Это всё ты - Елена Тодорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А почему ты любишь лишь тех, кто перед тобой заискивает?! Кто стелется! Кто прислуживает! Кто угождает! Кто потакает твоим страхам!
В коридоре стоим только мы… Я и Ян – демон из моего прошлого. А у меня чувство, словно я на главной площади города. Голая. Нет, больше. Он сдернул не только одежду, но и кожу. Если не сказать, что вывернул меня наизнанку.
– Неправда! – выкрикиваю Яну в лицо.
Это все, что я могу.
А он… Смеется.
– Можешь меня ударить за Андросова, если это не так. Ну же! Бей! Правда на твоей стороне, ведь так? Ангел!
Последнее он выплевывает, как ругательство. Наклоняясь ниже, обдает мои губы яростным дыханием. На мгновение кажется, будто собирается… коснуться их своими… Это шокирует… Обездвиживает. Парализует!
Секунды застревают в вечности.
Ян дышит зло, отрывисто и как-то отчаянно. А я умираю, не в силах пошевелиться. Пока он не отстраняется, повергая меня в еще больший шок – встряхивая головой, смеется. Но взгляд отражает бурю.
– Давай, беги строчить Святу жалобы. Буду ждать звонка, чтобы послушать в очередной раз, как дрожит Одуван, когда я рядом дышу.
Это не лишено оснований. Это то, что я делаю и собираюсь продолжать. Это правда, но, Боже, та самая правда, которая ранит.
– Ты… Ты просто… Чудовище!
И он… Снова смеется.
– А ты – жалкая, – распинает без каких-либо эмоций.
И уходит.
Я тоже иду. В другую сторону. Чтобы спрятаться и прореветься. Но вот же штука… Слизистая, легкие, все дыхательные пути горят. Сердце тарабанит мучительно. Но слез нет. Стою в каком-то закутке у мужских раздевалок, порывисто циркулирую пропахший потом воздух, и на том все.
Домой еду никакая. Будто в трансе. Похоже, что теперь это мое нормальное состояние. После эмоционального истощения. Сумасшедшие американские горки. Уже ненавижу их.
На предпоследней остановке в трамвай подсаживается возвращающаяся из гимназии сестра. Мне удается вести себя нормально и даже перекинуться парой ничего не значащих фраз.
– Сегодня на Нетфликс премьера того фильма, о котором я тебе рассказывала, – говорит Агния с горящими глазами, пока смещаемся ближе к заднему окну, чтобы пропустить женщину с коляской. – Будем смотреть?
Я толком не помню, о каком именно фильме речь. Да и неважно.
– Посмотрим, Агусь.
– Может, и папа с мамой будут свободны. Посмотрим все вместе!
– Может.
– Я сделаю горячие бутерброды, а ты – пиццу. Договорились?
– Договорились.
Добравшись до дома, я первым делом принимаю душ. И там меня, наконец, прорывает. Плачу так горько, аж захлебываюсь.
«А почему ты любишь лишь тех, кто перед тобой заискивает?! Кто стелется! Кто прислуживает! Кто угождает! Кто потакает твоим страхам!»
Это неправда… Я хорошая… А Ян говорит обо мне так, будто я использую людей… Это неправда… Неправда!
Рыдая, судорожно дергаюсь, пока не иссякают все силы. А потом еще долго икаю.
«…ты – жалкая…»
Эти слова жгут. Заставляют задыхаться. И сколько бы я их ни прокручивала, сколько бы ни пыталась забыть, сколько бы ни твердила себе, что в этом обвинении нет ни грамма правды, только ярость Нечаева… Боль не утихает.
– Да что ж такое? – смеется мама чуть позже, когда я со своей икотой появляюсь на кухне. – Попей водички, ангел.
– Иначе придется тебя напугать, – протягивает Агния жутким голосом.
Знали бы они, как сильно я уже напугана!
«Давай, беги строчить Святу жалобы…»
Весь вечер дергаюсь. Именно это хочу сделать. Но что-то не позволяет. Слова Яна выстроили в душе какой-то барьер, который я, несмотря на боль, не могу ни обойти, ни перепрыгнуть.
«…ты – жалкая…»
Кроме этого… В груди до сих пор ощущается то запретное и потрясающее возбуждение, что я испытывала, когда была на поле.
А еще… Об этом вообще думать нельзя!
Домашние все счастливы. Делятся разными впечатлениями. Рассказывают, как хорошо прошел у каждого день.
– А как у тебя, ангел?
У меня полный швах!
– Все чудесно, пап. Я в восторге от университета и от своих новых друзей!
Я вынуждена врать. Если выдам правду, то они решат, что я не справляюсь. Ужас! Не дай Бог! Я обязана справиться. Обязана!
Даже если ради этого мне придется снова подружиться с Яном.
Шальная мысль! Убийственно рискованная! Одуряюще страшная! Жутко неприятная!
И…
Сложность еще и в том, что об этом никто не должен узнать.
Ни родители. Ни Свят.
8
Та самая, из-за которой я с одного взгляда в хламину.
© Ян Нечаев
– Значит, с мисс Вагиной ты все-таки познакомился.
Интонациями эта фраза на вопрос не катит, но по выжидающему взгляду, который Самсон выдерживает на моей, как я подозреваю, абсолютно безучастной роже, пока мы, прижав задницы к капоту его тачки, раскуриваем первые тяги, понимаю, что с моей стороны все-таки требуется какая-то реакция.
Два года назад я, сука, зарекался водить еще с кем-либо дружбу. Мне этого мракобесия за глаза хватило. Но быть полностью отмороженным в социуме тоже хуйня. Особенно в месте, где ты, блядь, свежее мясо. Чтобы на старте закрепить позицию, в которой будет комфортно моей доминирующей, мать ее, натуре, приходится налаживать контакты и обзаводиться связями.
– Сука, я был в таком угаре, – тяну приглушенно, выдыхая попутно с гребаным смешком густую струю дыма. – Все, что помню –феерический пассаж Мадины в догги-стайл и ее влагалище, как мишень, передо мной.
– Поверь тому, что я наблюдал со стороны: ты весьма охотно поражал эту цель, – ржет Самсон, стряхивая пепел на бетонное покрытие паркинга.
Да, вероятно. После звонка Свята, на протяжении которого он в своей ебучей манере пытался учить меня жить, не задевая хрустальный колпак его ангела, я был бухим не столько от алкашки, сколько от своей ярости. А секс, когда звереешь, является быстрым, действенным и безопасным способом слить агрессию.
– Эта цель сама по себе была крайне целеустремленной, – продолжаю хохмить, чтобы не пропускать в мир свои реальные эмоции.
– Стопудово. Перекрасить волосы из светлого в черный ради разового траха – это сильно. Признай теперь, что чертова наклейка на заднем стекле твоей телеги: «Не ебу блондинок» – голимый стеб.
– Нет, не стеб. Я их действительно не ебу, – качая
