Приключения Оливера Твиста. Повести и рассказы - Чарльз Диккенс

На стук вышел рыжий мальчишка с сердитой бледно-желтой физиономией. Обозрев мистера Габриэла Парсонса сквозь стекло, он вставил большой ключ в огромный деревянный нарост, по сути дела представлявший собою замок, но в сочетании с железными гвоздями, которыми были утыканы филенки, придававший двери такой вид, словно на ней выросли бородавки.

—Мне нужно видеть мистера Уоткинса Тотла, — сказал Парсонс.

—Это тот джентльмен, который поступил сегодня утром, Джем, — раздался визгливый голос с лестницы, ведущей вниз на кухню. Голос этот принадлежал неопрятной женщине, которая в эту минуту как раз подняла свой подбородок на уровень пола в коридоре. — Джентльмен в зале.

—Наверх, сэр, — сказал мальчишка и, отворив дверь ровно настолько, чтобы Парсонс мог пройти, не рискуя быть раздавленным, снова повернул ключ на два оборота, как только тот пробрался сквозь это отверстие. — Второй этаж, дверь налево.

Получив эти указания, мистер Габриэл Парсонс поднялся по полутемной, не покрытой ковром лестнице и несколько раз тихонько постучал в вышеупомянутую «дверь налево». Однако на стук никто не отозвался: его заглушал гомон голосов в комнате и доносившееся снизу шипенье какого-то поджариваемого кушанья. Тогда Парсонс повернул ручку двери и вошел. Узнав, что несчастный, которого он пришел проведать, только что отправился наверх писать письмо, он сел и принялся наблюдать окружающую картину.

Зала, или, скорее, маленькая тесная комната, была разделена перегородками на небольшие клетки, подобно общей зале в какой-нибудь дешевой харчевне. Грязный пол, как видно, давно уже не знал ни щетки, ни ковра, ни простой дорожки, а потолок совершенно почернел от копоти керосиновой лампы, освещавшей комнату по вечерам. Серый пепел на столах и окурки сигар, в изобилии разбросанные возле пыльной каминной решетки, вполне объясняли причину невыносимого запаха табака, наполнявшего комнату, а пустые стаканы и размокшие куски лимона на столах вместе с пивными кружками под столами свидетельствовали о возлияниях, которым с утра до ночи предавались временные постояльцы мистера Соломона Джейкобса. Тусклое зеркало над камином было вдвое уже каминной доски, зато ржавая решетка была, наоборот, вдвое шире самого камина.

Когда мистер Габриэл Парсонс осмотрел эту приятную комнату, внимание его, естественно, привлекли находившиеся в ней люди. В одной из клетушек двое мужчин играли в криббедж очень грязными картами, собранными из разных колод, с синими, зелеными и красными рубашками. Доску для игры давно уже смастерил какой-то изобретательный постоялец, перочинным ножом и вилкой о двух зубьях просверлив в столе необходимое число дырок для втыкания деревянных гвоздиков. В другой клетушке упитанный жизнерадостный субъект лет сорока ел обед, доставленный ему в корзинке не менее бодрою супругой; в третьей молодой человек благородной наружности вполголоса горячо объяснял что-то молодой женщине, лицо которой было скрыто густой вуалью и которая, как решил мистер Габриэл Парсонс, была, очевидно, женою должника. Еще один молодой человек, с вульгарными манерами и одетый по последней моде, заложив руки в карманы, прохаживался из угла в угол с зажженной сигарой во рту, то и дело пуская густые клубы дыма и по временам с очевидным удовольствием прикладываясь к большой кружке, содержимое которой подогревалось на огне.

—Еще четыре пенса, черт возьми! — воскликнул один из игроков в криббедж, раскуривая трубку и обращаясь к своему противнику. — Похоже на то, будто вы спрятали свое счастье в перечницу и высыпаете его оттуда по мере надобности.

—Недурно сказано, — отвечал другой, лошадиный барышник из Излингтона.

—Вот именно, черт побери! — вмешался жизнерадостный субъект, окончив тем временем свой обед и в поистине завидном супружеском согласии потягивая горячий грог из одного стакана с женою. Верная подруга его жизни принесла внушительное количество антитрезвенной жидкости в большой плоской глиняной бутыли, формой своею напоминавшей кувшин вместимостью в полгаллона, которому сделали удачный прокол от водянки. — Вы славный малый, мистер Уокер. Не желаете ли погрузить сюда свой клюв?

—Благодарю сэр, — отвечал мистер Уокер, выходя из своей клетушки и направляясь в соседнюю, чтобы принять предложенный стакан. — Ваше здоровье, сэр, и здоровье вашей славной женушки. За ваше здоровье, джентльмены, желаю вам удачи. Однако, мистер Уиллис, — продолжал веселый арестант, обращаясъ к молодому человеку с сигарой, — вы сегодня что-то не в духе, так сказать — нос на квинту. Что с вами, сэр? Не унывайте.

—О! У меня все в порядке, — отвечал курильщик. — Завтра меня возьмут на поруки.

—В самом деле? Хотел бы я то же самое сказать о себе. Я ведь окончательно пошел ко дну — в точности как «Ройял Джордж»,[50] — скорее из него всю воду вычерпают, чем меня отсюда вызволят. Ха-ха-ха!

—Посмотрите на меня, — произнес молодой человек очень громким голосом и остановился среди комнаты. — Как вы думаете, почему я проторчал здесь два дня?

—Скорей всего потому, что не могли отсюда выйти — отвечал мистер Уокер, подмигивая честной компании. — Не то чтобы вы были обязаны здесь оставаться, а просто вам иначе никак невозможно. Никакого принуждения, а так, знаете, должны — и все.

—Ну, разве он не славный малый? — с восхищением обратился к своей жене субъект, предлагавший Уокеру стакан грога.

—А то как же! — отвечала почтенная леди, совершенно очарованная этими блестками остроумия.

—Мое дело совершенно особого рода, — нахмурилась жертва острословия Уокера, бросив в огонь окурок сигары и сопровождая свою речь равномерными ударами пивной кружки но столу. — Отец мой — человек весьма состоятельный, а я — его сын…

—Да, это весьма странное обстоятельство, — игриво заметил мистер Уокер.

—Я его сын и получил прекрасное образование. Я никому ничего не должен — ни единого фартинга, но, видите ли, меня уговорили поручиться за друга на значительную сумму, я бы даже сказал — на весьма значительную сумму, которую мне, однако, не возместили. И каковы же были последствия?

—Что ж, надо полагать, что его векселя пошли бродить но белу свету, а вы угодили под замок. Арест был наложен не на акцепты, а на вас.

—Именно так, — отвечал юный джентльмен, получивший прекрасное образование, — именно так. И вот я здесь, сижу взаперти из-за каких-то тысячи двухсот фунтов.

—Почему же вы не попросите своего родителя выложить денежки? — спросил Уокер скептическим тоном.

—Да что вы! Он никогда этого не сделает, — отвечал тот убежденно. — Никогда!

—Удивительное дело, — вступил в разговор владелец плоской бутыли, смешивая еще один стакан грога. — Я вот уже лет тридцать, можно сказать, только и делаю, что попадаю в беду. Тридцать лет назад я разорился на торговле молоком, потом снова сел на мель, когда занялся продажей фруктов и держал фургон на рессорах, и, наконец, в последний раз, когда стал развозить по домам уголь и картошку, и представьте — за все это время я еще ни разу не встречал в этих местах ни одного молодого парня, который бы не говорил, что его вот-вот должны выпустить. Все сидят за векселя, которые выдали друзьям, и все ровно ничего по ним не получили — ни единого гроша.

—Да, это старая песня, — сказал Уокер. — Не вижу я в ней вовсе никакого толку. Это-то меня и бесит. Я был бы гораздо лучшего мнения о человеке, если б он признался сразу, честно и благородно, как подобает джентльмену, что надувал каждого, кого только мог.

—Конечно, конечно, — вмешался барышник, чьим понятиям о купле и продаже такая формула вполне соответствовала, — совершенно с вами согласен.

Юный джентльмен, вызвавший эти злорадные замечания, приготовился было дать на них весьма резкий ответ, но в эту минуту молодой человек, о котором упоминалось выше, и женщина, сидевшая рядом с ним, поднялись, чтобы выйти из комнаты, и разговор прервался. Она горько плакала, и нездоровая атмосфера комнаты так подействовала на ее расстроенные нервы и хрупкий организм, что ее спутнику пришлось поддерживать ее, когда они вместе направились к выходу.