Солнце в рукаве - Марьяна Романова

– Надя, откуда же ты знаешь, что я предложил ей переспать? – Брови нового знакомого взлетели вверх, как у пластилиновой куклы из мультфильма.

– Может быть, я тоже психолог, – улыбнулась она. – Только без визитной карточки… А на самом деле, если ты ищешь приключений, предлагаю и правда переключиться на нее.

– То есть в вашей паре она ищет приключений, а ты – стабильности?

– Нет. В нашей паре я замужем и жду ребенка. – Надя сказала это и покраснела.

Подумалось: «Все-таки я не умею этого. С мужиками общаться. Не умею вообще, несмотря на два брака за плечами. Вот Марианна бы сейчас парировала. Смутила бы его, загнала в угол, вызвала на поединок. Почему так? Одним дано, а вторым – сколько бы книг ни прочесть – никогда?»

Если Борис и удивился, то виду не подал.

– Наверное, ты не поверишь, но мне просто любопытны люди. Я часто знакомлюсь. Это не значит, что я маньяк или что-то вроде того.

Волосы Марианны – холеные, огненные. Ее смех, ее приглушенный вибрирующий голос, ее взгляд. «Просто знакомлюсь», конечно.

– Ты оставишь мне номер?

– Какой номер? – не сразу поняла она.

– Номер твоей кредитной карточки… – улыбнулся он. – Ну Надя, телефонный конечно же.

– Зачем? Я буду подопытным кроликом для какой-нибудь диссертации?

– Господи, ты невыносима. – Улыбка Бориса была обезоруживающей и без какого-либо подтекста; простая честная улыбка Христа. – Ты мне понравилась. И я прошу телефонный номер. Я представился. Оставил рабочий и мобильный телефон. Моя фамилия легко пробивается в «Гугле».

– Но…

– Да, ты ясно дала понять, что замужем и ждешь ребенка. Но почему я не могу встретиться с тобой за кофе… скажем, в среду, часов в шесть вечера? Или ты воспитывалась в мусульманской семье?

«Я считаю, что три с половиной минуты совместного кофепития – недостаточно, чтобы заинтересоваться человеком всерьез. Я считаю себя не той женщиной, которая может вызвать интерес с первого взгляда. Я считаю, что он хорош собой и может получить любую, и в этом свете его внимание ко мне кажется особенно подозрительным», – подумала Надя.

Но вслух сказала:

– Да, я свободна вечером в среду.

В последние месяцы Надина интимная жизнь представляла собою пустыню Сахару, с сухими горячими ветрами, колючими перекати-поле, белым, будто бы застиранным, небом и волшебными дворцами на горизонте – но как только сделаешь шаг вперед, белокаменные стены рассыплются в прах.

Медовый дракон, распустившийся в ее животе, давно сложил волшебные перепончатые крылья. С годами их с Данилой близость стала похожа не на страстное танго, а на совместное поедание немного остывшей каши. Надя и сама не заметила, как это произошло. Она уставала на работе – весь день на каблуках – и злилась, когда обнаруживала его дома, розового, выспавшегося, с ноутбуком на коленях. Иногда она не понимала, что делает рядом с этим хроническим лентяем и слабохарактерным бездельником, у которого ветер в голове. А потом ловила себя на мысли, что этот самый ветер – и есть волшебная дудочка, на зов которой она годами идет вслепую. Она, Надя, слишком земная. Чужой ветер ее одурманивает, тревожит, заставляет удивленно поднять лицо, близоруко прищуриться и полететь над серым городом, широко раскинув руки. Ветер ускользает, дразнит, а она пытается его поймать, сомкнуть ладони на его прозрачном запястье. Для кого-то любовь – стабильность, а для нее – погоня за призраком. И почему так получилось – не разберешь. Не ходить же к психотерапевту, как все эти напыщенные дамочки, которым так отчаянно и зло завидует Марианна.

Иногда Данила не прикасался к ней неделями.

Минувшим вечером она собралась с духом пожаловаться вслух, а он вдруг испугался так, словно его попросили переспать с полуразложившимся трупом. У него брезгливо дернулся подбородок, а во взгляд словно добавили желатин, и он стал студенистым и мутноватым. Просунув вялую руку под ее свободную блузу, Данила несколько раз сжал Надину левую грудь – эротизма в этом движении было не больше, чем в плановом осмотре у маммолога. Она, конечно, почувствовала себя уязвленной, руку оттолкнула, заплакала даже. Он утешал – вроде бы искренне. Тормошил ее, перебирал ее волосы, заварил мятный чай. Надя успокоилась, но не развеселилась.

– Ты же понимаешь, что происходит? Мы живем как брат и сестра. Просто живем рядом. Нашим отношениям не так много лет. У нас будет ребенок. А мы…

– Вот когда родится ребенок, все и наладится… Надюш, ну не могу я так… Ну у тебя живот же.

