100 рассказов о стыковке - Владимир Сыромятников

Еще в полете, когда появилась версия с заклиниванием рычагов, я стал опасаться за расстыковку. Состояние «ни вперед, ни назад» принимало угрожающие размеры. «Попрыгав» на «заклинившем» корабле, космонавты, похоже, спасли самих себя и нас от гораздо больших неприятностей.

О следующем полете, о дублирующем третьем экипаже никто в то время не думал.

Позднее версию с заклиниванием рычагов подтвердили испытания на динамической испытательной установке. Предварительно нагрузили рычаги избыточной силой, нарушив синхронизацию механизма. После этого рычаги на какой?то момент действительно заклинило в конусе, но затем один из роликов со звоном соскочил с рычага и стягивание продолжалось. Мы еще раз вспомнили 24 апреля и еще раз поскулили о том, что тогда у нас в соответствии с утвержденной логикой не было возможности выдать повторную команду на стягивание.

История советской космонавтики могла пойти по другому пути.

Все эти события и разбирательства космического масштаба пришлись на последнюю декаду апреля 1971 года. Это время совпало для меня еще с одним значительным событием. На следующий день после запуска «Салюта» у меня родилась дочь Екатерина. Жизнь на земле шла своим чередом. В тот же день, 20 апреля, в том же родильном доме, что на Маломосковской улице (где в наши дни разместился секс–шоп), в нашем «космическом» районе, недалеко от ВДНХ, у космонавта Кубасова родился сын Дмитрий. Валерий находился на Байконуре. Вместе с Алексеем Леоновым и Петром Колодиным он входил в дублирующий экипаж «Союза-10». Его жену Людмилу навещал наш общий приятель В. Журид, от которого я и узнал о прибавлении в космическом семействе. После 24 апреля уже один Владимир навещал обеих наших жен. Мою жену с дочерью из родильного дома пришлось забирать теще с 11–летним сыном Антоном. Светлана много лет вспоминала те нелегкие дни. Все новое рождалось в муках. Только Катерина пока еще не знала что почем. Она родилась под другой звездой, под другим знаком зодиака. Телец наделил ее другими чертами человеческой натуры, которые диктовали ей свой путь.

«Характер сильный, натура властная, одарена жизненной силой и энергией, умением руководить. Характерные черты: оптимизм и честолюбие, агрессивность и отсутствие такта, добивается цели, а достигнув, быстро теряет интерес к ней, живет настоящим и увлекается работой, больше любит друзей, чем семью». Очень похоже на мою еще не очень зрелую дочь.

Нет, что?то безусловно есть в этом звездном предначертании, а может в сезонах зачатия. Недаром китайцы начинают отсчет жизни человека с этого момента. По этой шкале, жизнь моей дочери началась в августе, в конце лета, в период зрелости, после моего возвращения из Нового Света.

Мой знак — Козерог. Отец как?то проговорился, что мое зачатие состоялось тоже после его возвращения в Архангельск из московской командировки, а случилось это ранней весной. Может быть, с той поры моим генам пришлось приспосабливаться к борьбе за выживание, начиная с того весеннего сезона, когда после зимы все ресурсы были на исходе.

«Скрытный и честолюбивый, реалист и умеет работать. Шаг за шагом идет к успеху с большим терпением и упорством. Старается придать смысл своей жизни. Он любит стабильность и традицию, с ним трудно по–настоящему сблизиться. Несмотря на кажущееся высокомерие, он чувствителен и застенчив, его гордость приносит ему постоянные страдания. Обладает блестящим умом и великолепной памятью, часто становится хорошим инженером и администратором».

Нет, в этом есть что?то неразгаданное, не до конца понятое.

Осень, весна, смена времени года, смена жизненного цикла, зарождение и развитие жизни.

Жизнь продолжалась. В мае начинался следующий этап. События этого периода следовали один за другим очень быстро, взлеты и падения чередовались, жизнь и смерть были где?то рядом.

1.22. Май–июнь 1971. «Союз-11» — триумф и трагедия

Будущее непредсказуемо — в большом и в малом, в истории народов и государств, в космических программах и в судьбах людей, в том числе — в моей, в чем я много раз убеждался. Если бы какой?то провидец предсказал все, что произошло в течение длинных майских и июньских дней и таких коротких ночей 1971 года, я бы никогда не поверил.

В конце концов нам стали понятны причины случившегося на орбите 24 и 25 апреля. Однако слишком много людей — специалистов и неспециалистов — были вовлечены в разборку произошедшего, слишком много внимания уделяло событию руководство разного уровня: от членов Политбюро, маршалов и министров до начальников местного значения. Полностью нам не доверяли: считали, что все?таки мы где?то «химичим», о чем?то умалчиваем. Как сказали бы наши баллистики, слишком многокомпонентным оказался вектор состояния: начальные условия сближения, динамика касания и сцепки, срабатывание датчиков и включение привода, стягивание и срабатывание реактивных двигателей, сначала «на подвод», затем «на отвод», раскачивание связки и работа выравнивающего механизма, нарушение синхронизации рычагов и заклинивание от трения в космическом вакууме, автоматическое выключение и зависание автоматики. Целый букет причин и явлений потребовал подключения к разборке специалистов различного профиля.

Прислали нам и комиссию из АН СССР. В таком клубке проблем без Академии наук разобраться было, конечно, никак невозможно. К счастью, академиками оказались «американцы» — Д. Охоцимский и А. Платонов, с которыми меньше года назад я в первый раз летал в США. Недаром у нас говорили в те годы, что за границей, как на фронте, и особенно в разведке, в партизанах, а тем более в подполье, должны быть только верные люди. Об этом я много читал у Василя Быкова. Совсем скоро, через два–три года, в разгар работ по программе «Союз» — «Аполлон» мы прочувствовали это на своей шкуре.

Охоцимский, будущий академик, и Платонов, доктор физико–математических наук, были специалистами широкого профиля, к нам их прислали как специалистов по динамике. Именно в быстропротекающих динамических процессах, как казалось со стороны, была зарыта собака. Мои умные коллеги и товарищи в целом правильно разобрались в том, что произошло. «Дело не в динамике», — были слова Охоцимского. Этим он хотел подчеркнуть, что первопричина и последствия относились ко многим другим явлениям и системам. Дело было и в динамике, и в кинематике, и в автоматике, и во многом другом. Тогда мне было очень нужно убедить ученых в том, что намеченные изменения исправят нашу систему и приведут к успеху. Помню наш последний разговор поздним вечером 2 мая. Решающим доводом, который определил окончательное заключение ученых, стал мой последний аргумент: гораздо важнее не доискиваться до последних деталей, не искать то, чего вернуть уже невозможно, а сделать следующий шаг. Главное — не останавливаться, не топтаться на месте, а быстро внести исправления, где это нужно и можно, и снова лететь в космос.