Король Треф - Б. Седов

Внутри лежало настоящее оружие. Не убогий «Макаров» и не грубый, как дворницкий лом, «ТТ», а грозный и изящный пистолет, созданный и изготовленный не мозгами коммунистов и руками алкоголиков, а уважавшими свои головы и свой труд оружейниками Запада.

Али вынул его из выдавленного по силуэту гнезда, затем присоединил глушитель, для которого в кейсе тоже было особое место, и, ловко вбив в рукоятку обойму, посмотрел на меня. Я молчал.

— «Беретта», пятнадцать зарядов, режим автоматической стрельбы, — сказал Али и, ловко крутанув пистолет так, что он оказался рукояткой вперед, протянул его мне.

— Я не знал, что у тебя еще и оружейная лавка, — сказал я и взял пистолет в руку.

Прежде мне, конечно, много раз приходилось держать в руках разнообразное оружие, но такой игрушки у меня еще не было.

Полюбовавшись на «Беретту», я нажал кнопку на рукоятке и, сбросив на ладонь обойму, передернул затвор. Щелкнув несколько раз спуском, я поднял глаза на Али, и он, опять опережая мои слова, сказал:

— Тысяча четыреста долларов. Кобура — бесплатно.

Я молча достал из кармана бумажник и отсчитал четырнадцать сотен. Али небрежно сунул деньги в карман и сказал:

— Пойдем во двор, попробуешь.

Я встал, и мы, пройдя через подсобку, оказались в залитом солнцем маленьком дворике. В этой части Бруклина многоэтажных домов не было, поэтому за высоким забором нас никто не видел.

Снова задвинув обойму на место, я передернул затвор и, прицелившись в валявшуюся на земле банку из-под «Колы», нажал на спуск.

Прозвучал тихий хлопок, и я почувствовал мощный, но сдержанный толчок в руку, а банка, кувыркаясь, отлетела в сторону. Жестяной звук, который раздался при этом, был ощутимо громче выстрела.

Поглядев на Али, я многозначительно покачал головой.

— Хорошая вещь, Али. Очень хорошая.

Али кивнул и, опять превратившись в улыбчивого чайханщика, взял меня под руку и повел внутрь.

Я снова уселся за столик, а Али тем временем скрылся в недрах своего хозяйства и через несколько минут вышел, неся в одной руке новую чашечку кофе, а в другой — подмышечную кобуру с несколькими хитрыми ремнями.

Повинуясь его жесту, я встал, и Али ловко надел на меня сбрую. Кобура удобно разместилась под левой подмышкой, я сунул в нее пистолет и снова надел свою легкую тряпичную куртку.

Али развернул меня к зеркалу, висевшему около входа, и, повертевшись так и сяк, я убедился, что моего вооружения совсем не видно.

Теперь я чувствовал себя совсем иначе. Я был, как говорится, вооружен и очень опасен. И только теперь я понял, чего мне не хватало весь этот месяц, пока я шарился в Нью-Йорке. Да, подумал я, с оружием начинаешь чувствовать себя совсем иначе.

Ощущая приятную тяжесть под мышкой, я уселся за столик взял чашечку с кофе. Али опустился на стул напротив меня и сказал:

— Если ты попадешься с этой пушкой, то наверняка сможешь выйти под залог в двадцать пять тысяч. Пушка совершенно новая, так что можешь быть спокоен. Она — чистая.

— Я верю тебе, Али, — ответил я, — мне очень приятно, что мы с тобой смогли найти общий язык и понимаем друг друга. А раз мы понимаем, о чем говорим, то у меня к тебе есть еще одно небольшое дельце.

Али кивнул и, повернувшись в сторону подсобки, прокричал что-то по-турецки. Из недр его владений послышался турецкий ответ, и через минуту оттуда появился молодой плечистый турок со сломанным носом и помятыми ушами.

Али отдал ему распоряжение, парень перевернул табличку, открыл дверь и встал за стойку. А мы с Али, который бережно поддерживал меня за локоть, удалились в другое помещение, чтобы обсудить некоторые секретные вопросы. Через полчаса наши обсуждения кончились, и мы вышли на улицу, причем я имел в руке небольшой полиэтиленовый пакет, в котором лежало… Ну, в общем, что нужно, то и лежало.

Посмотрев на часы, я сказал:

— Я хочу еще раз поблагодарить тебя за помощь, а теперь мне пора ехать по делам.

Когда я уже открывал дверь машины, Али сказал:

— Береги себя, Вася! И добавил по-русски:

— Ни пуха ни пера!

Я улыбнулся и ответил:

— К черту, к черту!

После этого уселся за руль своей «Хонды» и покатил в «Одессу».

