Пока мы можем говорить - Марина Козлова

Все бы ничего, но через два месяца аниме-фест[8] в Киеве, и нет у них в тусовке человека, который бы не мечтал поехать и не копил бы всеми правдами и неправдами денежку на дорогу, проживание и на билеты хотя бы на пару новых лент. В этом году будут новый Миядзаки[9] и мастер-классы удивительной девушки Усаги, в которую они все здесь влюблены, все двадцать семь местных анимешников. Усаги, она же Судзумия Харухи[10], она же Лена из Москвы, она же икона русского и украинского аниме-движения, и никогда не скажешь, что ей уже двадцать пять. И косплей-шоу[11] там будет, конечно, и косплей-дефиле, а у нее, у Мицке, в этом вопросе еще не валялся дохлый конь. Она сначала хотела косплеить[12] Судзумию – в основном из-за очевидной простоты костюма, но поднаторевшие в тусовочной этике Кид-Кун и Данте сказали, что нельзя посягать на святое. Раз уж там будет главная Судзумия страны, зачем еще одна? Короче, пришлось выбирать другой персонаж. В результате она остановилась на образе Лины Инверс из аниме «Рубаки». Тоже ничего сложного, разве что летящий красно-черный плащ-накидка, но обязательно нужен рыжий парик. Покраситься – это не то, все равно ей не добиться таких восхитительно разлетающихся волос. Нужен именно парик, длинный, причем ехать за ним придется как минимум в Луганск, поскольку в их славном мухосранске такого парика не сыскать. И сто́ит он не меньше двухсот пятидесяти гривен – они с Данте уже смотрели на одном сайте. Но тут есть один вариант: соседка по лестничной площадке Людмила, у которой парень держит пиццерию возле остановки «Ремзавод», обещала поговорить, чтобы ее, Мицке, взяли разносить пиццу, – шанс заработать вполне реальный. Пиццерия, правда, тесная и грязноватая, там всегда накурено, но какая ей разница? Данте после школы, а иногда и вместо школы расклеивает какие-то рекламные листовки, Кид-Кун тоже как-то зарабатывает свою копейку, но предпочитает не вдаваться в подробности, да Мицке, в общем-то, особенно и не лезет в его жизнь. Кид-Кун – существо немного депрессивное, полный интраверт. В прошлом году его отец по пьяни утонул в речке, мама пьет. Да кто в этом городе из взрослых не пьет? Разве что ее мамахен, пара престарелых училок, да та добрая женщина из районной библиотеки, куда Мицке раз в жизни забрела, чтобы найти книгу для реферата по правоведению.

Тогда, в середине декабря, стоял лютый мороз, и Мицке в своей короткой синтепоновой куртенке продрогла дико. Даже не сразу смогла выговорить, что ей, собственно, требуется. В библиотеке, кроме этой женщины, не было ни души и пахло старыми книгами. В первый раз в жизни Мицке столкнулась с таким запахом. Она так и спросила: «Чем тут у вас пахнет так странно?» – «Старыми книгами», – сказала библиотекарша, после чего усадила ее возле электрокамина, напоила страшно вкусным растворимым кофе с куском кекса, нашла ей нужную книгу и отпустила, лишь когда Мицке торжественно поклялась на Конституции Украины, что согрелась на все сто процентов…

Прицельно скосив глаза, Мицке уже совсем сосредоточилась на ненавистном прыще и только-только приняла решение давить его безжалостно, как зазвонил телефон и Кид-Кун произнес путаную телегу про какую-то тетку, которая лежит у него под дверью и которую немедленно надо спасать. Куда спасать, чего спасать? «Скорую» надо вызвать или ментов, вот и все дела. Но Кид-Кун упрямый, это, во-первых; во-вторых, в тройке он как бы лидер. Хотя Мицке пока не поняла, почему веселый пофигист Данте если не во всем, то во многом слушается человека, у которого налицо все задатки хронического неудачника. Не поняла, но правилам игры подчинилась – она младшая по званию и каждый день думает, как благодарна ребятам за то, что они врубили ее в аниме-культуру и взяли в свою песочницу. Теперь ей почти всегда прикольно и безумно интересно, а еще год назад было как-то совсем никак. Поэтому Мицке достучалась до Данте, обнаружила его сонным и в наушниках, вкратце объяснила оперативную вводную, и они вдвоем рысью отправились к Кид-Куновой хрущевке, только один раз притормозили по дороге – попить воды из колонки.

Соля в очередной раз открыла глаза и увидела прямо перед собой смутно знакомое откуда-то бледное лицо девочки с густо накрашенными ресницами. Ресницы хлопали, как крылья бабочки, и серые глаза внимательно ее рассматривали.

– Так это же та женщина, – наконец удивленно сказала девочка. – Та самая, из библиотеки.

– Хреново, – мрачно сказала Мицке, выслушав сбивчивый рассказ Соломии.

– Полное говно, – мрачно сказал Данте и с остервенением принялся грызть ноготь большого пальца.

