Королевство Хатуту - Дмитрий Романовский

– А почему Сталин говорил все это вам? Ведь глава французской делегации – Максимил. Почему же Сталин ему этого не говорил?

Оказывается, она знала такие подробности.

– Потому что я знаменит, а Максимил нет, – ответил Поль, доставая из-под подушки следующий презерватив. – Я потерялся на Маркизах, и об этом пишут газеты. Во Франции я популярней всех коммунистов, и репортеры будут интересоваться моим мнением.

– И каково будет ваше мнение? – спросила она кокетливо.

– А это зависит от того, как вы будете себя вести, – и он протянул ей свежий презерватив. Она ему надела, у нее были ловкие изящные пальцы.

Во время полового акта Поль спросил:

– А скажите, Вера, кто вас ко мне подослал, чтобы все это вы у меня выспрашивали?

Она состроила очаровательную обидчивую мину:

– Что это вы такое говорите? Как это «подослал»? Это ваша фантазия.

– А что же вы так интересуетесь политикой и докладами Попкова?

– А мне это интересно. Я же ленинградка.

Поль больше уже не сомневался, что Смольный держит некую оппозицию Кремлю, хотя это его нисколько не интересовало. Продолжая делать ритмичные движения бедрами, он подумал, что номер его наверняка прослушивается. Но это его не смущало. Безусловно, МГБистам было интересно, о чем Сталин говорил Полю наедине, хотя все МГБ подчиняется Сталину. А потом Вера плотно сжала губы и стала тяжело дышать носом. Глаза ее сощурились, на щеках прорезались морщины, и от этого лицо ее сразу стало старше. Это означало, что теперь она уже не притворяется. Они допили ликер, заедая его шоколадом, и Поль с легкостью отвечал на все вопросы Веры. Иногда она явно не верила. Например, она не поверила в то, что Сталин обещал Полю прислать ему в Париж живого двугорбого верблюда. Но, как ни странно, самому невероятному вранью она, кажется, верила. И Поль рассказывал ей и тому телефонисту, который прослушивал его номер, что он, Поль, теперь как близкий друг Сталина, приложит все усилия к тому, чтобы Сталин одобрил последние доклады Попкова. Поль продержал ее в постели до утра, потому что по утрам после сна стоит хуй и хочется ссать, но при стоячем хуе ссать невозможно, а после ебли можно поссать.

За завтраком Поль громко объявил, что хочет съездить в город Луга. Все удивленно посмотрели на него. Максимил сказал:

– С утра у нас запланирована экскурсия в Русский музей.

Товарищ Фейгин, присутствующий на завтраке, подхватил:

– Русский музей это уникальная коллекция произведений русских художников и скульпторов начиная с двенадцатого века.

Поль был тверд:

– Сталин лично мне сказал, что Эрмитаж интересней других музеев. Эрмитаж я уже осмотрел. Я хочу поехать в Лугу. Меня интересует русское партизанское движение во время немецкой оккупации. А район Луги был центром партизанского движения.

Поль оперировал именем Сталина, как неким магическим заклинанием, и это действовало. Сразу после завтрака пришел Серж. Фейгин обменялся с ним несколькими фразами. Серж сказал:

– Мы можем съездить в Петродворец, или в Павловск, это бывшие летние резиденции царей. Во время войны там тоже были партизаны.

Но Поль, помня наставления Жака, был непреклонен:

– Я хочу съездить в Лугу, бывший центр партизанского движения. Выясните, пожалуйста, расписание поездов до Луги.

Поля опять поддержала мадам Туанасье.

– Я тоже хочу в Лугу, – твердо сказала она под неодобрительным взглядом Максимила. Ее поддержал товарищ Луни:

– Я тоже хочу съездить в этот город.

