Странник (Любовь и доблесть) - Петр Катериничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ах, какая тревога опять
По сиреневой смутной росе...
Будто принялись кони плясать!
У реки, на песчаной косе
Обнаружились чьи-то следы,
Что ведут в одичалую топь.
В двух стволах, от нежданной беды
С заговором упрятана дробь.
Я грешу – на тебя ворожу
В узком пламени кроткой свечи.
Я от страха почти не дышу
В колдовской и ведьмачьей ночи.
Желтым воском застыла луна.
Очертанья медвежьи приняв,
Та сосна в перекрестье окна
Замерла. По-кошачьи маня,
Пробежали в траве огоньки,
Жутко ухнула щука хвостом,
Подвенечные чьи-то венки
Проплывают под старым мостом...
...Уже слышен русалочий смех,
Уже сердце готово сбежать!
...Нет, не лечит забвения снег.
Ах, какая тревога опять! [36]
...И вокруг уже были снег и сугробы, и короткий день затухал в прочерках крон недальнего леса холодным, бледно-желтым, с яркой зеленой полосой, закатом, и низкое, наполненное пургою облако наползало крылатым змеем, покрывая собою звезды...
Данилов открыл глаза, вскинулся рывком, огляделся в полусумерках зашторенной чужой комнаты, подошел к бару, налил мадеры в большой бокал и выпил на этот раз махом. Ему казалось, что он замерз, продрог в этом сне, и сейчас нужно было просто согреться.
Теперь – в ванную. Данилов открыл холодную воду и сунул голову под кран.
Капилляры сжались на мгновение, запульсировали, подгоняя к мозгу ток свежей крови. Чтобы принять решение, нужна ясность. Полная.
Все, что произошло за последние двое суток и с Дашей, и с ним самим, – изощренная операция прикрытия. Цель – финансовые разработки Головина. И он сам.
Причина проста: олигарх заигрался, ступил на территорию, где правит незримый мировой финансовый ареопаг, прикоснулся к их деньгам, к их тайнам и даже к самой власти. Это не прощают.
Операция прикрытия дорога, но продуманна. Похищение дочери – повод, чтобы забрать компьютер с материалом, да и самого Рамзеса «выманить на выстрел» – ведь он умен и осторожен. Это с одной стороны. С другой – затушевать истинные причины происходящего. Для этого тем или иным боком задействованы: прокупленные милицейские чины, «дикие» бандиты, странное полулегальное агентство «Контекст» с неясными тенями за спиной, ну и, наконец, маргинал Данилов – журналист с «наемным военным прошлым», человек «неуравновешенно-контуженный» и неадекватный миру. И уж за его спиной можно напредставлять себе что угодно: руку Москвы, руку Багдада, руку Кандагара или просто – черный выплеск безумия растерявшегося и растерянного субъекта, озлобленного на мир и волею рока вовлеченного в события.
Данилов поморщился досадливо: картинка вытанцовывалась складной; и таковой она станет как раз в случае безвременной кончины «солдата удачи» Данилова: ведь удача сопутствует не всем, не всегда и не во всем. И никогда не длится вечно.
Статья, которую Олег написал, чего греха таить, руководствуясь частью – профессиональной злостью, частью – тщеславием, вызвала заранее проплаченный отклик; вся «суета вокруг дивана» призвана была подкрепить ложную версию о непримиримой борьбе газово-нефтяных кланов и ее обострении.
И когда проявится результат – труп олигарха Головина, – все будет указывать на то, что тот безвременно пал от руки злого ненайденного или мертвого уже наймита именно в результате нефтяных и газовых дел. Никто глубже копать не станет, у всех заинтересованных сторон будет занятие поинтереснее: делить оставшееся бесхозным хозяйство.
Таким образом, сейчас о настоящей подоплеке представления никто ничего не знает наверное. Исключения только два: сам Головин и режиссер-постановщик спектакля. Практик.
Олег вышел из ванной, энергично растирая мокрую грло-ву полотенцем.
Чувство опасности навалилось ватным комом, гормоны выбросили в кровь гигантскую дозу адреналина, Данилов рывком сорвал полотенце, увидел в коридоре мутную тень и готов был уже кувырком метнуться вперед, уходя с линии возможного огня и приближаясь к противнику... Поздно. Человек, затаившийся у самой стены, выбросил вперед руку, короткая синяя молния выхлестнула из шокера, ударила в незащищенную спину, и Данилов кулем рухнул на пол...
– Это гора с горой никогда не сходятся, а людишки грешные, таковые, как мы с тобой, – запросто и завсегда. Особенно в эдаком месте! Как самочувствие, герой?
