Цитадель (Тамплиеры - 3) - Октавиан Стампас

- И как вы нашли Святую землю, не обманула ли она ваши ожидания?

- Ваше высочество, предпочитаю не иметь ожиданий, которые можно было бы обмануть.

Принцесса улыбнулась. Шевалье не желает погрязать в трясине обычной светской беседы. Надобно попытаться навязать ему прогулку именно в этом направлении.

- Тогда, может быть вы ответите, надолго ли вы в наших краях?

- Не знаю, что ответить на этот вопрос. Равно как и на следующий. Ведь вы, Ваше высочество, собирались спросить у меня, не вредит ли мне, северянину здешний жаркий климат, верно?

Изабелла подняла брови - однако.

- Вы, я вижу, человек не любящий праздных разговоров, хотя по первым вашим словам трудно это было понять. Вы пели не хуже нашего нового трубадура. Теперь же я вижу, что ваш приезд в Яффу, к моему двору не был бесцельным, а может даже и не бескорыстным.

Поклон, отвешенный де Труа, мог бы удовлетворить вкусу самого чопорного царедворца.

- Ваше высочество, я буду искренен, но поверьте, искренность моя предназначена только для ваших ушей. Мне не хочется обижать всех этих господ...

Принцесса, помедлив, сделала соответствующий жест и все присутствующие нехотя удалились, сгорая, разумеется, от любопытства.

- Негр с опахалом не знает латинской речи?

- Вы угадали.

- А это? - де Труа указал на карлика.

- Это всего лишь Био, я привыкла, сидя здесь, трепать его по волосам.

- Я не смею покушаться на ваши привычки, но боюсь, что вы сами прикажете его удушить, когда наша беседа закончится...

Био заныл как ребенок, пытаясь уползти. Изабелла разжала пальцы и позволила ему это сделать.

- Надеюсь теперь все?

- Да. Я начну издалека. Впрочем, даль эта недалека. Я ехал в Яффу отнюдь не для того, чтобы посетить ваш блестящий двор. Еще дома, в Лангедоке, будучи наслышан о достоинствах принцессы Изабеллы... но оставим это, достаточно сказать - все произнесенное мною выше, произнесено искренне. Так вот, помимо целей благочестивых, в Святую землю меня манило желание повидаться с рыцарем Рено из Шатильона.

Изабелла гневно побледнела, этот урод позволяет себе все таки слишком много.

- Вы вправе сердиться на меня, но поверьте, что бесцеремонность с которой я вторгаюсь в эту область, это бесцеремонность врача...

- Что вы болтаете?! Какого врача?!

- Который утешит страдания, и ваши, и того человека, что вам не безразличен.

- Если вы решили быть бесцеремонным, то извольте быть хотя бы понятным.

- Если говорить совсем просто - прибыв сегодня к графу Рено, я застал его в ужасающем состоянии.

- Что вы вкладываете в эти слова?

- На позавчерашней охоте конь понес графа и когда он прыгал через поваленное дерево, граф рухнул оземь и пролежал после этого ночь и весь день без сознания.

- Вы хотите сказать, что Рено Шатильонский выпал из седла, недоверчиво усмехнулась Изабелла.

- Нет еще такой лошади, что могла бы сбросить такого рыцаря, как граф Рено. Подпруга оказалась слаба. Но интересно не это, а то, что граф говорил в бреду, в те часы, когда он был без памяти.

Здесь де Труа остановился, сделал он это специально, и расчет его оказался верен, принцесса не выдержала.

- Что же он говорил?

- Что любит вас, очень. Это легко было понять, он повторил это сто, наверное, раз. Труднее было составить мнение о причинах вашей ссоры. Но, по-моему, граф считает, что вы прогнали его потому, что разлюбили. Тут я должен остановиться, ибо не смею вторгаться в сферы столь деликатные, столь не предназначенные для чужого уха.

Изабелла молчала. Кажется, общим фоном ее состояния была радость, но на этом фоне расцветало еще несколько чувств. Например, очень остро она ощущала свою растерянность и беспомощность. Желая что-то делать, куда-то бежать, она не видела ни путей, ни способов. И в этот момент, совет рыцаря с мозаичным лицом оказался как нельзя кстати, он упал на хорошо подготовленную почву:

- Не мучьте себя, поезжайте к нему.

- Я?! - возмущенно воскликнула Изабелла, испытывая при этом однако огромное облегчение. А действительно, все ведь так просто!

- Вы, вы, и только вы! Представьте себе - он беспомощен, он слаб, он нуждается... Вы только представьте себе Рено Шатилъонского в таком состоянии. И тут являетесь вы, фея, волшебница.

- Я сама явлюсь к нему в дом? - продолжала разыгрывать возмущение Изабелла, но уже без прежней страсти.

- Не как знакомая дама или наследница престола, как спасительница. Не как возлюбленная, но как любящая, ибо как сказал Господь: любовь спасает и любимого, и любящего.

Глаза Изабеллы налились ясным живым светом, невозможно было не заметить произошедшее в ней преображение. Но и в этом вдохновенном состоянии она осталась самой собой. Она сказала.

- Я вижу, что вы печетесь о благом деле. Но я не верю в беспричинную щедрость, тем более душевную. Что вы ищете для себя? Не лгите ее высочеству.

Де Труа поклонился.

- Вам лгать действительно бессмысленно.

- Что же вы замолчали?

- Правда заключается в том, что никакой особенной, и тем более опасной для вас, цели у меня нет.

Принцесса прищурила свои прекрасные глаза.

- Все-таки, наверное, врете, но там посмотрим.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

МЕСТЬ

Изабелла и Рено помирились. Все получилось так, как и предполагал Де Труа. Сломав оковы предрассудков и, не обращая внимания на окрики своей гордыни, принцесса помчалась к своему возлюбленному, бросилась на его ушибленную грудь, искренними слезами скрепила возобновление союза. Месяц возобновленной любви был еще медовее, чем первоначальный. Они сдували друг с друга пушинки, проводили все время вместе. Арнаут Даниэль услаждал их слух своими новыми канцонами. Медленно катилось к закату палестинское лето, растворяя каплю таинственной горечи в воздухе, что придавало чувствам Изабеллы и Рено возвышенность и драгоценность.

В первые недели этого возобновленного союза, Реми де Труа невольно отступил на задний план. Оказанная услуга, уже не услуга, да и влюбленные нуждаются в общении с друзьями меньше, чем другие люди. Конечно некрасивый спаситель был принимаем и даже с охотой, но держался всегда в некотором отдалении, не старался выбиться на первый план, никому не навязывал своей беседы и не выказывал обиженного неудовольствия, no-поводу подобного к себе отношения.

Разумеется все предложения о материальном возблагодарении за оказанные услуги он со сдержанным и пристойным негодованием отклонил. Придворная публика относилась к шевалье со все большей снисходительностью, сильное впечатление произведенное им в первый день стало блекнуть. Он казался неумехой, неспособным воспользоваться удачей плывущей прямо в руки. Такое к нему отношение укрепилось после того, как стало известно, что он отказался от пятисот бизантов предложенных ему от чистого сердца принцессой. Придворные смотрели на шевалье с тем чувством, с которым развращенный столичный безбожник, смотрит на религиозного фанатика из провинции.