Динка - Валентина Осеева

Сердце Динки растопилось от умиления. Она зачерпнула пригоршню воды и торжественно, протянула сестре:

— Выпей и умойся! Мышка покорно выпила и умылась. Динка тоже выпила и умылась.

— Теперь мы породнились! — весело сказала она и, подкинув вверх свою матросскую шапку, звонко крикнули:

— Здравствуй, Днепр!

Громкий, счастливый смех Марины с готовностью откликнулся на голос дочки. Сестры возвращались домой примирившиеся с Днепром, но любовь к Волге оставалась незыблемой и огромной, как сама эта река, и каждый раз, когда Динку постигало горе, она жаловалась ей, как жалуются родному, близкому человеку, называя ее голубенькой, Волженькой…

Глава вторая

НА НОВУЮ ЖИЗНЬ!

Марина просто сбилась с ног. Нужно было устроить детей в гимназию, первым долгом старших девочек. Алина нервничала и упрекала мать, что теперь она уже никогда не догонит своих одноклассниц и не будет первой ученицей; Мышка молчала, но ей тоже было страшно отстать от своего класса.

— Бросьте вы ныть, на самом деле! Побегали бы сами по гимназиям! Загоняли мать совсем! — возмущался Леня.

— А ты не вмешивайся! Тебе не надо в гимназию, и молчи! — огрызалась Алина.

Мальчик замолкал. Гимназия была его мечтой, но такой далекой и недосягаемой, что о ней даже страшно было думать. Лене нужен был репетитор, с которым он мог бы учиться и учиться. Об этом они часто говорили с Мариной.

— Да вы не думайте обо мне сейчас. Нам бы их вон скорей к месту пристроить! — кивал на сестер Леня.

— Всех надо устроить, и самой мне на службу поступить скорей, — озабоченно говорила Марина, с беспокойством заглядывая в свою сумочку. — Эти проклятые деньги как вода…

— А вы каждый день считайте, чтоб лишку не тратить, — волновался Леня.

— Нет уж! Лучше не пересчитывать… Все равно — что осталось, то осталось, больше не сделаешь. Надо бы на квартиру скорей переехать, — задумчиво оглядывая грязные обои дешевой гостиницы, где на первое время остановились Арсеньевы, говорила Марина.

— А я про что говорю! Вон сколько наклеек у меня! — Леня вытаскивал из кармана кучу смятых бумажек. Это были объявления о сдаче внаем квартир.

— Ах, боже мой! Где ты их берешь? — ужасалась Марина. — Нельзя же так делать? Люди вешали, а ты сдираешь. Да еще дворник какой-нибудь поймает…

— Не в дворнике дело… А вот пойдемте, поглядите, да и переедем отсюда. Тут вон, я посчитал, сколько один день стоит! И обед дорогой. А Мышка с Алиной поковыряют, поковыряют да и встанут ни с чем… Вы тоже за неделю истаяли совсем, — хмуро говорит Леня.

— Конечно, я целый день бегаю по делам. Некогда и квартиру посмотреть… Только ведь мебель наша тоже не скоро придет, что мы будем делать в пустой квартире?

— Хоть и в пустой, пересидим как-нибудь. Никич мебель следом выслал, может, ждать-то каких два-три дня.

Леню беспокоила еще Макака. Ей было строго-настрого запрещено уходить куда-нибудь из гостиницы и гулять по незнакомым улицам. Тем более, что рядом был шумный вокзал…

Скучая, Динка лазила по всей гостинице, заводила разговор с коридорным пожилым плутоватым человеком в сером фартуке.

— Скажите, пожалуйста, у вас есть тут такое место, где всякие баржи стоят… Ну, пристань, что ли. И какой-нибудь «Букет», а может, он тут иначе называется… Там грузчики едят… Есть у вас такое место?

Коридорный пожимал плечами.

— Есть, почему нет… Это всё больше на Подоле да на базарах тоже… Самая босота собирается…

— Какая босота? — с трепещущим сердцем спрашивала Динка.

— Ну, босяки, иначе сказать. Шмыгают промеж людей — где что украсть, где выпросить. Ох и вредный народ!

Перед глазами Динки вставал волжский берег, залитый утренним солнцем; он неудержимо манил ее к себе, как широкая, доброжелательная улыбка на усыпанном веснушками лице…

Издалека, перебирая, как струны, бегущие волны, разливалась волжская песня, ее перебивал длинный гудок парохода, мальчишки, опережая друг друга, бежали к берегу, и на бревнах сидели грузчики, закусывающие воблой.

И с затаенной надеждой снова вернуться в эти родные края и в это избранное ею общество Динка лихорадочно выспрашивала:

— Эти люди ходят босиком?

— Кто босиком, а кто в обувке. Ну, а зачем она вам, тая босота? — удивлялся коридорный. Динка глубоко вздыхала:

— Так… перевидаться…

— И с кем?! — сморщив лоб и даже подскакивая от неожиданности, пугался коридорный. В глазах Динки потухал интерес.