На следующий день вышибала Виктор уже ждал меня, стоя на улице у зеркальных дверей ресторана. Когда я вышел из машины, снова поставив ее на противоположной стороне улицы, Виктор кивнул мне, давая понять, что все в порядке. Я кивнул в ответ и, захлопнув дверь машины, не спеша пересек Брайтон-Бич.

Виктор открыл передо мной дверь и вполголоса сообщил:

— Алекс уже здесь, так что сядешь за столик, который тебе покажут, а потом к тебе подойдут.

Я кивнул, и Виктор передал меня симпатичной хохлушке в кружевном фартучке, которая, заулыбавшись, сказала:

— Столик для вас заказан, прошу за мной. Меня зовут Оксана.

И стала подниматься по лестнице, вертя перед моим носом небольшими, но очень подвижными ягодицами, обтянутыми короткой черной юбчонкой. Я вспомнил мясистую мадам в парчовом платье и тут же, ни секунды не сомневаясь, отдал пальму первенства этой двадцатилетней темноволосой девчонке. Я бы с удовольствием отдал бы ей и несколько часов своего драгоценного времени. Надо будет закинуть удочку, подумал я, но в это время лестница кончилась и мы с ней вошли в зал ресторана.

Оксана провела меня в тихий уголок и усадила за двухместный столик.

— Что будем кушать? — спросила она, улыбаясь.

Я поразмыслил и заказал легкий салат, минералку и сто граммов водки. Быть в русском ресторане и не выпить водки — просто несерьезно. А к тому времени, как я сяду за руль, она уже выветрится.

Оксана кивнула и, развернувшись, поконала на кухню, радостно подрагивая ягодицами.

Оглядевшись, я слегка расстроился.

Ну стоило ли ехать в Америку, пересекать океан, тратить драгоценные нервы для того, чтобы, зайдя в русский ресторан, оказаться в родном совке семидесятых годов. Дым коромыслом, мясистые тетки, покрасневшие от водки, халдеи в расстегнутых рубашках, дикие пляски перед сценой… Приехал я сюда, а тут — те же пьяные рыла и те же «Яблоки на снегу» или «Мясоедовская», которую в восьмой раз исполняют для тети Фейги ничем не отличавшиеся от вороватых халдеев лабухи, готовые за деньги сбацать все, что угодно.

Посмотрев на сцену, я увидел родную картину. Руководителю оркестра, гитаристу с бегающими глазами, дали сотку баксов, и он, подобострастно закивав, со счастливым лицом объявил, что следующая песня — «Владимирский централ» — исполняется специально для Игорька из Бобруйска. А закончится все это по известной схеме — мордой в квашеную капусту.

Американцы, мать их так!

Оксана принесла заказ, и я, поблагодарив ее, налил себе немного водочки. Заглотив ее, я закусил до боли знакомым салатом «оливье» и тут на стул напротив меня уселся рослый и крепкий коротко стриженный парень.

На его шее красовалась тонкая золотая цепочка, уходившая за расстегнутый ворот белой рубашки, и в просвете между пуговицами мелькнул золотой крестик с распятием. На правой руке была татуировка «Слон» — «смерть легавым от ножа».

Ага, подумал я, вот и родная братва.

— Тебя Василием кличут? — поинтересовался пацан.

Я молча кивнул.

— Пойдем со мной, там тебя ждут, — сказал он и встал.

Я тоже встал и, пробираясь между столиками и любезно извиняясь перед посетителями, последовал за своим провожатым. Пройдя через зал, мы оказались перед дверью, сделанной из темного дуба, и, открыв ее, парень сделал приглашающий жест, и я вошел в отделанный дубовыми панелями небольшой кабинет.

Вдоль стен стояли пухлые диваны, на которых расположились четверо конкретных братков, а в кресле за столом сидел мужчина лет пятидесяти. Он был одет в цветастую гавайку с короткими рукавами, на правой руке тускло светились массивные золотые часы, а на шее, как и у Виктора, была золотая цепь, но раз в шесть потолще. Его черные с проседью волосы были коротко подстрижены, темные глаза смотрели с внимательным прищуром, и на руках, спокойно сложенных на груди, красовались татуировки.

Посмотрев на них, я понял, что имею дело не с каким-нибудь приблатненным штемпом, а с натуральным авторитетом, имевшим настоящий вес и пользовавшимся реальным авторитетом в уголовном мире. Похоже, что Виктор не соврал, сказав о том, что мимо него здесь не проходит ни одно дело, касавшееся русской диаспоры.[6] И если это так, то можно было считать, что передо мной — вроде как главный смотрящий русского Нью-Йорка.

— Здравствуй, Василий, — негромко сказал мужчина, — меня зовут Алекс. Присаживайся.

И он указал на стоявшее напротив стола второе кресло.

— Здравствуй, Алекс, — вежливо ответил я и, придвинув кресло поближе к столу, уселся в него.