– Хорошего мало, – мрачно сказал Кид-Кун, – и очень плохо, что вы были не в курсе того, что здесь происходит.

Они сидели в однокомнатной квартирке Кид-Куна – Соля на диване, в наброшенном на плечи допотопном пуховом платке покойной Кид-Куновой бабушки и с чашкой чая в мелко дрожащих руках, ребята вокруг нее на табуретках, образуя небольшой амфитеатр.

– Я, между прочим, тоже не в курсе того, что происходит, – немедленно обиделась Мицке.

– Ты мелкая еще, – заметил Данте, – достаточно того, что в свое время мы с Кидом сурово запретили тебе шляться где попало в одиночку. Под страхом смертной казни. Запретили?

– Ну, – нехотя согласилась Мицке. – Вы сказали мне, что завелся маньяк, который зверски насилует девушек и откусывает им уши. И пальцы ног. На память.

– Кому на память? – тихонько спросила помертвевшая Соля.

– Всем участникам процесса, – улыбнулся Данте. – Но это гониво все, на самом деле нет никакого маньяка. Все это сказки для нежных девочек.

– Так а чего же! – взвилась Мицке, даже вскочила с табуретки. – Как лапшу вешать, так все мастера, а как скачать мне в Интернете полнометражную Судзумию, так до новых веников ждать! Завтра да завтра…

– Таня, – серьезный Кид-Кун вдруг назвал ее давно забытым, доисторическим именем, – а можно, ты помолчишь, а мы сейчас расскажем Соломии Михайловне все, что знаем сами. И заодно ты послушаешь, раз уж ты тут случайно очутилась.

– Очутилась, – надулась Мицке. – Мюхгаузены хреновы.

Это началось примерно три года назад.

В городе стали пропадать дети. Раньше о таких случаях жители неказистого, по всем меркам занюханного райцентра знали только из новостей или из специальной программы «Магнолия ТВ», авторы которой занимались поиском пропавших по всей стране и регулярно показывали по телевизору их фотографии. Одним словом, до поры до времени такая беда обходила городок стороной. Было многое другое – и пьяная поножовщина на бытовой почве, и массовое отравление денатуратом на юбилее главбуха овощебазы, и смерть от оголенного кабеля, милосердно настигшая неприкаянного умственного инвалида Полторухина, когда тот полез в какой-то раскоп в надежде отпанахать кусок медной проволоки и сдать ее в пункт приема ценных металлов. Правда, было дело – поссорившись с матерью, ушел из дому и подался на вольные хлеба в соседнюю Россию пятнадцатилетний Стасик Мисюра, но он сначала громогласно оповестил о своем решении широкую общественность, да и свою мать оповестил тоже. Хлопнул дверью и был таков. Говорят, устроился портовым грузчиком в Новороссийске – Стасик с раннего детства был здоровым как конь, к тому же несколько лет занимался вольной борьбой. Так что вроде бы доволен жизнью, да и мать его, которая поначалу была объектом коллективного сострадания, теперь, в свете последних событий, считается вполне благополучной женщиной.

Как известно, пропавших находят редко. Дети будто растворяются в стране, равной двум Франциям, четырем Швейцариям и десяткам Люксембургов, Монако и Ватиканов вместе взятых. В стране, где хоть сто верст пили на хорошей машине по одесской трассе, а вокруг все так же будут простираться широкие заснеженные просторы, поля и леса. И только соседство с Россией не дает рядовому украинцу впасть в окончательную гордыню и считать себя жителем бескрайнего, большей частью неосвоенного аграрного космоса. В котором, как изюм в столовской булке, нет-нет да и встречаются областные центры с неожиданной буржуазной претензией на качество жизни. А кому не повезло жить в миллионнике, тому, бедолаге, и не дано почувствовать себя обласканным судьбой и цивилизацией, хотя бы в виде горячей воды в кране и заурядного фонаря во дворе. И поделом. Человек создан для счастья, как птица для полета. Что хорошего можно сказать о рядовом жителе маленького нищего городка, какие версии можно построить относительно того, зачем он там вообще живет?

Первой пропала дочка шахтерской вдовы Лены Курочкиной, двенадцатилетняя Ксения. Пропала при самых обычных обстоятельствах – ушла в школу и не вернулась. Лена подняла на ноги всех учителей, одноклассников и известных ей подружек из окрестных дворов, но выяснила только, что Ксюша обещала в тот день соседке по парте Ларисе Пасечник занести сборник диктантов для проверочных контрольных работ, да так и не занесла. Милиция приняла дело к рассмотрению и на всех столбах, на ржавых жэковских досках объявлений и на проходных предприятий развесила ксерокопии Ксюшиной фотографии годичной давности – в красном шутовском колпаке с колокольчиками возле новогодней елки на центральной площади; более свежей у мамы не нашлось. Не имея никакой опоры, кроме отчаянной надежды на помощь высших сил, Лена отстаивала все заутрени в храме Святого Андрея Первозванного, а спала отныне на матрасе в прихожей возле входной двери, чтобы не проспать, не пропустить возвращение дочки.