По всем правилам осадного искусства - Михаил Башкиров

— Но он же знает, зачем я приходил в первый раз.

— И прекрасно… Скажи, что новелла уже тогда лежала в дипломате, а ты переволновался и нагородил всякой чепухи про диплом… Сделай страдальческое лицо, и он, вспомнив, как был несправедлив к тебе в тот раз, компенсирует все повышенным вниманием… К тому же любопытство вдруг ты приволок шедевр… А когда он заглотнет наживку, ты не стесняйся, соглашайся со всеми его замечаниями и побольше спрашивай, как ему удается так замечательно писать, и уверяй, что хочешь сам научиться такому искусству…

— Ты же знаешь, я слишком уважаю литературу… К тому же я никогда не писал ни прозы, ни стихов и пробовать не хотел… Человек или рождается писателем, или нет… Этому нельзя научиться…

— Минуточку, — Андрюха сходил на кухню, принес кусок батона, скатал мякиш. — Неужели из всей уймы прочитанных книг ты не вынес ничего? Все равно что-то осело в твоем мозгу, вошло в тебя непроизвольно, Андрюха прогнал хлебный шарик ладонью по ватману. — Сядь, попробуй; не получится — и не надо… К тому же твое появление с новеллой у писателя даст тебе шанс прояснить отношения с дочкой… Она откроет тебе дверь, а ты холодно скажешь: извините, но я не к вам, или, наоборот, убедишь ее, что она вдохновила тебя на творческие муки и ты благодарен ей…

— Лучше позвонить…

— Да она по телефону и разговаривать с тобой не будет, не надейся, — бросит трубку, и все, а на улице будет нарочно таскать за собой ухажера, и он даже может начистить тебе харю… Выбирай…

Вернувшись домой, студент отыскал в затрепанной телефонной книге нужный номер. Ему хотелось лишь одного: чтобы подошла она — и будь что будет. Но трубку снял писатель. Студент, прикрыв микрофон ладонью, дождался коротких гудков — давать отбой сразу было бы подозрительно. Минут через пятнадцать снова позвонил, и опять трубку поднял писатель.

Наверное, ждет срочного и важного звонка, или просто Марины нет дома… Гуляет с длинным по набережной…

Студент ушел к себе в комнату, уселся в старое кресло. Телефонный звонок — резкий и неожиданный.

Боясь опоздать, сдернул трубку — и услышал насмешливый голос Андрюхи. Тот обещал нагрянуть с утра пораньше и приобщиться к плодам творчества…

Студент еще раз, как можно старательней, набрал пять обыкновенных цифр.

Теперь этот номер вряд ли удастся забыть…

Но опять неудача.

А действительно, в предложении Андрюхи насчет новеллы есть рациональное зерно… Писатель же не круглый дурак, чтобы выставить начинающего автора, даже не заглянув в предложенную рукопись… История литературы убедительно показывает, что молодые всегда цеплялись с ловкостью обезьян за старые, но прочные ветки… Скакали по ним вверх, и только сорвав желанный плод, успокаивались и начинали в свою очередь помогать тем, кто рвался следом… Да и не в этом даже дело — пусть раздраженно откажет или озабоченно сошлется на нехватку времени — его право… Главное — доказать самому себе и Андрюхе, что не такое это сложное дело — выдать образец элементарной прозы, ведь большинство профессионалов лишь владеют суммой приемов, они как бы делают зарядку по давно заученному комплексу, и им в голову не приходит, что можно выкинуть какой-нибудь дух захватывающий трюк… Взять яркость и терпкость Бунина, добавить мягкость и плавность Чехова, подбросить болезненной психологии Достоевского и увенчать все толстовским психоанализом… Но тогда получится не рассказ, а целый роман, бумаги не хватит… Глядь, к утру на эпопею из современной жизни потянет… Только начать — засосет, как болото…

Студент достал из стола новую общую тетрадь, приготовил набор шариковых ручек, подаренных матерью, открыл форточку, чтобы проветрить комнату, а сам пошел на кухню чем-нибудь подкрепиться.

Заглянул в холодильник.

Почему раньше не тянуло писать?.. Или чем больше читаешь, тем меньше тянет к творчеству, и наоборот?.. Если у Марины скажут хоть одно доброе слово, начну копить деньги на пишущую машинку… В комиссионке их — завались…

Достал колбасу, масло, хлеб.

Для начала выдать бы страниц десять…

Студент просидел над раскрытой тетрадью всю ночь. Рисовал чертиков и принцесс, каждые полчаса умывался холодной водой и снова рисовал чертиков. Когда пришел Андрюха, то чертики перепрыгнули уже на следующую страницу.

— По небритой, мятой роже вижу, что шедевр готов, — Андрюха вошел в комнату. — Завидую твоей работоспособности…

— Знаешь, я наконец-то понял, почему в наше время так поздно становятся писателями.

— Оттого, что поздно влюбляются, — Андрюха взял тетрадь. — Настоящая любовь теперь посещает людей, увы, в достаточно зрелом возрасте, и исключения вроде меня только подтверждают правило…

— Я загорелся твоей идеей, устремился к листу бумаги — и вдруг подумал: о чем писать?..

— Конечно, о чертях, — Андрюха положил тетрадь обратно на стол. Под Булгакова!

— Понимаешь, для меня не было откровением, что писатели, как бы они ни уходили от реальности, строят свое произведение на фактах своей жизни. Пережитая ими боль, испытанное ими счастье — вот неисчерпаемый источник всех эмоций… А я, очутившись перед чистым листом, вдруг осознал, что мне не о чем рассказать людям, совсем не о чем…

— А детство?

— Детство было у каждого — а мое детство вряд ли чем отличается от детства любого другого; все мы шагаем по одним ступенькам, и все это на сто рядов давно обмусолено и обкатано.

— А учеба в университете?

— Конечно, весьма неловко вспоминать о пропущенных лекциях, дурацких практиках, косноязычных преподавателях… Можно еще припомнить, как забывал платить комсомольские и профсоюзные взносы, как на субботнике грелся на солнышке, как смылся из колхоза и потом достал липовую справку…

— Стоило из-за этого страдать всю ночь! Взял бы да написал о своей бабке… Ты же мне все уши прожужжал. Какая она была хорошая, какая добрая…

— О бабке Анне я сразу подумал, и когда понял, что, в сущности, ничего о ней не знаю, опешил… Вспомнил, что муж ее бросил еще до войны, что двое детей из трех умерли, даже не знаю, от чего… Вспомнил обрывки рассказов о ее работе на швейной фабрике и в театре… И все… Осталось от нее одно это кресло, которое скоро тоже выкинут… Оказывается, я и корней-то своих не знаю… Как-то стал мать расспрашивать, а она достала старую, всю изломанную фотографию, ничего не разберешь, — говорит, это прабабушка с прадедушкой — Петр и Анастасия, а отчества ихние уже не помнит… Не умел я бабку слушать, все некогда было — помню, то в футбол гоняли, то мультики смотрели, а потом, уже когда студентом стал, — просила: запиши, мол, для своих будущих детей факты прошлой жизни — смеялся, отмахивался, думал, успею…