Пастырь добрый - Попова Александровна

— Рад за него и за тебя с твоими обновками. А это к чему?

— А теперь, — терпеливо продолжил Курт, — иной пример — ближе к твоей жизни. Сходка решает… Вообрази, Финк, такое зрелище. Собралась сходка… где?

— У Бюшеля.

— Верно. Как всегда. Собралась и постановила, к примеру, обнести назавтра хоть все того же Мозера подчистую. Решили, проголосовали… И тут Бюшель, который, строго говоря, и права голоса-то не имеет, лениво так, со своего места, говорит: а сдается мне, парни, все это затея глупая. Вот почему и вот почему. Надо не так. Вот как надо. И что? Да уже через минуту каждый из вас будет повторять его слова. С решением Бюшеля согласятся все — с любым решением, хоть бы и противоречащим вашему желанию.

— Так если дело говорит…

— А он всегда дело говорит. Потому и выжил; и «Кревинкель» сохранил потому же. Где все те, кто когда-то верховодил в старых кварталах? Старичье — где?

— На том свете, — пожал плечами Финк, и он уточнил:

— Иными словами, вы их вырезали. Всех. Потому что мешали вам, молодым, своими порядками; вырезали их — а после взялись друг за друга. Так, или я что-то путаю?

— Ну, так, — отвел глаза тот. — Время такое было. Чума, да еще голод, да не первый год; старичье для себя последние куски отбирало — это-то ты еще застал, помнишь?.. Чего они еще ждали? Что мы и дальше крыс будем жрать?.. Само собой, пустили их под нож. А насчет «друг за друга взялись» — так это уже другое. Кое-кому попросту понравилось вот так, беспредельно. Они следующим «старичьем» бы и стали, ничем не лучше.

— А кто подал мысль избавиться от беспредельщиков? — уточнил Курт, и тот умолк. — У вас самих мозгов бы не хватило выстроить такую дальновидную цепь рассуждений. Ведь то, что перерезали эту часть молодежи — это и было началом установления порядка, который есть сейчас. Кто призвал вернуться к идее сходки вместо того, чтобы вот так, на улицах разбираться?.. Уверен, я знаю, кто.

— Бюшель…

— Вот именно. Бюшель, который всегда умел и держаться в стороне, и во все вникать. И теперь — скажи мне, Финк: так есть главный в маленьком городе, причем давно уже, или все действительно решает сходка?.. Вот об этом я и говорю. Я не призываю тебя устроить еще одну ночь длинных ножей, перебить всех главарей и волевым решением объявить себя императором кельнского дна. Просто добейся того, чтобы, услышав твое слово после уже вынесенного решения сходки, тебе сказали не «пошел ты, Финк», а «дело говоришь». И чтобы это повторилось не раз. Чтобы в случае споров за советом шли — к тебе. В этот момент ты и начнешь становиться главным.

— Как у тебя все просто на словах, Бекер, — покривился тот тоскливо. — А с чего ты взял, что у меня такое получится?

— Ты мозгами вышел, — пояснил Курт просто. — Как я уже сказал — чтобы выжить после всего, что было, надо иметь не пяток парней под рукой и кулаки побольше; кулачонки у тебя, замечу, не здоровей моих, да и чтобы эти парни не порешили тебя же, иметь надо в первую очередь мозги и уметь ими двигать. Ты умеешь.

— Хочется заполучить в агенты не воришку-мелочевщика, — хмыкнул Финк тихо, — хочется, чтоб вам большой человек стучал?

— А тебе не хочется быть большим человеком со связями в Конгрегации?.. Бюргером — тебе не по душе, однако ж, запросы у тебя по жизни не для твоего нынешнего положения. Не намеревался же ты всю жизнь провести вот так, тихой мышью не выше пола? Ведь понимаешь, что я прав. Ведь почему-то же ты сюда пришел.

— Как ты ловко все повернул, Бекер, — вздохнул тот, — словно мне же и одолжение сделал… Только вот тобой упомянутые связи в Конгрегации — не всем так понятно, для чего они нужны, как мне. Может, подскажешь, как им это объяснять? Ведь о том, что я с тобой в знакомстве, что сведения подбрасывал — уже все знают. Даже знают, что одного из наших сам же тебе в руки дал, вместо того, чтобы разобраться с ним, как положено, как понятия велят.

— Я правила чту, — отозвался Курт, не замедлив. — Все, в которых есть хоть толика справедливости. Я этому служу, позволь напомнить. Справедливости и милосердию. Если справедливость требует, чтобы Шварц был наказан в соответствии с законами, существующими в обществе, к коему он относится — да ради Бога; заслуживает ли он милосердия — решите сами. Где мы встречались полгода назад — помнишь?

— Ну… — настороженно согласился Финк; он кивнул:

— Сегодня, когда темнеть начнет, я его там выпущу. Остальное — это ваше дело.

— Да? — уточнил тот с сомнением. — А начальство тебе за это по черепу не настучит?

