Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг. - Александр Путятин

Но королевских послов эти слова не убедили. Они наотрез отказались подписывать договор в таком виде и пригрозили покинуть Москву. Царю Ивану новую грамоту, без царского титула, составлять не хотелось. Бояре убеждали его, что при угрозе с востока и юга[9] про новый титул можно на время забыть. После долгих совещаний русская сторона приняла соломоново решение: «Написать полный титул в своей грамоте, потому что эта грамота будет у короля за его печатью. А в другой грамоте, которая будет писаться от имени короля и останется у государя в Москве, написать титул по старине, без царского имени. Надобно так сделать потому, что теперь крымский царь в большой недружбе и казанский также: если с королем разорвать из-за одного слова в титуле, то против троих недругов стоять будет истомно, и если кровь христианская прольется за одно имя, а не за землю, то не было бы греха перед богом. А начнет бог миловать, с крымским дело поделается и с Казанью государь переведется, то вперед за царский титул крепко стоять и без него с королем дела никакого не делать»{15}.

От литовских послов это решение держали в секрете до последнего. Те уже распрощались с московскими переговорщиками, собрались в дорогу, сели в сани… И лишь тогда русские бояре их вернули и позволили написать королевскую грамоту без царского титула. 13 февраля 1549 года все бумаги были составлены и подписаны. Но Иван на этом не успокоился. Выехавший с послами в Литву боярин Михаил Морозов попытался добиться признания за Иваном IV царского титула непосредственно от Сигизмунда II. Король ответить, что «…прежде ни Иван, ни отец его, ни дед этого титула не употребляли, а что касается Владимира Мономаха, то, во-первых, это дела давние, а во-вторых, киевский престол сейчас находится в руках короля, и тогда уж король, а не великий князь московский имеет право называться царем киевским. Но так как титул этот ни славы, ни выгоды королю не обещает, то он его и не употребляет, тем более что все христианские государи называют царем только римско-германского императора. Если же король и великий князь московский называют царями крымского хана и других татарских и поганых господарей, то это ведется из старины, давно их на славянских языках стали так называть, а сами они себя так не величают»{16}.

Первые неудачи не обескуражили Ивана IV. Энергия в нем продолжала бить через край. А поскольку с наступлением на Казань нужно было ждать до следующей зимы, восемнадцатилетний царь с головой окунулся в реформаторскую деятельность. 27 февраля 1549 года Иван Васильевич выступил с «программной» речью на первом в истории страны Земском соборе. Впрочем, Земским собором его тогда еще не называли, в ходу были другие обозначения этого представительного сословного совещания: «великая земская дума» и «собор примирения». На мероприятии присутствовали члены Боярской думы в полном составе, весь Освященный собор во главе с митрополитом Макарием, высшее военное и административное руководство страны: дворецкие, казначеи и воеводы, а также выборные представители от детей боярских, дворян и жителей посада.

Все они на Лобном месте слушали речь царя «о примирении», в которой тот подвел итоги боярского правления времен своего малолетства. Иван IV резко осудил в ней бояр-кормленщиков, притеснявших детей боярских и «христиан», обижавших посадских и служивых людей. О нестроениях и бунтах предшествующего периода царь сказал так: «… нельзя исправить минувшего зла; могу только спасти вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет! Оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовию христианскою. Отныне я судья ваш и защитник»{17}.

Эти слова не были пустой риторикой. Собор принял важные решения по расширению прав дворянства и ограничению полномочий наместников. В их ведении остался суд над детьми боярскими только по таким важнейшим уголовным преступлениям, как убийство, кража и разбой с поличным. Все остальные судебные дела в отношении служилых людей перешли в ведение царской администрации. А для того чтобы государевы чиновники не злоупотребляли несовершенством законов, Собор принял решение в кратчайшие сроки исправить действующий Судебник. Приказы тут же приступили к работе, и уже к июлю следующего года она была закончена. Судебник 1550 года упорядочил принятие новых законов, ограничил действие устаревших средневековых норм, урезал власть и полномочия бояр. В наместническом суде теперь предусматривалось непременное участие представителей выборной власти — земских старост из местного служилого люда, а также «целовальников»[10] из числа крестьян и жителей посада.