Фейгин быстро куда-то ушел, вероятно, выяснять расписание, а скорее всего – звонить в Смольный. Поль знал, что его слово будет решающим, поскольку у него было преимущество перед всеми коммунистами: все теперь знали, что он говорил наедине со Сталиным. Делегация раскололась. Поль, мадам Туанасье и Луни настаивали на поездке в Лугу, Максимил и остальные поддерживали расписание, запланированное Смольным. В Лугу надо было ехать с вокзала, который почему-то назывался Варшавским. В машине кроме шофера были мадам Туанасье, Поль, мсье Луни и товарищ Фейгин.

– В Луге нас должен встретить товарищ, который знает историю партизанского движения этого района, – объявил Фейгин.

На грязном вокзале сновали в разные стороны нищенски одетые люди с мешками, узлами, старыми чемоданами. Здесь было холодно и одновременно душно. И воняло помойкой. Когда они вышли на перрон, дохнуло дымом и копотью, но это было лучше, чем вонь от нищенской толпы. Люди по нескольку человек пропихивались с перебранкой в двери вагонов. Фейгин суетливо вел французов дальше, к началу поезда. У одного вагона не было толпы, а стояли два милиционера, отгонявшие людей, и еще двое крепких мужчин в приличных пальто. В этом вагоне должны были ехать французы. Фейгин представил французам двух мужчин, имена которых Поль не запомнил. Это были охранники, которые должны были сопровождать французов. В вагоне они заняли две скамьи, одна против другой, сразу у входа. Поль занял место у окна. Рядом с ним сел Фейгин. Напротив сидели мадам Туанасье и мсье Луни. Охранники сели по краям у прохода. И только после этого милиционеры стали пропускать в вагон других пассажиров, вероятно, отбирая подходящих. Поль наблюдал это в окно вагона. Милиционеры впускали в вагон более прилично одетых людей. Скоро все скамьи по бокам прохода были заняты, и люди стали заполнять проход, укладывая свои мешки и сумки на пол и садясь на чемоданы. В вагоне стало душно, завоняло помойкой. Поезд, наконец, тронулся. Поль откровенно разглядывал пассажиров, а те с повышенным интересом таращились на французов. Рядом с ними в проходе стояла женщина, держа за плечо девочку лет четырех. Мадам Туанасье вплотную придвинулась к Луни, освобождая место у окна, и поманила к себе женщину с девочкой. Женщина в смущении замотала головой. Но мадам Туанасье протянула к ней руку в меховой перчатке, и женщина с девочкой прошли к окну. Женщина села, поставила свою сумку между ног, а девочку взяла на колени, не переставая при этом улыбаться мадам Туанасье и говорить какие-то слова благодарности. Поль решил тоже проявить галантность и поманил к себе старушку в изношенном пальто с потертым меховым воротником. По сравнению с другими пассажирами это была довольно приличная одежда. Место у окна он все же не уступил старушке, а попросил Фейгина отодвинуться. Когда старушка уселась между ним и Фейгиным, положив на колени свою плотно набитую сумку, Поль сразу пожалел о своем благородном поступке: от старушки очень воняло. Но человек сильный, ко всему привыкает, и Поль с интересом стал смотреть в окно на пробегающие невзрачные пригороды Ленинграда. А потом потянулась пустынная заснеженная равнина. Фейгин объяснял:

– Это бывшее дно морского пролива Мезозойской эры. Около миллиона лет назад дно поднялось, и от пролива осталось только русло реки Невы с ее дельтой. Поэтому Нева такая широкая. А там, где земля резко повышается, был берег древнего пролива. Это Пулковские высоты. Во время войны фашисты отсюда обстреливали из дальнобойных пушек осажденный Ленинград.

Поль задремал, прислонившись головой к раме окна. Его разбудил Фейгин, тронув за плечо через голову старушки:

– Товарищ Дожер, мы подъезжаем к Гатчине, бывшей резиденции царей. Отсюда виден Гатчинский дворец, резиденция императора Павла Первого. Из императоров он был единственный Павел, однако его называют Павел Первый. Он ваш тезка. Поль по-русски – Павел.