— С кем, с кем… — безнадежно говорила она и, махнув рукой, удалялась в свой номер.

Коридорный смотрел ей вслед.

«И что вона за дивчина?» — думал он, потирая двумя Пальцами лоб.

Один раз Леня спросил:

— Ты что, Макака, этому дураку в фартуке наговорила?

— Ничего не наговорила.

Леня недоверчиво сдвинул брови:

— А что же это он меня спросил: не малохольная ли у вас барышня?

— Не знаю. Это, может, про Алину…

— Ну-ну! Со мной не хитри! Про Алину этого никто не скажет!

— А ты тоже в Киеве какой-то вредный стал! Никуда меня не пускаешь и с собой не берешь! А мне тут одни эти обои в клетку так надоели, что я скоро начну в них плевать — вот и все!

Леня пугался.

— Погоди плевать, скоро мы съедем отсюда! Ты что распустилась как, я за тебя прямо огнем горю! Хорошо, матерь не знает!

Но Марина все знала и видела. Она понимала, что переезд и неустроенная жизнь, четыре стены грязного номера и запрещение выходить со двора раздражали девочку и выбили ее из обычной колеи.

— Диночка, — один раз сказала она, — мне кажется, ты стала какой-то неприятной девочкой.

— Я? — испугалась Динка.

— Ну да! Ты знаешь, есть такие противные дети, которые не обращают внимания, что взрослым трудно, а все что-то требуют для себя, лезут во всякие дела, угрожают, выкрикивают что-то… Ты бы сама последила за собой, Дина!

— Я послежу, мама! — согласилась притихшая Динка.

На ее счастье, Лёне наконец повезло, и он нашел на Владимирской улице чистенькую, уютную и недорогую квартирку.

Неподалеку был Николаевский сквер, в котором, как мечтал Ленька, будет безопасно гулять его Макака, с обручем или с мячиком, как все приличные дети, которых он видел, проходя мимо.

Переезжать решили немедленно. Динка ожила, захлопотала. Нагрузившись картонками и мелкими вещами, она гордо прошла мимо коридорного и, высвободив одну руку, многозначительно постучала пальцем по лбу…

Владимирская улица с непрерывно позванивающим трамваем, спускающимся с горы, ей очень понравилась, а во дворе новой квартиры Динка заметила мальчика. Он был в форме реального училища и стоял у ворот без шапки. Ветер шевелил у него надо лбом темный хохолок. Он с интересом смотрел на приезжих, и смешливые губы его растягивались в улыбку. Динке это не понравилось.

«Надо сказать Леньке; чтобы отлупил его», — подумала она.

В этой квартире было пять маленьких, уютных комнатушек с белыми, только что оштукатуренными стенами. Алина оживленно и весело говорила:

— Вот это для Динки с Мышкой, вот эта — маме, вот эта — мне, а вот эта столовая, здесь может на диване спать Леня…

— Лёне надо отдельную комнату, ведь он будет заниматься! Вот эту угловую светлую комнату дадим Лёне… Вот здесь поставим стол, два стула… кровать… — распределяла Марина и вдруг, оглянувшись на пустые стены, всплеснула руками: — Вот так въехали! Ни стола, ни стула!

Динка взвизгнула от удовольствия, и все неудержимо расхохотались. Это был первый веселый смех на новом месте.

— Ничего, переживем! Сейчас все печки затопим! Здесь одна старуха прямо во дворе дрова продает. Я сейчас сбегаю! — кричал Леня.

— Вот как удобно! Дрова прямо по дворе!

— На дворе трава, на траве дрова… — начала скороговоркой Динка.

Вечер был веселый, уютный. Леня добросовестно натопил все печи, девочки сварили на плите горячую картошку, вскипятили чай. Марина расстелила прямо на полу скатерть.

— Как дома! Как дома! — радовались девочки, обещая храбро пережить время, пока придет мебель.

К счастью, мебель пришла на другой же день. Леня с прилипшими ко лбу волосами метался по вокзалу, вместе с грузчиками таскал вещи, отстранив Марину, торговался и расплачивался и вечером, когда вся мебель была уже на местах, торжественно заявил:

— Началась новая жизня!

— Ах ты, моя «жизня»! — расхохоталась Марина и, растрепав пыльные светлые волосы Лени, крепко поцеловала его в переносье, где сурово сходились кончики его темных бровей. — Ну, если б не Леня, — сказала она, обращаясь к детям, мне бы не преодолеть этот день! За это мы первым долгом устроим комнату Лёне.

— Лёне! Лёне! — подхватили сестры.

Веселая суматоха с расстановкой мебели и распаковкой ящиков с посудой затянулась до поздней ночи. Зато каждая знакомая вещь встречалась с неистовой радостью.