Кровь на воздух - Павел Сергеевич Иевлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С терминала в каюте информацию о конечной точке не нашёл. Это не значит, что её нет, просто я ещё не очень хорошо вижу. Скорее всего, промахиваюсь мимо нужного меню, потому что оно не входит в число тех, которые использую «на автомате». Это и не удивительно, если я «соло», то разделы, касающиеся грузов, мне и не должны быть знакомы. Мы, «капсюли», перемещаем по космосу только свои личные жопы. За казённый, что характерно, счёт. ДТБ-шки, в основном, частный бизнес, коммерсы, а вот дальняя разведка — сплошь бюджетники. Если «антиэкспансионисты» придут к власти, нас выкинут на мороз первыми; буксирщики ещё сколько-то полетают. Всё-таки космический грузооборот не так бесполезен, как говорит оппозиция, и на самом деле даже они это понимают.
Чёртова память — с одной стороны, хоть политинформацию проводи, а с другой — не знаю, женат ли. Кольца нет, но космики не носят кольца, потому что пальцы на перепадах давления отекают.
Вообще говоря, «капитаны-соло» одиночки. Разведрейс — это долгая-долгая автономка с высоким риском невозврата. Мало кто согласится связать свою жизнь с человеком, который может однажды исчезнуть на пару лет, а ты жди, вернётся он, или всё, с концами. Но даже это не самая большая проблема в длительных отношениях. Хуже то, что крыша у нас, «капсюлей», от длительного одиночества и регулярных стрессов сидит не так чтобы очень крепко. Кто знает, сколько «соло» не вернулись не потому, что разбились при посадке на неизвестную планету или неудачно выскочили с траверса посреди астероидного пояса, а просто из-за того, что сошли с ума и забыли, кто они, куда летят и зачем возвращаться. Даже среди космиков «соло» считаются хреновой партией, про «планетян» я уже и не говорю. И тем не менее, то, что во мне осталось от памяти, подсказывает, что исключения есть. Вдруг я из таких? Вдруг меня где-то ждёт жена? А то и дети?
— Капитан на мостике! — отрапортовала Катерина в рубке.
Чёрт, то ли мне не становится лучше, то ли кто-то и в самом деле зачем-то засунул ИИ на буксир. Даже и не знаю, что хуже.
— Капитаны галлюцинировали-галлюцинировали, да не выгаллюцинировали, — сказал я задумчиво.
— Я тоже рада вас видеть, кэп.
— Ну, я-то тебя только слышу… Кстати, а можно на тебя посмотреть?
— Я, наверное, могу вывести на терминал визуальный аватар, — с сомнением сказал голос, — но качество изображения будет не очень хорошим. Здесь цифробуквенные технические интерфейсы…
— Нет-нет, картинками любоваться мне неинтересно. Хочу, так сказать, «вложить персты». Знакома цитата?
— Да, я поняла смысл, но не совсем уверена в его практическом наполнении…
— Если ты ИИ, а не моя галлюцинация, то ты точно не в бортовом компе, он такое не тянет. Где-то на борту должен быть вычислительный кластер, и я хочу его увидеть. Это будет, так сказать, «железным» доказательством твоего существования.
— А как вы определите, что это «железное доказательство» не является очередной галлюцинацией?
— Никак. Но это повысило бы вероятность твоей реальности в моей системе координат, потому что я никогда не видел вычислительных кластеров ИИ на буксирах, не представляю себе, где они могут быть инсталлированы. Это был бы вызов моему воображению.
— В ваших рассуждениях есть логика, — признал голос, — и я бы с удовольствием поучаствовала в попытке развеять ваши сомнения, но, к сожалению, не знаю, где расположена физически. До недавнего времени я даже не знала, что нахожусь на корабле, поскольку не имела доступа к его системам. Боюсь, вам придётся удовольствоваться аватаром. В конце концов, попытку вывести на цифровой экран управления анимированный аватар вы тоже вряд ли видели.
Вспомогательный экран зажёгся, подёрнулся рябью, на нём проявилось сильно пикселизированное женское лицо. Катерина выбрала для самопрезентации довольно стандартную внешность — глазастая брюнетка с пухлыми чувственными губами. Губы улыбнулись, глаза моргнули — анимация примитивная, схематичная, но есть. Действительно, не припоминаю, чтобы видел такое раньше.
«Гражданские» технологии, которыми пользуются планетяне, могут давать визуализацию голографической достоверности, что широко используется в сфере медиа, рекламе, развлечениях, много где ещё — но только не в рубке. Утилитаризм относит их к «вредному усложнению». Зачем все эти красивости, когда для управления достаточно цифровых терминалов с примитивной графикой, а аналоговая индикация реализована физическими устройствами? Чтобы при сбое слишком сложной видеоподсистемы экипаж оказался слепым? Впрочем, доводилось мне слышать версию, что эта традиция порождена тотальным дефицитом графических процессоров в самом начале космической экспансии. Они все были выкуплены на годы вперёд, потому что именно на них работали первые ИИ. Производители вычислительных кластеров для искусственного интеллекта бились за них на биржах, перекупая фьючерсные контракты втридорога, интриговали, подсиживали конкурентов и даже, говорят, воровали целые партии, перехватывая в море грузовые суда. От ИИ тогда ждали чёрт знает каких чудес. И нельзя сказать, что не дождались… но совсем других.
ИИ давно уже работают на каком-то другом железе, но космофлот силён традициями: в ходовых рубках стоят простые мониторы невысокого разрешения, которые, в отличие от развлекательных графстанций, могут работать почти вечно, потребляя при этом сущие крохи энергии. У экипажа есть индивидуальные «визики» — медиаустройства, на которых смотрят кино и играют в игры, — с вполне современной голографической графикой. Такой вот парадокс.
По экрану пробежала рябь, лицо стало чётче, мимика усложнилась.
— Оптимизировала видеодрайвер, — пояснила Катерина. — Но, боюсь, это технический предел монитора. Как вам?
