Паломники Бесконечности - Семен Слепынин

— Видели? Слышали песенку? «Вот смысл глубочайший науки, вот смысл философии всей». Каково? А? Вот где истина. Она проста, как песенка этого бродяги.

— Шагай под дробь барабанную в земную жизнь с ее пошленькими прелестями? Так, что ли? — нахмурился Старпом. — Жаль мне тебя, Мельмот. Вырождаешься. Шутом гороховым становишься. Космическим паяцем.

— Я — космический паяц?

Как всегда в таких случаях, Мельмот покраснел от гнева. Но на сей раз — странно! — быстро взял себя в руки и не то чтобы успокоился, а как-то даже сник, ссутулился, сгорбился. Неудачи, видать, надломили его гордыню.

— Беру свои слова назад. — Старпом посмотрел на гостя с вниманием и сочувствием. — Давай присядем и поговорим хоть раз серьезно. Вижу, не шут ты, а личность очень даже не простая.

— И вы не простые. — Мельмот присел на пригорок, тут же расположились и мы. — Горемыки вы, — со вздохом продолжал он. — Маетесь высокой целью. А доступна ли вам она? Вот мне эта цель, кажется, доступна. Кажется! Может быть, вы разрешите мои сомнения? Подумайте. Ступеньки… У меня есть ступеньки к истине.

— Какие же это ступеньки? — заинтересовался Старпом. — Ну-ну. Слушаем.

— Видения меня посещают. Все они в понятных для людей образах. Как истолковать их? Чаще всего вижу… Знаете что? — Глубокие глаза Мельмота расширились от страха. Он зашептал: — Вижу саму Вечность в образе…

— В образе Бога? Старо, — отмахнулся Старпом.

— В том-то и дело, что не в образе седенького бородатого дяденьки, а совсем даже наоборот. Смотрите.

Мельмот взмахнул рукой, показав на разбегающиеся звезды и галактики и словно пригласив этим жестом за пределы нашего звездного мира. И что удивительно: мы в самом деле как бы со стороны, из далекой дали увидели Вселенную в виде… мыльного пузыря. И не одного, а целого табуна. Пузыри, точь-в-точь как Вселенные, расширяются, играя искринками звезд и цветными туманностями галактик. Потом лопаются, свертываясь в крохотные, меньше росинок, капельки, исчезают совсем. «Сингулярность», — мелькнула у меня мысль. А на смену лопнувшим из черного зева небытия выплывают новые Вселенные, целые караваны пузырей, сияющих всеми цветами радуги.

— Кто пускает мыльные пузыри? Кто? — От волнения Старпом вскочил и снова сел. — Кто же? Не томи. Дьявол?

— Не дьявол, — испуганно прошептал Мельмот. — Ступеньки к нему вам пока не дам, а покажу его самого. Смотрите.

Но и без загадочных ступенек Мельмота мы будто вознеслись в недосягаемую высь и увидели… младенца. Златокудрый, с ямочками на пухлых щечках, сидит он на чем-то пушисто-серебристом, овеян каким-то невиданным сиянием. А под ним бездонная пустота и мгла. Шалун улыбается, подносит к губам золотистую соломинку, пускает пузыри и весело, заливисто смеется. Пузыри опускаются во мглу, искрятся звездным светом, лопаются. А на смену им плывут сверху все новые и новые мыльные пузыри, и слышится детский смех.

Признаюсь, Вечность в виде играющего дитя произвела на меня впечатление. «Картину бы написать! — заскакали у меня взбудораженные мысли. — Картину! Это же ослепительный образ».

А со Старпомом-то что случилось! Образ Вечности, образ забавляющегося проказника оглушил его до такой степени, что он потерял голову, как в тот раз на фрегате, когда ему показалось, будто мы с капитаном знаем шифр пришельцев. Он вскочил и заметался.

— Вечность! Играющий младенец! — восклицал он, бегая вокруг Мельмота. — А что, если это так? Издевается… Играет нами вовсе не дьявол, а малолетний несмышленыш. Он сам не понимает, что делает… Где ступеньки? Ступеньки к нему!

— Успокойся, ступеньки со мной. — Мельмот встал и протянул Старпому какую-то бумагу. — Сначала оформим обмен. Подпиши вот этот документик.

— А взамен что? Ад?

— Да нет. — Мельмот несколько замялся. — Взамен получишь всего лишь мою обреченность. Так, пустячок.

— Ничего себе пустячок! — воскликнул я.

— Твою обреченность? — Старпом побледнел и, кажется, начал трезветь. — Вон оно что! Твою обреченность на вечное служение злу? Ну уж нет, прослужил я злу на своем веку. Хватит. Это страшнее ада. — Старпом окончательно пришел в себя и рассмеялся. — Братцы! Друзья мои! — повернулся он к нам. — Мельмот голову морочит своими видениями. Фокусник!

— Ну зачем же так? — Старец с жалостью посмотрел на обиженного и уныло сгорбившегося Мельмота. — Он не фокусник. Вечность — играющее дитя! Это не шутка. Над этим стоит подумать.

— Да, да! — подхватил я. — Это исполинский смыслоизлучающий образ. Он так и просится в мою картину. Это что-то светлое…

— Светлое? — усмехнулся Старпом, пытаясь охладить мой пыл. — Ошибаешься, художник. Согласен, Мельмот личность непростая и посещают его видения грандиозные. Видения начала всех начал. Но знаешь ли, кто этот шалун, пускающий пузыри-Вселенные? Это безобидное с виду дитя в сиянии света и радости? Это же сам дьявол во младенчестве.

— Ты опять за свое, — недовольно проворчал я и замолк, взглянув на Мельмота.

С ним происходило что-то необычное. Он, видимо, радовался тому, что его видения начинают принимать всерьез. Он даже улыбнулся и, потирая руки, порывался поведать нам еще что-то.

— Что? Еще одно видение? — загорелся я. — Говори же. Говори. У тебя дар художественного проникновения в самую суть.

— Да, еще одно видение. Пострашнее. — Мельмот испуганно огляделся по сторонам и, показав на далекие галактики, зашептал: — Думаете, это Вселенная? Думаете, она есть? Ошибаетесь. Есть только время и пространство, все остальное — пустота. Смотрите.

У Мельмота оказался не только художественный дар, но и дар внушать свои видения. Мы — жутко вспомнить! — очутились вдруг в центре гигантской темной пещеры. Ее стены — это то, что мы принимаем за время и пространство. Стены, одни лишь голые стены. И ничего больше! Звезды, планеты, разумная жизнь на них и мы сами — обман, мнимость зеркального отражения мира истинного, светоносного. Оттуда через трещину в пространстве, через узкую щель проникает в пещеру тонкий лучик света и, словно в камере-обскуре, рисует на стенах смутные, искаженные образы.

Нет ничего, кроме времени и пространства, этих стен пустой и мрачной катакомбы. Все остальное, все, что мы принимаем за реальность, — пляска теней, оптический обман.

Сумрачная катакомба взволновала меня еще больше, чем играющее дитя.

— Верно! — закричал я. — Вселенная и мы сами лишь отблески и тени мира идеального. Знаю! Я сам оттуда… А дорогу в мир истинный ты знаешь? Что это? — вздрогнул я, заметив, что Мельмот торопливо сует свою бумагу. — Документик?