Олег сидел на тяжелом, громоздком стуле в рабочей комнате Головина, руки и ноги были плотно прикручены ремнями к подлокотникам и ножкам. Свет в рабочей комнате исходил только от мерцающего экрана монитора; Данилов, не вполне отошедший от электрошока, смутно различал того, кто был перед ним. На столе матово поблескивало темное стекло бутылок: видимо, прошло не менее пяти-семи минут; люди, проникшие в квартиру, не только успели с комфортом обосноваться, но и чувствовали себя здесь спокойно и даже вольготно.
– Не режут ремни? – поинтересовался невидимый собеседник. – Я паренька своего, Иннокентия, попросил на совесть прикрутить, чтоб резали. – Он засмеялся квакающе, привстал со стула и с маху ударил Олега в лицо; отер ушибленный кулак:
– Извини, герой. Должок, – улыбнулся широко, открыв длинные лошадиные зубы:
– А ты ведь грешил на Грифа, а? Или – на Вагина?
Перед Даниловым, раскачиваясь с пятки на носок, стоял Сергей Корнилов.
Лицо его было зеленовато-бледным в компьютерном освещении.
– Что с Дашей? – резко спросил Олег.
– А ничего. Спит.
– Если с Дашей что-то...
Корнилов снова коротко, резко, без замаха ударил Олега в лицо, издал странный торжествующий звук, похожий на клекот, не сдержался, ударил снова.
Данилов сплюнул кровь.
– Знаешь, чем твое положение от моего отличается, когда ты меня вот так вот, гостеприимно, на стул усадил? Тебе от меня что-то нужно было, мне от тебя – ничего. Ничегошеньки! А ты еще орать смеешь, как та курица, которую несут резать: «Я тебя запомнила мужик, понял!» – Корнилов передохнул, закончил миролюбиво:
– Мой человечек вкатил принцессе немножко снотворного, вот и все.
Она теперь – оч-ч-чень богатая невеста. Наследница. – Корнилов хохотнул:
– Пожалуй, я на ней женюсь.
Помолчал, произнес миролюбиво:
– А вообще даже грустно. Помню, отъехал ты ночью, а я все думал, предвкушал: вот встречу и буду смаковать каждую детальку, замечать нюансы в метаниях твоей путаной, неприкаянной души, герой... У нас ведь был шанс совсем не встретиться. А поговорить с тобою ох как хотелось!
– Зачем?
– Не встречал я раньше таких, как ты. Не встречал. Да и удачлив... – Корнилов помолчал, добавил скупо:
– Прямо Колобок какой-то! И от бабушки ушел, и от дедушки ушел. Но все до поры. Анекдот хочешь?
– Смешной?
– Кому как. Но – короткий. «Вот блин!» – выругался слон, невзначай наступив на Колобка.
– Забавно.
– Метафизично. Или, как говаривал незабвенный персонаж Венички Ерофеева, трансцендентально! М-да. Встретились. И что в итоге? Усталость. Усталость и скука. И ничего исцеляющего. А ведь я все сделал правильно... Даже не по себе как-то.
– Так бывает. Перед смертью.
– Ты начал умничать, герой?
– Это ты начал геройствовать, умник. Это не твоя территория.
– Думаешь? – Корнилов откинулся на стуле, расхохотался искренне. – Если я что и хотел доказать в этой жизни – кроме теории удачи, конечно, – так лишь то, что высокомерие смелых не заводит их никуда, кроме могилы. Ты не представляешь, герой, я наслаждался, наблюдая, как вы сгораете, один за другим! И – прилагал к этому руку. – Корнилов по-птичьи склонил голову набок, засмеялся меленько, спросил:
– А не выпить ли нам? Для теплоты беседы и взаимопонимания?
– Если только яду.
– Все в этой жизни – яд. И музыка, и слова, и убеждения... Они рождают в людях то иллюзии господства, то горечь скотоподобия... Ни водка, ни кокаин не лучше и не хуже. Но честнее. И действуют наверняка.
– Насмерть, – жестко добавил Олег.
– Пусть так. Яды коварнее и изощреннее любого ума и любой ангельской души.
Путы их цепки, раны – мучительны... Да и какая разница, что разорвет сердце – жестокость кокаина или несвершившаяся жизнь?
Корнилов вытащил из-за пояса громоздкий «стечкин» – тот ему явно мешал, положил пистолет на стол. Потом извлек из кармана пиджака золотую коробочку.
Раскрыл, вынул лопаточкой пару понюшек, выровнял в «дорожки», достал из пис-тончика жилетки трубочку. Движения его становились все суетливее...
Корнилов осторожно выдохнул, приставил трубочку к ноздре, вдохнул порошок, еще, замер, закрыв глаза... Открыл, собрал подушечкой пальца оставшуюся белую пыльцу, слизнул языком, посмаковал, выдохнул умиротворенно:
