ГЧ (Генератор чудес) - Юрий Долгушин

Все это еще можно объяснить, если мы имеем дело с условными рефлексами, то есть какими-то нервными связями, образующимися между разными, и вначале независимыми один от другого центрами мозга. Эти связи, природа и реальная форма которых так и остались невыясненными, создаются в процессе жизнедеятельности всякого животного. Только благодаря им животное «узнает», как вести себя, как жить, чтобы не погибнуть.

Но у Ридана совсем иные задачи. Он не изучает ни рефлексы, ни вообще высшую нервную деятельность. Он игнорирует их. Ему не нужны никакие естественные или искусственные «сигналы» — побочные раздражители, чтобы вызвать у животного действие какой-либо функции. Минуя все это, он возбуждает непосредственно нужный ему центр мозга. Собака у него начинает выделять слюну, не видя никакой пищи, без всяких условных сигналов, — только под действием волны определенной частоты.

Он пробует такой опыт. Ставит «свежую» собаку перед «ГЧ» и дает уже найденную «слюнную» волну максимальной мощности. Сразу же слюна начинает течь струей в пробирку, приспособленную к фистуле на щеке собаки — по всем правилам павловской техники. Через несколько секунд течение иссякает, теперь падают все более редкие капли, наконец устанавливается равномерное отделение слюны — около тридцати капель в минуту, — по-видимому, максимум того, что может вырабатывать железа, израсходовавшая накопившийся ранее запас.

Проходит час, другой, третий… Ридан не меняет условий опыта. На четвертом часу собака начинает явно засыпать. Торможение? «Иррадиация его в коре мозговых полушарий»? — как утверждал Павлов! Нет, контрольная собака, стоявшая рядом в станке и не подвергавшаяся облучению, уже давно закрыла глаза и повесила голову…

Профессор очень не хочет путать физиологию с психологией, но он прекрасно понимает, что такая «работа» этих бедных «жучек» в станках, в тихой лаборатории не может не кончиться сном…

Наконец, через пять часов генератор выключается. Отделение слюны прекращается сразу. Собаке дают есть. Слюна появляется в несколько уменьшенном количестве против нормы. Ясно, клетки всего слюнного аппарата утомлены. После нескольких минут отдыха они действуют нормально. Где же торможение?!

Ридан ищет. Он пробует все степени мощности излучения, все изменения волн, пока они не выходят за пределы резонанса со слюнным центром мозга. Он должен найти такие условия облучения, при которых выделение слюны вовсе прекратилось бы, или хотя бы уменьшилось даже у голодной собаки во время еды. Вот что ему нужно.

Таких условий он не находит.

Каждый день профессор заносил в свою разграфленную тетрадь списания серий новых, вызванных им функций. И каждый вечер, закончив последнюю запись, он недовольно ерошил волосы, досадливо захлопывал тетрадь, и иногда бормотал про себя, топорща усы:

— Эх, черт, опять не дошел!..

Очередное событие несколько рассеяло мрачную сосредоточенность Ридана. Произошло это так. Однажды перед обедом к Ридану в лабораторию влетел Мамаша.

— Симка приехал! — сообщил он. Ридан радостно встрепенулся.

— Наконец-то! Вот кто сейчас мне нужен дозарезу. Ведите его прямо ко мне в кабинет. Посмотрим, не забыл ли он меня.

Через несколько минут в кабинет к Ридану постучались.

— Войдите!

Дверь распахнулась и какое-то темно-бурое существо, ковыляя и переваливаясь по полу, мягко вкатилось в комнату.

— Симка! — воскликнул Ридан.

В тот же момент существо метнулось навстречу, прыгнуло к нему на грудь; длинные волосатые руки обхватили шею, печальная мордочка шимпанзе прижалась к плечу профессора.

Симка был самым ценным из экспериментальных животных в «зверинце» Ридана. Впервые он появился лет пять назад, совсем еще молодым, и оказался исключительно способным. Он уже побывал в руках дрессировщика и всем своим поведением настолько не был похож на животное, что профессору пришлось создать для него совершенно особые условия. В несколько дней Симка сделался общим любимцем семьи. Он часто выходил из своей большой клетки в обезьяннике и целые часы проводил в квартире Ридана, играя с Анной и Наташей в мяч, забавляя их своим почти человеческим интересом ко всякому новому предмету и особенно к движущимся игрушкам, которые специально для него покупались и массами гибли в его любознательных руках.

С необыкновенной легкостью он научился пользоваться ложкой, пить из чашки, и с этих пор начал садиться за обеденный стол вместе со всеми, а затем понемногу усвоил некоторые элементарные обязанности слуги и выполнял эту роль с величайшим рвением и интересом. Симку особенно влекло все, что приближало его к человеку. Порой казалось, что он задался целью стереть последнюю грань, отделяющую человека от прочего животного мира.

Нечего и говорить, что Ридану пришлось освободить Симку от всех сколько-нибудь опасных и болезненных операций, связанных с изучением мозга, и предоставить ему, главным образом, роль объекта для наблюдений.

Однако два года назад Симка вдруг заскучал и стал проявлять признаки какого-то глубокого заболевания. Было похоже на туберкулез — болезнь очень часто поражающую обезьян в северных широтах. Ридан тщательно обследовал пациента и решил, что самым верным методом лечения будет временное переселение Симки в более свойственные ему климат и обстановку. Симка был отправлен в один из лучших обезьяньих питомников в Закавказье впредь до выздоровления.

Почти предоставленный самому себе и своим сородичам в диком субтропическом лесу, перевитом лианами, «получеловек» сначала загрустил еще больше. Часами просиживал он неподвижно где-нибудь в укромном месте, в зарослях, равнодушно наблюдая полет ярких бабочек. Сотрудники этого обезьяньего санатория зорко следившие за поведением своих пациентов, время от времени сообщали Ридану о состоянии здоровья Симки.

Природа взяла свое. Медленно, понемногу шимпанзе оживал, перестал покашливать, завел знакомство со своими сородичами и, по-видимому, забыл человеческие навыки и привязанности. Все-таки он был еще совсем молод.

И вот он вернулся снова в Москву.

Первая же встреча показала, что Симка не забыл профессора. Мамаша, наблюдавший эту сцену, был растроган порывом нежности обезьяны. Очень скоро выяснилось, что Симка вообще ничего не забыл. Из кабинета все трое отправились в столовую обедать. Никого из молодежи в этот день не было: рано утром они отправились в какую-то загородную экскурсию. Ридан, конечно, не упустил случая обставить появление Симки с соответствующим эффектом; они уселись за стол в тот момент, когда тетя Паша вышла на кухню. Вскоре она вернулась обратно. Симка сидел справа от профессора. Грудь его была повязана салфеткой, в руке он держал чашку. Бородатая образина, окаймленная торчащими в стороны черными волосами, выжидательно и, казалось, равнодушно смотрела на тетю Пашу, человека еще незнакомого.