От триумфа к катастрофе. Военно-политическое поражение Франции 1940 г. и его истоки - Александр Александрович Вершинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По его настоянию 17 ноября на Верховном военном совете союзников в Лондоне был принят так называемый план Диль (сокращенно «План Д»). Его ключевой идеей было фронтальное выдвижение союзных армий на территорию Бельгии в случае нападения на нее Германии и занятие фронта по линии реки Диль. «Детально разработанный “план Д”, – отмечает Д. М. Проэктор, – был всецело основан на предположении, что немцы нанесут свой главный удар из района севернее Намюра через Бельгию. Поэтому наиболее сильные армии 1-й группы – 1-я, английская и 7-я – развертывались, ориентируясь на это направление… Что же касается арденнского участка фронта, то есть участка южнее Намюра и до северной оконечности Линии Мажино, то он оказался очень плохо защищенным, ибо ему, согласно расчетам, ничто не угрожало. Этот участок обороняли 2-я и 9-я французские армии. 1-я армия (5 пехотных и 3 легкие механизированные дивизии) была наиболее сильной, и ей поручалась самая трудная задача – прикрыть “разрыв Жамблу” – открытый промежуток между Маасом и Дилем, где отсутствуют естественные преграды. Именно эта армия должна была принять на себя на фронте Вавр-Намюр предполагаемый главный удар немцев на равнинной танкодоступной местности, совершив предварительно 80-100-километровый марш» [1272].
«План Д» имел неоспоримые преимущества. Он позволял создать защитный барьер по линии крупных рек, обезопасив западные районы Бельгии и еще дальше отодвинув боевые действия от промышленных районов на территории Франции, существенно сократить линию фронта союзников и таким образом уплотнить порядки или высвободить дополнительные силы, а также включить в состав союзных вооруженных сил 23 бельгийские дивизии (550 000 человек). В марте 1940 г. «план Д» был доработан за счет включения в него «маневра Бреда»: 7-й армии предписывалось продвинуться еще дальше на северо-восток до города Бреда и установить там прямую связь с голландской армией. Предлагая «план Д», Гамелен отбросил соображения осторожности, которыми до сих пор руководствовался. Французские дивизии в Бельгии рисковали вступить во встречное сражение с германскими с трудно прогнозируемым исходом. При этом без внимания осталось даже предупреждение Жоржа, сделанное в письме главнокомандующему от 5 декабря: «Несомненно, этот маневр в Бельгии и Голландии следует осуществить со всей предосторожностью, чтобы мы на данном ТВД не ввели в бой большую часть наших сил перед лицом германских действий, являющихся лишь отвлекающей операцией. Например, в случае атаки на центр нашего фронта между Мозелем и Маасом, мы можем оказаться без средств, необходимых для организации ответного удара»[1273].
Едва ли правомерно говорить о том, что главнокомандующий терял присущие ему рассудительность и хладнокровие. «Гамелен, – вспоминал де Голль, – не только считал диспозицию наших войск вполне надежной, но и верил в их высокие боевые качества. Больше того, он был доволен, что им придется сражаться, и даже с нетерпением ждал этого момента. Слушая его, я убедился в том, что этот человек, воплощавший определенную военную систему и много потрудившийся над ее разработкой, безгранично уверовал в ее достоинства»[1274]. «Внезапное нападение» германских войск было ключевым элементом плана Гамелена. Лишь после этого, перемолов дивизии Вермахта в позиционных сражениях, лишив противника стратегической инициативы и надломив его моральные силы, союзники могли с уверенностью задействовать свою колоссальную машину войны на истощение. Французское командование ожидало германской атаки, она должна была произойти, ибо в противном случае весь его грандиозный план утрачивал внутреннее единство.
Осенью 1939 г. это отмечали даже наблюдатели в Москве, не имевшие полной информации о положении дел на западном фронте. 16 октября в здании наркомата обороны (НКО) состоялся разговор между французским атташе генералом Паласом и начальником отдела внешних сношений НКО полковником Г. И. Осетровым. «Я вставил, – сообщал Осетров в отчете о беседе, – какова же цель этой войны. Цель та, говорит Палас, что Гитлер наш непримиримый враг и мы будем драться до полного уничтожения гитлеризма. Я заметил – но ведь это только слова, а где же действия. Палас – мы сосредоточиваем войска, главным образом танковые и авиационные части. Ну, а что же дальше намерены делать, заметил я. Дальше, говорит Палас, мы будем ждать, когда Гитлер осмелится нарушить нейтралитет Голландии и Бельгии, первыми мы нарушать нейтралитет этих стран не будем. А если Гитлер не сделает этого, сказал я, сколько же вы будете ждать такого случая. Палас – Гитлер вынужден будет предпринять такой шаг, иначе ему придется застрелиться, или же он будет сметен революцией»[1275].
Надежды на суицид фюрера или народную революцию в Германии в 1939 г. вряд ли могли показаться убедительными в глазах советского командования. Они скорее говорили о том, что французское руководство не имело четкого представления о том, какие военные цели перед ним стояли и каким путем их было необходимо добиваться. Стратегия изоляции и экономического удушения Германии, на которую долгие годы делал расчет Париж, явно требовала переосмысления. Срыв соглашения с СССР и заключение советско-германского пакта 23 августа, неожиданно быстрый военный крах Польши в сентябре создали именно ту ситуацию, которой армейское командование опасалось в последние месяцы 1938 г., когда шло обсуждение стратегического выбора Франции после Судетского кризиса: Германия стала хозяйкой Восточной Европы. Это отнюдь не означало быстрого решения всех экономических проблем Рейха. После сентября 1939 г. германская внешняя торговля рухнула, причем импорт упал сразу на 80 %. В штабе Вермахта хорошо знали, что Гитлер учитывал фактор пагубности затяжных боевых действий для военной экономики Германии [1276]. В то же время Берлин обладал большими незадействованными ресурсами.
Шло освоение хозяйственного потенциала восточноевропейских стран. Венгрия и Югославия превращались в сельскохозяйственную житницу Третьего Рейха. Белград еще в 1936 г. заключил с Берлином торговое соглашение, которое вывело его из сферы экономического влияния Парижа, и без того слабого[1277]. Румыния, сначала пытавшаяся балансировать между враждовавшими сторонами, в конце 1939 – начале 1940 гг. шла на серьезные уступки Германии в вопросе поставок нефти. Этот процесс завершился в мае 1940 г. заключением так называемого «нефтяного пакта», который отдал немцам монопольное право на поставки нефти из Румынии. 11 февраля 1940 г. в Москве было подписано экономическое соглашение между СССР и Германией, открывшее Третьему Рейху доступ к советскому сырью. А. Туз дает следующие основные показатели
