Кресси - Брет Гарт

— Что ж, отлично, — сказал он. — Возможно, вы правы. Но вы уверены, что дойдете домой один? Может быть, мне все-таки лучше вас проводить? — И когда Маккинстри неопределенным, но решительным жестом отклонил это предложение, равнодушно добавил, заключая разговор: — Если хотите, я буду время от времени сообщать вам, как идут дела.

— Пожалуйста, но только мне лично, — сказал Маккинстри. — А не там, на ранчо. Но, может, вы позволите, чтобы я сам иной раз заехал к вам да заглянул в окно? Понимаю, нельзя. — И щеки его впервые за весь разговор чуть-чуть зарделись. — Ну, пусть будет так.

— Видите ли, это может отвлечь детей от занятий, — мягко объяснил учитель, представив себе на минуту, сколько восторга вызовет в юной груди Джонни Филджи появление в окне бессмысленно-свирепого лица Маккинстри.

— Ладно, чего там, — медленно проговорил Маккинстри. — Может, зайдем в салун, выпьем по стаканчику с сахаром или с лимоном?

— Нет, что вы! Я должен немедленно отпустить вас к миссис Маккинстри, — ответил учитель, снова покосившись на раненую руку собеседника. — Спасибо за приглашение. Всего доброго.

Они обменялись рукопожатием, для чего Маккинстри должен был зажать дробовик под мышкой и протянуть здоровую левую руку. Затем он медленно зашагал под гору. Учитель постоял, посмотрел ему вслед, потом повернулся и с приятным сознанием, что выполнил дело, которое еще повлечет за собой, быть может, важные последствия, повернул к школе. Мысли его были так заняты, что, только выходя из лесу, он вспомнил про дядю Бена. Припомнив странное признание Маккинстри, он обошел школу, держась кустов на опушке, и бесшумно подкрался к открытому окну. Но храм науки вовсе не был погружен в мирное безмолвие, так растрогавшее темную душу Маккинстри. Наоборот, на всю школу раздавался возмущенный детский голос. Учитель с изумлением прислушался к тому, что говорил ничего не подозревавший Руперт Филджи:

— Можешь мне своими Добеллами и Джонсами зубы не заговаривать, слышишь? Много ты в них понимаешь! Ты погляди на свои прописи. Да если бы Джонни мне такое нацарапал, я б ему задал трепку. Ну, еще бы, перо виновато, а не твои корявые пальцы, ясное дело! Может тебе за эти деньги приносить еще по коробке золотых перьев к каждому уроку? Откажусь я от тебя, ей-богу! Опять перо сломал. Разве тебе перо нужно? С твоим нежным почерком тебе всего лучше подойдет гвоздь и зажим для белья, вот что я тебе скажу.

Учитель, никем не замеченный, заглянул в окно. Красавец Руперт в соответствии со своими собственными педагогическими принципами усадил великовозрастного ученика прямо на пол перед самой низенькой партой, быть может, как раз той, за которой сидел утром его маленький брат, и бедный дядя Бен, который, правда, мог в этом положении сколько угодно выворачивать локти по обычаю всех начинающих писцов, глядел снизу вверх на своего юного наставника, то и дело налетавшего на него, подобно задиристому петушку. Однако мистер Форд ясно видел, что дядя Бен не только не тяготится своим униженным положением и учиняемым ему разносом, но взирает на своего ругателя с неистощимым добродушием и прямым восторгом и никак не склонен соглашаться на разрыв контракта.

— Ну, ну, не ершись, Руп, — говорил он восхищенно. — Ведь и ты был когда-то маленьким, а? Ясное дело, все расходы за мой счет. Тут нужно немало пороху, чтобы взорвать целый пласт и добраться до коренной породы. В другой раз принесу свои перья.

— Приноси. Из старой Добелловской школы. Бронированные, на резиновой прокладке, — сурово сказал язвительный Руперт.

— Ладно уж, — миролюбиво отозвался дядя Бен. — Взгляни лучше на эту строчку. Какие «пе», а? Красота!

Он прикусил перо, медленно встал во весь рост и, приставив к глазам ладонь козырьком, с высоты своих шести футов залюбовался собственным произведением. Руперт, держа руки в карманах, скептически присоединился к осмотру.

— А это что за дохлый червяк внизу страницы? — поинтересовался он.

— Ну, что, по-твоему? — сияя, спросил дядя Бен.

— По-моему, похоже на корень лебеды с комком грязи на конце, — критически провозгласил Руперт.

— Это моя подпись.

Оба стояли рядом, склонив головы набок.

— А знаешь, это у тебя не так плохо получилось, как все остальное, — сказал Руперт, быть может, придя к мысли, что время от времени учеников следует поощрять. — Пожалуй, и вправду похоже на подпись. Во всяком случае, больше ни на что не похоже. Ладно, со временем у тебя дело пойдет. Только зачем тебе это? — неожиданно спросил он.

— Что — «это»?

— Да вот, ходить в школу, когда никто не заставляет и сам не обязан. Ведь ты взрослый.

Краска залила лицо дяди Бена по самые уши.

— Непременно хочешь знать, Руп? Может, я рассчитываю напасть на жилу и это… вращаться в обществе, а? Может, я и хочу для этого случая быть не хуже прочих? Знаешь там, стих в разговор ввернуть, романы читать и все такое.

Взгляд Руперта исполнился глубочайшим, невыразимым презрением.

— Только-то? Так вот что я тебе скажу, — проговорил он медленно и уничтожающе. — Знаю я, зачем ты сюда ходишь и ради чего!

— Ради чего же?

— Ради какой-нибудь девчонки!

Дядя Бен разразился бурным хохотом, от которого сотрясалась крыша, топал ногами и бил себя по коленкам так, что ветхий пол ходил ходуном. Но в эту минуту учитель поднялся на крыльцо и своим молчаливым появлением положил конец непринужденному веселью.

ГЛАВА IV

Возвращение мисс Крессиды Маккинстри в Индейцев Ключ к своим прерванным занятиям было событием не только школьной жизни. Во всем поселке о ее возвращении в лоно школы говорили гораздо больше, чем о таком пустяковом деле, как расторгнутая помолвка. Некоторые зловредные женщины не первой молодости, которые благодаря неоспоримой принадлежности к слабому полу могли не опасаться ружья мистера Маккинстри, намекали, будто ее просто не приняли в Сакраментскую школу. Но большинство местных патриотов усмотрело в ее возвращении дань неоспоримым преимуществам образовательной системы Индейцева Ключа. Туолумнская «Звезда» с красноречием и размахом, находящимися в трогательном несоответствии с ее собственными размерами и качеством шрифта и бумаги, писала о том, как «в Индейцевом Ключе подымается новый сад Академа, под зелеными, задумчивыми сводами которого предаются размышлениям будущие мудрецы и государственные мужи», так что учителю просто неловко было читать. В течение нескольких дней тропу между ранчо Маккинстри и школой патрулировали восторженные молодые люди, жаждущие полюбоваться юной Крессидой, освобожденной из-под грозного надзора клики Дэвиса — Маккинстри. Впрочем, сама героиня, продолжавшая, к неудовольствию учителя, каждый день исправно являться в школу в новом наряде, не отваживалась приводить своих изнывающих поклонников дальше школьного забора.