Был ли Пушкин Дон Жуаном? - Александр Лукьянов

Однако поначалу условия жизни в лицее были непривычны для молодых мальчиков, стесняли их живость определенным распорядком. Первые три-четыре года их не выпускали порознь из стен лицея, а когда приезжали родители, то их заставляли сидеть с детьми в общей зале. И все-таки элементы свободы тут присутствовали. «Благодаря бога, у нас, – вспоминал А. Д. Илличевский: – по крайней мере, царствует с одной стороны свобода. Нет скучного заведения сидеть a ses places; в классах бываем недолго: семь часов в день; больших уроков не имеем; летом досуг проводим на прогулке, зимою в чтении книг, иногда представляем театр, с начальниками обходимся без страха, шутим с ними, смеемся».

Пушкин удивлял и преподавателей, и других лицеистов своими природными способностями, необыкновенной памятью, прекрасным знанием французского языка. Он сам писал на французском, поэтому занятия словесностью были его коньком. Также имел Саша пристрастие к наукам историческим, но, по словам преподавателя математики профессора Карцева, был ленив в классе, невнимателен и нескромен. Характер поэта стал препятствием для добрых отношений со своими наставниками и соучениками. Надзиратель М. С. Пилецкий верно подметил истерические черты характера поэта: «Пушкин (Александр), 13 лет. Имеет более блистательные, нежели основательные дарования, более пылкой и тонкой, нежели глубокой ум. Прилежание его к чтению посредственно, ибо трудолюбие не сделалось еще его добродетелью… Знания его вообще поверхностны, хотя начинает несколько привыкать к основательному размышлению. Самолюбие вместе с честолюбием, делающее его иногда застенчивым, чувствительность с сердцем, жаркие порывы вспыльчивости, легкомысленность и особенная словоохотливость с остроумием ему свойственны. Между тем приметно в нем и добродушие, познавая свои слабости, он охотно принимает советы с некоторым успехом. Его словоохотливость и остроумие восприняли новый и лучший вид с счастливою переменою образа его мыслей, но в характере его вообще мало постоянства и твердости».

С самого начала, по словам его друга И. И. Пущина, Пушкин был раздражительнее многих и поэтому не возбуждал общей симпатии; это был удел эксцентричного существа среди людей. Своими неуместными шутками, неловкими колкостями он ставил себя в затруднительное положение, не умея потом из него выйти. Являясь его соседом (комнаты мальчиков были отделены тонкой перегородкой) Пущин часто обсуждал с Пушкиным его промахи и переживания, сглаживал шероховатости его поведения. «В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью, – вспоминал Пущин, – и то, и другое невпопад, что тем самым ему вредило». Пушкин был наделен от природы очень восприимчивым и впечатлительным сердцем, но постоянные родительские упреки, как мы видели, привели к тому, что назло и наперекор своим первичным порывам, он становился заносчивым, резким, напрашивающимся на вражду и оскорбления. Нравственные страдания, как и пылкие страсти были постоянными спутниками поэта в его лицейский период».

«Главное, ему недоставало того, что называется тактом, – вспоминает далее его друг, – это – капитал, необходимый в товарищеском быту, где мудрено, почти невозможно, при совершенно бесцеремонном обращении, уберечься от некоторых неприятных столкновений вседневной жизни. Все это вместе было причиной, что вообще не вдруг отозвались ему на его привязанность к лицейскому кружку, которая с первой поры зародилась в нем, не проявляясь, впрочем, свойственною ей иногда пошлостию. Чтобы полюбить его настоящим образом, нужно было взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит даже и их в друге-товарище».

Уже в лицее стали проявляться четы невротического характера поэта.

«Нравственные страдания, как и пылкие страсти, – отмечал П. В. Анненков, – посетили Пушкина очень рано. Он проводил ночи в разговорах, через стенку, с другом своим, оставившим нам эти сведения. Содержание этих поздних бесед, преимущественно, состояло из жалоб Пушкина на себя и других, скорбных признаний, раскаянья и, наконец, из обсуждения планов, как поправить свое положение между товарищами или избегнуть следствий ложного шага или необдуманного поступка. Пушкин наделен был от природы весьма восприимчивым и впечатлительным сердцем, назло и наперекор которому шел весь образ его действий, – заносчивый, резкий, напрашивающийся на вражду и оскорбления. А между тем способность к быстрому ответу, немедленному отражению удара или принятию наиболее выгодного положения в борьбе часто ему изменяла. Известно, какой огромной долей злого остроумия, желчного и ядовитого юмора обладал Пушкин, когда, сосредоточась в себе, вступал в обдуманную битву с своими литературными и другими врагами, но быстрая находчивость и дар мгновенного, удачного выражения никогда не составляли отличительного его качества. Пушкин не всегда оставался победителем в столкновениях с товарищами, им же и порожденных, и тогда, с растерзанным сердцем, с оскорбленным самолюбием, сознанием собственной вины и негодованием на ближних, возвращался он в свою комнату и, перебирая все жгучие впечатления дня, выстрадывал вторично все его страдания до капли».

