Все, что вы хотели, но боялись поджечь - Анна Козлова

Следующим уроком обещала быть музыка, и я не выдержала. Я убежала домой.

Вечером мама выслушала мой сбивчивый рассказ и ужасно разозлилась.

— Ты вообще понимаешь, что ты мне сейчас говоришь? — закричала она. — Ты понимаешь, кто ты?!

Такой поворот стал для меня неожиданностью. Я не смогла ничего возразить, я просто слушала ее.

— Зачем ты к нему ходила, дрянь такая?! — визжала она, через каждые две секунды одергивая воротник блузки. — Ты что, не понимаешь, что он — мужчина?!

— Он обнимал меня и трогал меня через трусы! — вдруг точно так же, как мама, завизжала я. — Я не виновата! Он не отпускал меня!

— Не отпускал тебя, мерзавка, да? — Мама сцепила руки, и я увидела, как на ее ладонях проступают красные полумесяцы от ногтей. — А почему же, как ты думаешь? Может, потому, что ты, сучка, к нему лезла, лезла к нему, гадина ты такая, отвечай мне! Отвечай мне сейчас же!

— Ты что, больная?! — Я зарыдала. — Ты думаешь, я виновата в том, что он ко мне пристает?!!

— А кто же еще? — не отступала мама. — Кто, как не ты? Ты ведь, наверное, очень хочешь иметь отца, вот и лезешь ко взрослым мужикам, но пойми, идиотка, что у них это вызывает совсем другие мысли! Понимаешь ты это или нет?! Ты посмотри на себя в зеркало! Ты же здоровая кобыла! Ты меня уже больше! Ты что, думаешь, тебя кто-то воспринимает как маленькую девочку?!

Она орала на меня весь вечер и половину ночи. Наверное, впервые за всю жизнь я не уступила ей. То есть не признала привычно свою вину за происшедшее. Я настаивала на своей невиновности и тем самым разъяряла ее еще больше.

Но никакого удовлетворения мне это не принесло. Спать я легла растерянной, испуганной и полностью опустошенной.

Следующим утром я пришла в школу. Ничего не изменилось. Во время большой перемены я увидела Алексея Николаевича. Он разговаривал с завучем. Все выглядело вполне обычно, как всегда. Завуч, в своих идиотских очках с затемненными сероватыми стеклами, упрямо трясла головой, а «музыкант» иронично ей улыбался. Увидев меня, он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом подмигнул. Я боялась его, но после этого интимного подмигивания мне показалось, что между нами есть секрет. Не то чтобы существование этого секрета доставляло мне удовольствие, дело было в другом. Мне нравился Алексей Николаевич, и мне не нравилось то, как он вел себя со мной на заднем дворе школы. Мне хотелось, чтобы мама защитила меня от него, но она не защитила, и я не видела иного пути, кроме как ждать предложений от Алексея Николаевича.

Иногда на переменах я не ходила в столовую, а смотрела на девочек из старших классов, стайками собиравшихся в вестибюле школы. Они были разными, но я всегда могла выделить из них ту, которая нравится мальчикам. Такие девочки не были особенно красивыми, умными, стильными, но их тела были умнее их. Это и был джокер. Вся хрень, которую они несли, обесценивалась и исчезала в свете тех прекрасных и соблазнительных поз, которые они принимали. Их секс шел изнутри, они ощущали его, но не могли объяснить, в иные моменты он думал за них. Я поняла, что отличаюсь от этих старших девочек тем, что меня еще не начало распирать откуда-то снизу и неумолимо. Я не чувствовала. И пока не хотела.

А он чувствовал и хотел. Он был мужчиной, что, разумеется, сразу все проясняет.

Не думаю, что я шла к тому, что случилось, сознательно. Я просто хотела наказать маму. Я хотела доказать ей, что она была неправа. Что она не верила мне, не послушала меня и из-за нее со мной случилось нечто ужасное. Впрочем, эта скользкая грань между ужасным и обычным, между приемлемым и невыносимым преодолевается в детстве легко, как прыжок в «классиках». Я не виню, но в то же время не оправдываю себя. До сих пор я не могу понять только одного. Ученица шестого класса школы такого-то номера Саша Живержеева и учитель той же школы Алексей Николаевич С. вступают в отношения, скажем так, не предусмотренные уставом этой школы. Даже караемые законом. Неужели никто ничего не замечал?..

Конечно нет. Ведь даже моя мама считала, что я наконец-то угомонилась и взялась за ум. Ей было спокойнее от этой мысли, а я наслаждалась мыслями о том, что она даже представить себе не может, чем я на самом деле занимаюсь.

В первый раз это случилось после «огонька» — так в нашей школе назывались совместные посиделки с наиболее самоотверженными учителями, заканчивавшиеся дискотекой в актовом зале.

