Наэтэ. Роман на грани реальности - Сергей Аданин

– Ну, ладно, – милостиво разрешила она.

Она опять плескалась, а он её звал и звал:

– Наэтэ, ты скоро?..

– Нет, не скоро, – дразнила она его.

Потом он вдруг замолк. Она уже вытиралась. Прислушалась, – тишина. Открыла дверь, и хотела – как есть – голая шагнуть и броситься в комнату – где он?! И… занёсши ногу, увидела, что он стоит на коленях, прижавшись лбом к полу.

Она рассмеялась.

– Анрэи, что ты делаешь?

– Молюсь.

– Кому?

– Тебе!

Она рассмеялась ещё больше. И так стояла, смеясь.

– Анрэи, перестань, – ну-ка поднимись! А то я наступлю тебе на голову.

– Наступай!

Она поставила на его затылок и темя свою голую ступню, удерживая ногу на весу.

– Наступила!

И не могла опять сдержать смеха.

– Нет, не наступила, только прикидываешься.

Она:

– Ну пожалуйста, встань!

И, нагнувшись над ним, стала тянуть его вверх, за плечи… Он вдруг легко встал, и увидел её… И обомлел. Опять. И сказал:

– Наэтэ, я люблю тебя.

У неё задрожали губы, она заплакала и бросилась ему на шею…

Он взял её – голую – на руки, принёс в комнату, посадил на диван, – встал перед нею на колени, и – держа свои ладони на её коленях – смотрел, смотрел на неё. Она опять шмыгала носом – от слёз ли, или оттого, что уже замёрзла, и позволяла себя купать – ему, в его же глазах…

Он почувствовал, что ей холодно… И снова обернул её в свой тёплый халат… А она не хотела отпускать его в душ, от себя – так же, как он её…

Глава 6. Страсть без конца

…В следующий раз она отпустила его в душ с условием, что он вернётся не только чистым, но и со свежими силами, а она нагреет собою «шалаш» – это был теперь диван, правильно застланный, с простынью и подушками. Одеяло она не захотела – сказала, что у них теперь будет «их плед», и больше ничего. Плед, которым он её укрывал, когда привёз. И она забралась под этот плед с головой и кричала из этого «шалаша» – каждую минуту – ему в ванную:

– Считаю до одного! Кто не успел, того в шалаш не пущу! Раз!!!

Он смеялся, его смех рассыпался в плеске воды, и кричал ей в ответ:

– Наэтэ! Я тебя люблю!!

Она снова:

– Считаю до одного! Раз!!

А он:

– Я люблю Наэтэ!! Ура!!!

– …Раз!

– Да здравствует Наэтэ, товарищи!!

– Раз!..

Когда он подбежал и стал отворачивать угол пледа, чтобы забраться туда, она высунула голову и руки, и – улыбаясь игриво и лукаво – вытянула руки повдоль себя сверху пледа, обтянув им всю свою фигуру. Анрэи закусил губу – так эта фигура ему нравилась, и так он хотел к этой фигуре под плед…

– Всё, – смеялась она, – ты уже пять раз не будешь со мной спать!.. Растяпа!

И он – со «свежими силами» – «напал» на неё, и стал целовать, целовать – губы, глаза, грудь, укрытую пледом, а она – прижимать его к себе.

– Ладно, – наконец, сказала она, – будешь должен мне пять раз, – и заулыбалась счастливо и смешливо, а он уже со страстью стал целовать её в губы, подбородок, шею… И она отпахнула край пледа…

Она же его лишила на «пять раз» себя, и он же ей ещё и остался должен… – «пять раз». Женская логика, от которой у Анрэи в теле начинался пароксизм. Желания.

…Поздно вечером на второй или четвёртый, или где-то так, день они вдруг поняли, что им осталось жить минут пять, если они чего-нибудь не съедят, не выпьют воды… Наэтэ долго и тяжело «отдыхивалась», а он лежал глазами на её груди – открытыми, чтобы не только «видеть», но и «чувствовать» её грудь «зеркалом глаз», – так он ей сказал. Ещё он ей говорил: «Мои глаза хотят в твою грудь – смотреть на мир твоего сердца открытым взором»… Она смеялась и вжимала его голову глазами в грудь, чтобы лучше чувствовать «открытые взоры»…

– Ты должен мне пять тысяч миллионов миллиардов раз, – заявила она ему, дыша неровно, – только дай мне попить, я сейчас умру…

Она высвободила его голову с глазами от соблазнов, приподнялась на руках – над ним, – нет, не для того, чтобы опять соблазнить, а просто, чтобы посмотреть на его глаза, как они там? И тут же его руки захватили её спину, и не пускали.

– Анрэи, мне кажется, что мы сошли с ума…

Голос её мелко дрожал – как от холода. Но не от холода, а от усталости и не отпускающего их обоих вожделения. Он стал «подтягивать» её к себе опять, чтобы целовать в грудь, и не выдержал – засмеялся. И она – засмеялась и упала на него. Грудью. В глаза. О, Боже!.. Но смех им обоим дал ещё маленько сил… Она вынуждена была освободить его из-под себя, чтобы видеть, как он смеётся.

