в тот же самый день, когда на шахте произошел взрыв. Особенно если для его розысков епископ избрал меня, горного инженера.

— Просто из-за взрыва мы не сразу обратили должное внимание на исчезновение Мэйпоула, ничего другого за всем этим нет. И мне кажется, епископ остановился на вас, потому что хотел, чтобы на дело посмотрели совершенно свежим взглядом и чтобы это сделал человек, которому он может доверять. В конце концов, тот опыт работы, который у вас есть, может оказаться в Уигане полезным.