Я улизнула с дискотеки, потому что мама умоляла вернуться домой в девять. Ей надо было куда-то уйти. Само собой, пятница.

Алексей Николаевич настиг меня в раздевалке. Я облачалась в сапоги — мои сменные туфли беззащитно и как-то безнадежно валялись на полу, выложенном крупной, под мрамор плиткой.

— Саша… — сказал он, входя и загораживая своим телом весь проем раздевалки. — Ну, как ты?

— Ничего, — сказала я, справляясь с молнией на сапогах. — Вы извините, но мне надо идти. Мама очень просила прийти в девять.

Кажется, уже тогда я постигла выгоду бытия идиотки. Я говорила взрослым то, что действительно думаю о них или о происходящем, и они мгновенно оставляли меня в покое.

— Ты обижаешься на меня? — спросил он, не двигаясь с места. — Ты злишься? Ты не можешь понять, почему я так поступил?

— Наверное, — ответила я, — вы сами все за меня знаете…

— Я не знаю «за тебя», — сказал Алексей Николаевич с самым серьезным и, я бы даже сказала, трагическим выражением лица, — я хочу услышать твои слова.

— У меня их нет. — Я посмотрела на него так тускло, что он посторонился.

Я вышла из раздевалки и побрела к выходу из школы по абсолютно пустому, истерично освещенному лампами дневного света вестибюлю школы. Моя спина под стеганым синим пальто выражала тот самоочевидный факт, что я не хочу идти домой.

— Саша! — окликнул меня учитель музыки.

— Что? — спросила я, обернувшись.

— Я не могу тебя так отпустить…

Он подошел ближе. Он прерывисто и часто дышал, от его свитера пахло одеколоном.

— Давайте вы проводите меня домой и подождете немножко в подъезде, — вдруг зачем-то предложила я, — потому что мама хочет уйти в гости к своей подружке. Но она не уйдет, пока я не приду. А там она останется на ночь. Она там напьется.

Алексей Николаевич неуверенно улыбнулся. То ли жалея меня, то ли поражаясь моим глубинным познаниям взрослой жизни.

— А если не напьется? — спросил он.

— Ну, значит, придет дико пьяная, — резюмировала я, — вы сможете быстро исчезнуть, и она ничего не заметит.

Мы остановили лифт на пятом этаже. Алексей Николаевич остался там, а я поднялась на этаж выше и позвонила. Мама распахнула дверь. Она походила на лошадь, переступающую копытами перед заездом. Тщательно накрашенная, с завитыми волосами, в платье и колготках в сеточку.

— Ну как? — спросила она, быстро набрасывая пальто.

— Отлично! Ты очень красивая! — улыбнулась я.

— А ты-то у меня вообще Клаудия Шиффер! Такая прямо фифа сегодня пошла на дискотеку! — Мама улыбнулась и притянула меня к себе. — Я так тобой горжусь! Ты у меня самая красивая и умная, и обязательная девочка! Ты меня не подвела.

Как я провела вечер, чем я занималась, была ли дискотека — все это маму не волновало. Ей требовались лишь формальные подтверждения выполненной ответственности. Она дождалась, приняла, уложила спать. Что-то вроде чека.

— Ну, я пошла! — взвизгнула она от двери. — Если не приду под утро… Знай, что твоя мать стала жертвой злых людей… — С этими словами она уехала в лифте.

Видимо, под конец мама вздумала совсем очеловечиться и даже пошутить.

Я подошла к зеркалу, перед которым она минуту назад крутилась, и обнаружила забытую помаду. Я знала, что она за ней не вернется.

Помада была в черном лаконичном тюбике, «Шанель». Цвета южного загара. С небольшим красноватым отблеском.

Я тронула губы помадой, и результат меня порадовал. Трещинки скрылись под слоем косметического жира, а обычная обветренность вокруг рта перестала быть заметной из-за яркого цвета помады.

Я выглянула на лестничную площадку.

— Вы здесь? Идите!

От всех будущих моих мужчин его навсегда отделили два неопровержимых факта. Он не говорил, что любит меня. И он меня не трахал.

Войдя в квартиру, Алексей Николаевич сразу погасил везде свет. Потом он обнял меня, как тогда на заднем дворе школы, но нежнее. Его пальцы бегали по моей спине, он держал меня за голову, и я впервые почувствовала в себе это. Секс. Я понимала, что его огромные руки могут сделать со мной все: они могут расколоть мою голову, могут раздробить мой позвоночник, могут разорвать меня на куски. Но они гладили меня, судорожно залезали мне в трусы и подталкивали меня к кровати.

В тот вечер я впервые была с мужчиной один на один. Я ощущала себя кем-то вроде дрессировщика, на спор ворвавшегося в клетку к тигру без пистолета.