– Наэтэ, ты гениально сказала – «мне кажется, что мы сошли с ума», – никто до тебя ещё так не «формулировал», даже Шекспир. Ха-ха-ха.

Она капризно-обиженно посмотрела на него:

– Не смейся, а том не дам глазеть! – и сама засмеялась опять…

Но всё обстояло очень серьёзно, ещё немного, и они потеряли бы сознание – от изнеможения, от жажды и голода… Нет, скорее от любви… Оба начали сползать с дивана разом. И поскольку сил встать на две ноги у них не было, они поползли к воде и пище на четвереньках… И ещё Анрэи умудрился отстать, и целовать Наэтэ «куда попало».

– Анрэи! – она смеялась в изнеможении, опустив голову, так как шея уже не держала её, и волосы рассыпались по паласу, – Анрэи, – я сяду на тебя сверху, ты упадёшь и разобьёшь себе нос! Ха-ха-ха…

– Я мечтаю, чтоб так было, – сказал он ей прямо в левую ягодицу…

– М-м-м, – она застонала, они никогда не доберутся до еды и воды!

Но они всё-таки добрались – почти ползком – до кухни, благо, что «ход» туда был прямо из комнаты. Там они долго отдыхивались, сидя на коленях, и он опять смотрел и смотрел на неё, на её спутанные волосы, на то, как она дышит носом, на сомкнутые, влекущие в рай, губы, и понял: сейчас они отключатся и уже не включатся. Никогда. Он поднялся с дрожащих колен, налил ей в стакан воды, ещё труднее было снова присесть на колени – ноги дрожали не по-детски – и поднести стакан к её губам…

Напившись воды, они, наконец, нашли в себе силы подняться и даже надеть на себя – она его рубашку, а он – свой халат… Как сомнамбулы, они в четыре руки варили лапшу, забыв посолить воду, и затем смешали её с тушёнкой… Ели из одной – одноразовой – большой тарелки, потому что он усадил её к себе на колени, – как им это удавалось, не понятно… Но как-то поели. Все коленки Наэтэ были в лапше, и вот так, сидя, они начали засыпать. Как дошли до своего «шалаша», забрались под плед, оба потом не могли вспомнить. Между прочим, на улице стояла ночь уже, и квартирка Анрэи освещалась только бликами уличных фонарей, – они опять забыли про электрический свет…

И ни разу не вспомнили ни о ком и ни о чём… Спали они после этого ужина очень долго – как сурки зимой…

Проснулись – ближе к полудню, Наэтэ опять «немножко первая»… И сразу же она улеглась на Анрэи – её лицо над его лицом – и стала смотреть на него. И Анрэи опять, проснувшись, увидел сияющий дневной свет – лицо Наэтэ… А в комнате и правда было светло-светло, на улице снова выпал белый-белый снег… Но всем этим была Наэтэ…

– Ты сказка, – сказал он первое, что пришло в голову.

У Наэтэ дрогнули губы, и она опять опустила своё лицо – щекой – на его нос.

– А ты – герой этой сказки, – ответила она.

И он опять слышал, как голос Наэтэ «звучит внутри неё»… И опять обнял её.

– Я хочу каждый день так просыпаться, – видеть твоё лицо, «прежде всех век», – прошептал он ей в щёку, – получилось не очень внятно, но она услышала.

– Так и будет, – сказала. – Как ты хочешь, – и улыбнулась, и, приподнявшись, опять смотрела на него, и светлая улыбка не сходила с её губ…

Встав, они утолили, наконец, со второй попытки, свой голод, и были поражены, насколько это вкусно – несолёная лапша с тушёнкой… У них начался жор. Наэтэ затребовала пельмени. И они варили их, и ели, пока не объелись вконец, как изголодавшиеся пустынные львы… Анрэи, не в силах оторвать глаз от её рта – как она ест, – иногда промахивался вилкой с пельменем по своему рту… Она смеялась с него… Им было необыкновенно хорошо. Всё было в такт с ними – весь окружающий их мирок Анрэивской квартирки. С её старенькой меблировочкой – кухонным гарнитурчиком и прочими табуретами с диваном – из прошлого, неизбалованного особым комфортом, времени.

– Ты права, – сказал он ей, – мы сошли с ума и едим пельмени.

Наэтэ смеялась. Лицо её совсем покинула напряжённая судорога, не дававшая ей смеяться ещё несколько дней назад.

– А нормальные даже не знают, что счастье – это именно это, – высказала она очередную максиму.

– О, да, – это именно это, а не это, – смеялся он, слегка дразня её.

Смешинки ели, а не пельмени…

– Ты у нас какой-то смешильщик, – говорила она, сама его смеша…

Они дурачились, а он не мог отделаться от мысли, что среди затюрханной меблишки – ну как в машинёшке, которая их везла сюда – происходит Чудо, – оно сидит на табуреточке, застеленной полотенчиком, оно блистает в его рубашке, оно смеётся его шуточкам – сомкнутыми и до боли красивыми губами, и он до конца не может поверить в него, так как кто-то когда-то сказал, что «чудес не бывает».