Наша светлость - Карина Демина

Тисса отложила письмо, не смея читать дальше.

Она ведь умоляла оставить ее!

Она твердо и в выражениях изысканных в последний раз два дня подбирала, стараясь выразить именно то, что чувствовала и думала.

У нее есть долг. Перед будущим мужем. Перед сестрой. Перед их светлостью, который принял Тиссу и Долэг в своем доме. Перед леди Изольдой: она добрая и милая. Тисса даже перестала читать листовки, хотя ей предлагали, но теперь это казалось предательством.

Как и просьба Гийома о встрече.

Она же не давала повода!

Не было ведь ни проигранного в фанты желания, ни предрассветных разговоров на балконе, ни слова, ни взгляда, ничего… Почему он не желает оставить Тиссу в покое?

И почему становится таким жестоким?

Когда только переменился?

«…И мне горестно, что вы отвергаете этот сердечный дар во имя человека, вас недостойного. Он груб, хитер и коварен, как может быть коварен лишь мерзкий раб, но вскоре получит по заслугам…»

Тисса отправила письмо в камин.

Да как он смеет?

Тан, конечно, не самый воспитанный человек, но это же не правильно так о нем писать!

Он грубый. И порой – совершенно невозможный. Тиссе приходится прикладывать немалые усилия, сохраняя образ леди. Он смотрит сверху вниз и при любом удобном случае Тиссу высмеивает. А случаев она предоставляет немало… но не тан же виноват, что у нее не получается быть настоящей леди.

Что же касается происхождения, то здесь и вправду нельзя ничего изменить.

И Тисса впервые за долгое время позволила себе задуматься, как и кто определяет, кем человеку быть. Почему одни рождаются рабами, другие – простолюдинами, а третьи – в благородных семьях.

Это были очень опасные мысли. Хорошо, что никто, особенно леди Льялл, не сумел бы их прочесть. Ей бы мысли определенно пришлись не по вкусу. Девушкам и вовсе не полагалось думать: какой мужчина захочет себе думающую жену?

И Тисса решительно открыла любовную балладу.

Хотя бы там герои обязательно будут счастливы.

Мне снова не спалось. Становится традицией. И рыжий кот, устроившийся в изголовье, мурлыкал, уговаривая не глупить. Ночь. И нормальные люди спят. А наша светлость опять круги вокруг кровати нарезает. Мысли покоя не дают.

И главное, роятся, аки пчелы над пасекой.

Фермы и незаконная работорговля. Законная, впрочем, тоже мало приятней.

Воровство из казны.

Благотворительность, оказываемая лишь достойным.

Девочки, которые в пятнадцать лет считают себя уже совсем взрослыми… и двенадцатилетние невесты. Женщина не может убить мужчину.

А мужчина имеет полную власть над женой.

Что я могу сделать со всем этим? И надо ли? Может, мне все это лишь кажется ненормальным? Я ведь чужая… и вообще я не подряжалась миры улучшать! Я только замуж хотела.

Вышла.

И вот теперь не спится.

Реформаторский зуд не дает. Но что я знаю об управлении государством? Только то, что власть бывает законодательная, исполнительная и судебная. И вся у Кайя, но реформы – любые – придется проводить через Совет, а это, подозреваю, дело муторное…

И вообще, прежде, чем изменять что-либо, надо разобраться, как оно работает.

– Лаашья… – Я впервые решилась заговорить с моей телохранительницей.

Ее отмыли и переодели. Ей шли алые шаровары, и, удивительное дело, бирюзовая полотняная рубаха длиной до колен вполне с ними гармонировала. Рубаху Лаашья перевязывала широким поясом с перламутровой чешуей. В косицах ее прибавилось лент, а на запястьях блестели браслеты.

– Лаашья слушать леди.

– Присядь, пожалуйста…

Кресла так и стояли у камина. Я заняла то, в котором обычно сидел Кайя, и указала Лаашье на второе. Подойти она подошла, а вот садиться не стала.

Не положено?

– Я хочу тебя кое о чем спросить. Если, конечно, тебе можно о таком рассказывать. Как у вас принимают законы?

При ней нет оружия, во всяком случае такого, которое я бы заметила. Ножи разве что в широких ножнах, перекинутых крест-накрест наподобие патронташа. Из ленты ножен выглядывают белесые рукояти.

– Есть большой закон. Есть малый закон. Малый закон жить семья. И семья собираться. Думать. Каждый сестра говорить и старший сестра слушать. Тогда решать, как есть хорошо. Когда решить, тогда закон. Большой закон жить все. И старший сестра каждый семья собираться. Говорить. Спорить. Кричать много-много. Потом решать. Белый камень – быть. Черный – не быть закон. Большой мать камни считать.

То есть некое подобие демократии? Обсуждение закона и голосование?

– Но Большой мать уметь говорить сам. Она говорить – есть закон. И закон есть. Кто не хотеть закон, тот умер.

Ясно, с демократией немного поспешили.

– Но так быть мало-мало, – добавила Лаашья и тронула кольца, которые в губе висят. – Большой мать любить всех. Она хотеть, чтобы хорошо быть. Она говорить: не надо сын продавать. Надо сын учить. Корабль строить. Дом строить. Рыба ловить. Много-много делать… красивое. И дочь не только купец резать. Везти вещь на рынок. Деньги быть. Радость. Закон такой – нет. Но Большой мать говорить. Слушать кто – богатый. Я не слушать. Я думать, что сила иметь. И никто не бояться.

А вышло иначе. Я проникаюсь невольным уважением к их Большой матери, леди-протектору, которая пытается изменить привычный уклад свирепых дочерей своих. Вряд ли это тоже просто.

Не продавать сыновей. Торговать.

Жить в мире.

Разве боги войны не должны желать обратного? Как мне не хватает Кайя! Он бы объяснил.

– Лаашья, сядь, пожалуйста. Здесь никого нет. И вряд ли кто-то появится.

Она присела, скрестив руки на груди, вернее прикрыв пальцами рукояти ножей. Малейший шорох, и клинки оставят пригретые гнезда, чтобы поразить цель.

– Леди не знать. Лаашья не думать пугать, но леди быть аккуратный. Купцы нанять охрана. И Лаашья их не трогай. Она жди. Месяц жди. И два. И три. Они думать, что нет Лаашья, и больше охрана не платить. И тогда Лаашья выходить. Всех резать.

То есть она тоже считает, что наша светлость рано расслабилась? А пример жизненный, и надо бы прислушаться к умным людям.

– А бедные у вас есть? Им помогают?

Лаашья задумалась. Ее смуглое лицо было словно сшито из лоскутов, соединенных шрамами-швами.

– Семья кормить каждый в семья. Сестра иметь корабль. Сестра давать кусок добыча семья. И кусок брать сам. Останется – делить. Семья строить дом всем. В дом жить старый. И дети. Старый растить детей. Песни петь. Учить. Семья слабый – кормить мало. Семья сильный – много. Старший сестра судить, кто делать не так…

Что ж, своеобразно, возможно, эффективно, но совершенно понятно, что нашей светлости не подходит. Кажется, пришла пора познавать окружающий мир.