Очень важными пунктами нового Судебника были: отмена торговых привилегии феодалов и передача права на сбор тамги[11] от наместников в руки царской администрации. Это облегчало и упорядочивало нагрузку на купцов и ремесленников, одновременно увеличивая доходы государства. Той же фискальной цели служила и отмена податных льгот монастырям. Положение крестьян практически не изменилось: норма о Юрьевом дне осталась в том же виде, что и в Судебнике 1497 года.

«Собор примирения» стал первым в истории современной России сословно-представительным учреждением, чем-то наподобие французских Генеральных штатов. Разница лишь в том, что Земские соборы не ограничивали власть монарха, их деятельность носила, как правило, совещательный характер. Однако со своей основной функцией — помогать верховной власти лавировать между интересами боярской аристократии, церковных иерархов, верхушки городского посада и служилого дворянства — Соборы справлялись ничуть не хуже западноевропейских аналогов.

В 1550 году началась военная реформа, призванная укрепить вооруженные силы страны. Ее проводили сразу по нескольким направлениям. Во-первых, на время военных действий сильно ограничивалось местничество (споры при назначениях руководителей воинских соединений и подразделений). Во-вторых, для создания в непосредственной близости от столицы постоянного кадрового резерва было решено «испоместить» в Московском уезде «избранную тысячу», т.е. из лучших представителей дворянства создать ядро мобильной армии, способное по первому зову царя исполнить любые срочные распоряжения. В-третьих, для служилого люда устанавливались две формы, два порядка прохождения воинской службы: «по отечеству» и «по прибору».

Службу «по отечеству» проходили дворяне и дети боярские. Начиналась она с 15 лет, когда из «недоросля» юноша становился «новиком», продолжалась до самой смерти и переходила по наследству. Эта категория служилых людей составляла основную ударную часть вооруженных сил — конное ополчение. Воинских слуг «по отечеству» обеспечивали жалованьем (от 4 до 7 рублей в год) и землей — «поместными дачами» (от 150 до 450 десятин земли в трех полях). Зачастую эти оклады значились только на бумаге: фактически у государства не хватало то денег, то земель, а то и обоих видов обеспечения сразу…

Службу «по прибору» в основном проходили стрельцы. Созданные в 1550 году стрелецкие войска имели на вооружении огнестрельное (пищали) и холодное (бердыши за спиной и сабли на боку) оружие. Организационно они были сведены в «приказы» по 500 человек. Первоначально все три тысячи стрельцов составляли личную охрану царя. Но к концу XVI века в стрелецких войсках было уже более 25 тысяч человек, и служили они не только в Москве, но и во всех крупных городах страны.

На службу «по прибору» мог поступить любой свободный человек. Казаки, пушкари, воротники, казенные кузнецы и другие государственные ремесленники «военных специальностей» также приравнивались к «приборным людям». Неся службу по разным городам и на границах государства, «приборные люди» селились особыми слободами. Государство обеспечивало их (по возможности) коллективными земельными «дачами». Из этих общих «дач» затем нарезались участки для личного пользования. Безземельные «приборные люди» получали хлебное и денежное жалованье. Но поступало оно нерегулярно, а потому им разрешалось подрабатывать ремеслом и торговлей. Естественно, это отвлекало «приборных людей» от службы и снижало боеспособность войск.

В военное время служилые землевладельцы приводили в войско «сборных и посошных людей», которые выставлялись с тяглых дворов города и деревни. Вливались в войско также вольные казаки, жившие на Дону. Благодаря проведенной реформе, общая численность российской армии во второй половине XVI века превысила 100 тысяч человек.

В декабре 1549 года возобновилась война с Казанью. И здесь погода снова подвела царя Ивана: ранняя распутица не позволила русским войскам продвинуться дальше устья Свияги. Опять, как и в случае со Смоленском, Россия уперлась в «сезонную» проблему: для гарантированного успеха предприятия нужно было перенести военные действия на лето, но тогда требовалось решить сложную проблему с доставкой под стены Казани тяжелой артиллерии. А еще нужно было как-то нейтрализовать на это время южную угрозу…