— Честно говоря, Финк, — пояснил он доверительно, — твой Шварц в наше дело не укладывается. Торжественное сожжение главного малефика — это всем понятно и интересно. Мясника вон четвертовали за убийства. А этот… По какому обвинению его вести? Магистрату, разве, подарить — там наверняка на него что-то есть; так у бюргермайстера и без него есть чем заняться. Скажем так, нам он не нужен, а если для установления хороших отношений с твоими приятелями тебе он пригодится — бери. Не жалко.

— Ценю откровенность, — поморщился тот. — А парни оценят возможность самим поквитаться, тут ты прав.

— Поступайте, как сочтете нужным. Замечу только вот что. Вина на парне есть, однако данный ему шанс он, поверь, оценит; я говорил с ним долго, и — доверься моему умению разбираться в людях. Если позволите вернуться живым, он через уши вывернется, заглаживая вину. А особенно он оценит голос заступника.

— Намекаешь, чтоб я за него голос поднял? За того, кто меня…

— Внимательное отношение к людям, Финк, — напомнил он мягко. — Попробуй, увидишь, тебе понравится. Имеешь шанс получить надежного человека… надежного, надежного, я знаю, что говорю. Если тебе удастся Шварца отмазать — за спасенную жизнь и репутацию он тем, кто против тебя, глотку порвет.

— Знаешь, что говоришь; сам такое провернул, да? — тихо пробормотал тот и, встретив укоризненный взгляд, отмахнулся: — Ладно. Я подумаю.

— Припомни, с чего все началось — и поймешь, что любой из вас, даже ты мог вот так вмазаться… Впрочем, это ваше дело.

— Я?.. — переспросил тот хмуро и, на мгновение умолкнув, нервно ковырнул пальцем свежую царапину на костяшке, снова отведя взгляд. — Я вот что еще хотел узнать, Бекер, прежде чем уйти… — выдавил Финк через силу. — Ты ведь живьем взял того гада, что детей кромсал, так?.. Допрашивал, понимаю… Скажи мне честно — та девчонка, что первой зарезали… Резать-то, как я понимаю, все равно колдун должен, чтобы вызвать кого они там хотели, но я-то… Ее ж поимели перед смертью, так?.. или вовсе чуть ли не после… Понимаю, опоили меня или что там они сделали, понимаю, что ничего не соображал, но… У них, если припомнить историю с моим парнем, человечек такой имеется — велит, что хочет, а кто-то делает…

— Нет, Финк, — отозвался он твердо, и когда придирчивый взгляд поднялся навстречу, выдержал его спокойно. — Изобразить насилие, особенно, когда труп так исполосован — это несложно. Ты ничего такого не делал.

— Так ведь — помнишь, я говорил?.. сквозь сон что-то такое… в памяти осталось…

— Та щуплая, что была в «Кревинкеле», — пояснил он, не дрогнув. — Именно на случай, если что-то останется в памяти, ее и подложили… Ты чист. Можешь успокоиться.

— Не врешь? — с надеждой уточнил Финк, и он кивнул на Распятие напротив, придав лицу выражение такой строгости, что бывший приятель покривился:

— Поклясться? Слову уже не веришь?

— Да ладно… — смятенно отмахнулся тот. — Просто, чтоб успокоиться. Не хотелось бы, знаешь, о себе такое узнать. Точно извращенец какой. Волей, там, или неволей… все равно, погано как-то…

— Успокойся, — безмятежно улыбнулся Курт, поднимаясь. — Ты нормальный парень, пробавляющийся исключительно взрослыми живыми девицами… как ты там сказал? с сиськами. Судя по Эльзе, это в твоих предпочтениях основное.

— Не трожь девку, — строго возразил тот. — Она нормальная… Ну, ладно, Бекер, если ты все сказал… Хорошо, договорились. Стану вторым Бюшелем и буду верховодить в старых кварталах, если прежде не упокоят… Я только вот еще что хотел сказать. Ты, когда узнаешь, в какой город тебя направят отсюда, если хочешь — свистни. Может, у меня там знакомцы какие водятся; так я им нужный слушок пущу. В смысле, что с тобой нормально можно, если что. Мало ли, что тебе может понадобиться… Так где подписывать, майстер Сатана?

Финка он все же проводил почти до самых до дверей, остановившись вне зоны видимости стражей и пронаблюдав за тем, как тот и в самом деле беспрепятственно миновал вооруженную охрану. А ведь он прав; сколькие из агентов и свидетелей вот так, запросто, входили и, что главное, выходили из Друденхауса, никем не останавливаемые и, если подумать, неведомо что в этом Друденхаусе натворившие. Ведь если кто-то из них, убив Керна, вот так выйдет, его смерть могут обнаружить вообще дня через три — по запаху. К тому, что тот почти не уходит домой, все привыкли, разгуливать по коридорам у майстера обер-инквизитора привычки нет, и если никаких расследований, требующих частого явления к нему подчиненных, не ведется… Следует обратить на это внимание вышестоящих; быть может, не только Керна. И внедрить что-то вроде особых пропусков во все отделения Конгрегации Германии…