Нервическое состояние юноши просто объясняется отсутствием свободы в передвижении и, особенно, отсутствием поначалу веселого женского общества. «Эротические» порывы Саши проявляются в его поэзии – подражании тому же Парни или Грекуру, а иногда в написании фривольных произведений, таких как поэма «Монах» и баллада «Тень Баркова». «Монах» – это шутливая, сатирическая, истинно вольтеровская поэма, в которой изображен монах Панкратий в виде пьяницы, чревоугодника и развратника. Стихи Баркова, известного порнографического поэта своего времени, были популярны в кругу дворянской молодежи, и Пушкин, конечно же, знал их.

Но не только в поэзии выражались страсти, обуревающие молодого лицеиста. Женщины, как сексуальный объект, все более и более начинают привлекать его, что проявлялось в ухаживаниях за хорошенькими актрисами и горничными. В «Онегине» он вспоминал свои первые сексуальные позывы:

В те дни… в те дни, когда впервыеЗаметил я черты живыеПрелестной девы и любовьМладую взволновала кровь.И я, тоскуя безнадежно,Томясь обманом пылких снов,Везде искал ее следов,Об ней задумывался нежно,Весь день минутной встречи ждалИ счастье тайных мук узнал,

Наталью I из «Донжуанского списка» надо искать на заре юности поэта. В лицейской жизни Пушкина оставили след три Натальи. Одна из них была хорошенькая и молоденькая актриса театра гр. В. В. Толстого, любовница последнего. Как актриса она была довольно посредственна, но не ее игра, видимо, волновала молодого Пушкина. Поэт посвятил ей несколько эротически-ироничное послание «К молодой актрисе».

Блажен, кто может роль забытьНа сцене с миленькой актрисой.Жать руку ей, надеясь бытьЕще блаженней за кулисой.

В 14 лет Пушкин пишет фривольное, чувственное стихотворение «К Наталье», расписывая в нем, как отмечают многие исследователи, девические прелести в духе эротической французской поэзии ХVIII века. Но если внимательно проанализировать его, то за копированием чисто внешних поэтических образов, можно увидеть искреннюю исповедь сексуальных переживаний молодого лицеиста, который проходит мучительную стадию становления своего неистового эротизма.

Миловидной жрицы ТальиВидел прелести Натальи,И уж в сердце Купидон!Так, Наталья, признаюся,Я тобою полонен;В первый раз еще – стыжуся —В женски прелести влюблен.

Далее Пушкин описывает свои юношеские сексуальные мечтания, которые переполняют его ежедневно и, не находя прямого удовлетворения, проявляются в его сновидениях:

Ночь придет – и лишь тебяВижу я в пустом мечтанье,Вижу, в легком колебанье,Будто милая со мной;Робко, сладостно дыханье,Белой груди колебанье,Снег затмившей белизной…И полуотверсты очи,Скромный мрак безмолвной ночи —Дух в восторг приводят мой!..

В разгоряченном воображении представляются те интимные части тела красавицы, которые всю жизнь волновали Пушкина, и о которых он часто упоминал, то в стихах, расписывая их замысловатыми образами, то в письмах к друзьям и в эпиграммах, называя простым словом из пяти букв:

Я один в беседке с нею,Вижу… девственну лилею,Трепещу, томлюсь, немею…

И, наконец, просыпаясь от сладострастных видений, поэт сбивает свое возбуждение обычным путем, свойственным юношескому периоду развития человека.

И проснулся… вижу мракВкруг постели одинокой!Испускаю вздох глубокой;Сон ленивый, томноокойОтлетает на крылах.Страсть сильнее становится,И, любовью утомясь,Я слабею каждый час.

В заключение Пушкин откровенно объявляет о своем кредо, которому он потом следовал всю свою жизнь и к чему, по его мнению, стремятся все мужчины, но не высказывают это вслух.