– Во-первых, мог бы подойти со спины, – криво усмехнулась она. – А во-вторых, еще и десяти недель нет, какой там живот.

– Ты же понимаешь, о чем я… Ну не дуйся на меня. Хочешь, я скачаю какой-нибудь фильм?

– Давай. Немецкую порнушку, например. И пожалуйста, пожестче.

– «Неспящие в Сиэтле» сойдут за жесткое порно?

– Валяй!

Потом Данила терпеливо сидел перед экраном и смотрел вместе с нею кино, которое, во-первых, видел десятки раз, а во-вторых, не любил. Ни фильм в частности, ни жанр в целом. Наверное, надеялся, что она скажет – ладно уж, мол, я понимаю, что тебе надоели эти переслащенные сопли, ступай на кухню и поиграй в «Doom» от души. Она всегда так делала. Но не в этот раз.

А Надя исподтишка рассматривала насупившегося мужа. Вот он, близко, и запах его немытых волос, его любимой лимонной туалетной воды, его такой знакомый профиль. Но где он на самом деле, одному богу известно. О ком он думает за вечерним расслабляющим бокалом вина, кто ему снится на рассвете, кого он представляет в красном кружевном белье?

Однажды, давным-давно, она попробовала поговорить об этом с Марианной:

– Скажи мне, вот как ты думаешь – когда умирает страсть?

Марианна, разумеется, решила, что она в опасности, и, будучи опытным рескью-ренджером, заказала для подруги двойную порцию драмбуи со льдом. И, вероятно, хотела пошло пошутить, но, встретив Надин печальный взгляд, осеклась.

– Я не знаю. Правда.

– Но как ты думаешь?

– А как я могу думать, если моим самым длинным отношениям меньше сезона? – передернула загорелыми плечами она. – И знаешь, в этом что-то есть. Все меня желают, считают неприкаянной… Зато у меня не кончается страсть.

Надя разочарованно выпила драмбуи.

– Однажды у меня был любовник, который едва успел жениться, – помолчав, все же вспомнила Марианна. – Его страсть кончилась спустя четыре месяца после свадьбы. Он рассказывал мне, как психотерапевту, что его жена стала холодна, что в их отношениях что-то треснуло… ну и прочие слова, которые обычно говорят мужики, которым хочется и сходить налево, и не выглядеть конченными мудаками.

– А ты что? Что ему ответила?

– Что он мудак. – У Марианны был низкий вибрирующий смех. – Что же еще?.. А ты же спрашиваешь, потому что…

– Просто потому что, – решительно перебила Надя. – Интересно стало.

Марианна с понимающим вздохом подозвала бармена, и больше в тот вечер они к опасной теме не возвращались.

Надя вспомнила об этом именно в тот день, когда она сидела напротив темноглазого улыбчивого Бориса, который казался ей похожим на Кларка Гейбла в роли Ретта Батлера и который говорил вроде бы и невинные вещи, но смотрел на нее с неким подтекстом. Вспомнила – и по ее телу разлилось терпкое имбирное тепло, и это было удивительно и совсем на нее не похоже.

И так не вовремя.

Надя вернулась на рабочее место. По пути зашла в туалет, умыла лицо ледяной водой. Из зеркала на нее смотрела раскрасневшаяся почти красивая женщина с блестящими глазами. Женщина, которую давно не хочет муж. И в то же время женщина, которую, возможно, желает другой мужчина. То, что с Борисом этим ничего у нее не будет, – факт. Она густо припудрила лицо торопливыми вороватыми движениями, но румянец никуда не исчез. Наде стало стыдно, хотя она и понимала, что это инфантильная реакция. В сущности, ничего не произошло. Мужчина с глазами больной собаки познакомился с двумя женщинами, записал телефонные номера обеих и будет выбирать. Нормальная жанровая сценка, московские декорации нулевых. Любая нимфетка научилась ловко жонглировать феминистскими лозунгами, а на самом деле происходит то же самое, что и тысячи лет назад, – самки сдаются самцам. Марианна сидела на подоконнике и красила ногти, не обращая внимания на слоняющихся по залу покупательниц. Наглость была в ее природе, поэтому воспринималась без раздражения, как нечто естественное. Как наглость кошки, которая всегда займет самое уютное место в доме. На нее почти никогда не жаловались покупатели, хотя она была классической продавщицей из пародийного скетча – слушала «Jamiroquai» в айподе и не убавляла звук, когда ее спрашивали о наличии размера, лениво болтала по телефону, и ее никто не осмеливался перебить. Однажды Надя видела, как женщина, собиравшаяся купить джемпер за полторы тысячи долларов, терпеливо ждет у кассы, а Марианна рассказывает какой-то приятельнице о том, как на кубинской вечеринке она танцевала с кем-то смуглым и пахнущим океаном. Женщина была покорной придворной, а Марианна – императрицей в будуаре.