– Хорошо, – сказал Поль спросонья. – Если я стану здесь королем, я буду Павел Второй.

После Гатчины потянулись холмы, поросшие хвойным лесом. Живописный пейзаж портили нищенского вида деревеньки с черными гнилыми приземистыми домиками. Поль снова уснул, а когда проснулся, они уже подъезжали к Луге. Фейгин явно нервничал и объяснял, что во время войны здесь были немцы, и после них многое еще не восстановлено. На лужском вокзале их никто не встретил, и Фейгин убежал в служебное помещение узнавать, где тот товарищ, знающий историю партизанского движения, который должен был их сопровождать по Луге. Французы остались в тесном грязном зале ожидания под опекой двух охранников, не говорящих по-французски. Зал, конечно, был битком набит людьми, женщинами в большинстве, к нищенскому виду которых Поль уже начал привыкать. Все эти люди пораженно смотрели на французов, на их одежду. Только теперь Поль понял, почему одежда советских женщин, даже чистая, выглядит нищенски. Вся эта одежда была переделана. Возможно, перешивая одежду, они выворачивали материю на левую сторону, изношенной стороной внутрь. На одной женщине было неумело перешитое пальто, вероятно из очень старомодного. Чтобы придать пальто модный вид, она вставила подложные плечи и неумело укоротила подол. Получился нелепый вид, но это не бросалось в глаза, потому что одежда других более или менее приличных женщин была не лучше. На одной из женщин было пальто, явно переделанное из мужской военной шинели. На всех детях были пальто, переделанные из какой-то старой одежды. Парижские уличные мальчики одеты лучше. На многих людях были ватники – самая популярная одежда советских людей. Ни в Москве, ни в Ленинграде Поль не видел магазинов, где могла продаваться одежда, или материя. Была война, фабрики разрушены фашистами. Так мог объяснить Фейгин. Но ведь немцы оккупировали только небольшую часть России. По всей России должны быть ткацкие фабрики. Куда девается материя? Поль посмотрел на мадам Туанасье. Элегантное парижское пальто с большим меховым воротником. Меховая шляпа. Фетровые боты на меховой подкладке. Она не смотрела по сторонам. Ее взгляд был устремлен куда-то поверх голов окружающих людей. Поль с некоторым злорадством понимал: ей стыдно встретиться взглядом с какой-нибудь из этих женщин, утративших женский облик. Вернулся Фейгин с еще более растерянным видом. Оказывается, телефонная связь с Ленинградом была нарушена. Это означало, что Смольный не мог дозвониться до райкома Луги, и о приезде французов лужские партийные лидеры не знали. Фейгин стал объяснять, что телефонные провода обледенели и под тяжестью снега и льда где-то провисли и оборвались. Он вывел французов на привокзальную площадь, которая, повидимому, являлась центром города. Вся площадь была завалена снегом, и только вдоль хаотично разбросанных домов по краям площади были протоптаны дорожки. Дома были одноэтажные, кирпичные, с облезлой штукатуркой, и только два дома были двухэтажными. К одному из домов тянулась очередь людей. Это был магазин. Посреди площади стоял памятник Сталину в человеческий рост, огороженный низкой железной решеткой, почти доверху засыпанной снегом. На другом конце площади стоял обшарпанный довоенный грузовик. Фейгин направился к нему в обход по протоптанной дороге. За ним последовали французы, а за ними два охранника. Прохожие оглядывались на эту процессию, а некоторые даже останавливались, пораженные видом людей в современной одежде. В кабине грузовика сидел шофер и что-то ел. Фейгин заговорил с ним через стекло кабины. Шофер открыл скрипящую дверцу. Оказывается, он ел картошку. На коленях он держал развернутую мятую газету, в которой были вареные картофелины. Фейгин стал с ним переговариваться. Мадам Туанасье, изучающая русский язык, но еще не говорящая по-русски, кое-что понимала и стала тихим голосом пояснять: