Большой вальс - Людмила Григорьевна Бояджиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встревоженный принц позвал врача.
— Нет, нет, Ваше высочество. Мозгу девушки ничего не угрожает. Через пару часов она окончательно придет в себя и вы сможете в этом убедиться.
Он не отходил все это время от постели больной, обдумывая план мести. И к тому моменту, когда Виктория открыла ясные, радостные глаза, принц уже знал, что станет делать дальше.
— Вика, у меня к тебе просьба — продержись в роли Антонии ещё один день. Я покажу тебя отцу как улику, как доказательство подлости его поступка. Или даже намерений — в данном случае все равно. Мне необходимо получить его согласие на брак или вырвать свободу.
Так Виктория второй раз попала во дворец эмира — вновь с забинтованной головой и смятением в мыслях. Не уяснив всех тонкостей отношений Антонии и Хосейна, она предпочла помалкивать, выступая живым укором при разговоре отца и сына.
— Садитесь, мадемуазель Браун. Я рад, что вы вновь оказали нам честь своим присутствием, — сказал Хосейн металлическим голосом, предложив Виктории кресло и обратившись к Максиму по-арабски.
— Отец, мы будем говорить на языке гостьи. Мадемуазель Антония жертва и свидетель обвинения. Она должна знать все… Те, кто напал на неё Москве признались, что работали на тебя. Антонию хотели убить, я чудом спас её. И теперь — требую объяснений.
— Ты требуешь? — Хосейн усмехнулся и сел за свой рабочий стол, откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу. Элегантный европейский костюм делал его похожим на голливудского актера, играющего восточного магната. — По праву сына, надеюсь? Ведь никаких других прав для требований у тебя нет, мальчик. Хорошо, я отвечу, как отец и как государь. Потому что, уж прости, не в силах разрубить себя пополам. — Хосейн взял со стола государственную печать с золоченой ручкой и задумчиво стал рассматривать её.
— Видимо, в наш герб придется внести изменения. Интересно, чем символизируется безответственность и легкомыслие? — Мадемуазель, — Хосейн повернулся к Виктории. — Мне известно о чувствах Бейлима к вам и я отнесся к ним со всем уважением и щедростью. Я предлагал сыну любые условия, на которых вы могли бы оставаться рядом с ним, не вступая в брак. Ведь Бейлим — единственный наследник консервативного восточного престола, основанного на мусульманской вере и древних культурных традициях… Мадемуазель, будь вы самой преданной и самой прекрасной женщиной мира, вы не могли бы стать мусульманкой и особой арабской крови. А следовательно законной женой эмира… Откровенно говоря, мне непонятна ваша настойчивость — что значит какая-то бумажная формальность и брачный контракт при вашей популярности и тех условиях финансового обеспечения, которые предлагал я…
Виктория жалобно посмотрела на Максима, не зная своей роли.
— Отец, Тони ранена. Она не способна защитить себя. Но поверь, — не она, а я настаивал на законности наших отношений…
Хосейн пожал плечами:
— Значит, из вас двоих женщина оказалась намного мудрее…
— Насколько я помню, мы условились о компромиссе — мы ждем рождения ребенка Зухреи, и если это окажется мальчик, — ты дашь мне свободу. Почему же ты нарушил уговор, решив убрать Тони?
— Я очень дорожу тобой, мальчик, чтобы рисковать лишиться тебя. И я не нанимал убийц.
— Конечно, ты просто, как это здесь принято, вслух выразил надежду, что Аллах уберет с пути наследника досадную помеху.
Хосейн бросил короткий настороженный взгляд, мгновенно сообразив: «Амир!» и спокойно сказал:
— Не стану отпираться — я молился о том, чтобы мой сын образумился и выполнил волю предков. Но я не желал зла вам, мадемуазель… Досадное недоразумение, вследствие которого вы стали жертвой нападения, я надеюсь, помогут исправить мои врачи… А сын, я вижу, оказался просто героем… Отдохните, придите в себя и мы ещё раз поговорим обо всем этом…
Ночью они шептались по-русски в отведенных гостье «английских» апартаментах.
— В этом доме останавливалась Антония, когда навещала меня. А я заполнил всю эту спальню ирисами! — радость воспоминаний так и светилась в глазах принца. — А потом, потом… ах! Ты не представляешь, как хитер мой отец! Знаешь, что он предложит тебе завтра? Грандиозное содержание в Париже в обмен на документ с отказом от меня в качестве мужа… Это нас с Антонией не устраивает…
— Что же ты задумал? Мне кажется, Максюта, не стоит враждовать с отцом. Во-первых, это лишь осложнит твои отношения с Антонией, а, во-вторых, он, в сущности, отличный отец — любит тебя, хочет сделать наследником всего состояния, а главное — дела. Дела реформирования страны, к которому он относится чрезвычайно ответственно, — горячо убеждала брата Виктория, которой Хосейн почему-то понравился. Может, оттого что слегка напоминал Омара Шарифа, а может потому, что так смотрел на сына — с горячим беспокойством, скрываемым «протокольной» выдержкой.
— Викошка, я не могу жить без Тони и не стану ждать два месяца, если она через двадцать дней выходит замуж! Я убежден — Антония не любит этого Картье и просто не хочет портить мое будущее!
— У тебя такой смешной акцент появился, как у грузина. — Виктория нежно посмотрела на брата, припоминая его расквашенный в драке нос и бесконечные конфликты с французской «училкой» и гордое заступничество за неё во дворе.
— А помнишь, как я была влюблена в Аркашу? Да нет, ты совсем маленький был…
— Ну да! Как не помнить — ты даже заболела тогда, а у меня руки чесались рожу ему намылить… Длиннющий был, дылда, и тупой — такой алмаз проглядел!
Они лежали на огромной кровати перед распахнутым окном, в котором белели среди глянцевой листвы огромные цветы магнолий. На голубом атласном покрывале в беспорядке покачивалась флотилия хрустальных с золотом ваз, груженых фруктами и сладостями.
— А Катино печенье из геркулеса помнишь? А занавески Августы, её коронный «наполеон» и салат из крабовых палочек?
— А отцовских лошадей — Ваську и Персиля Второго? Представляешь, Викошка, его уроки так сильно помогли мне в новой жизни… Знаешь, отец совершенно не обязательно должен быть один. Да, да! Дело в том, сколько у тебя любви. Во мне — очень много, — принц похлопал ладонью выпяченную грудь. — Я всегда буду называть папу-Лешу отцом. А Женя и Катя останутся мамами.
— А я всегда буду звать тебя братом, любить домашний «наполеон» и цитировать Августу. Ты зря испугался там, в самолете — «алмазные слезы» это из её заповедей. Примета подлинного аристократизма… И как только вы грызете эти твердокаменные штуки? — Виктория с хрустом откусила кусочек орехового козинаки.
— Грызи, грызи, — очень развивает челюстные мышцы. Сможешь врагу горло перекусить. Вот так! — Максим
