По запаху крови - Алексей Ворон

Я умолял Харта поехать в Поэннин к Гвидиону за помощью. Харт долго упрямился, но, наконец, уехал, а вскоре вернулся один. Гвидион обещал приехать, как только сможет. Но шли месяцы, а он не появлялся. Не было вестей ни от короля Белина, ни от других братьев. Мы оказались в маленьком изолированном мире, никому не нужные и забытые всеми.

Харт не выносил нашего общества и пропадал целыми днями среди воинов или на охоте. На него же свалились и обязанности по командованию военным гарнизоном. Он рвался на юг, в центр событий, к живым людям, мечтая сбежать из нашего мира иллюзий. А я уже не мог разорвать связывающие меня с Бренном нити. Я заново пережил его жизнь, запутался в его чувствах, утонул в омуте его бессмысленных страстей. Я вместе с ним бесконечно долго томился в черном туннеле, пока впереди не проскользнул солнечный зайчик. Я рванулся вслед за лучиком света и только тогда начал отчаянно бороться за свою свободу, вырывая сознание из тьмы туннеля.

Бренн, как утопающий, который значительно сильнее своего спасителя, топил и меня вместе с собой. Теперь я с трудом различал, какие воспоминания принадлежат мне, а какие — ему. Позднее, имея возможность близко общаться с Гвидионом, я узнал от него, что многое в рассказах Бренна было просто выдумкой. Слишком коротким казалось Бренну его минувшее счастье, и воображение дополняло ушедшие дни несуществующими событиями, словами и мыслями. Хотя, быть может, и мне очень хочется надеяться на это, не все было доступно вездесущему магу, не все мысли, не все действия. Могло же быть что-то, чего он не познал своим беспристрастным разумом, что-то проскользнувшее мимо его холодного сознания, ведь когда-то спит и оно.

Мне было легче, я мог позволить своему разуму отдыхать, преображаясь. И это помогло мне не сойти с ума окончательно, хотя иногда мне казалось, что я уже близок к помешательству и с трудом различаю реальность и иллюзию, навязываемую мне Бренном. Из этого омута безумия меня, наконец, вытащил Гвидион, неожиданно объявившийся среди весенней ночи уставший и голодный, с новостями и спасением. Он сказал, что маленький принц заболел, и Гвидион, вместо того чтобы ехать к нам, вынужден был отправиться на юг, к королю. Теперь же, когда все неприятности позади, он снова готов оказаться в нашей компании. Гвидион шутил и был весел, и я не заметил, что он сделал с Бренном, но ожил и тот. Он перестал бредить и говорить с призраками, начал выезжать верхом, и вскоре перед нами был прежний Бренн, чему я был несказанно рад, а кроме меня и Гвидиона, радовался этому лишь Харт. Придворные и челядь, получившие шестимесячную передышку, вновь оказались под железной рукой жестокого тирана. А потом пришла весть из Думнонии: король готовит новый поход и призывает своего брата занять прежнее место во главе поэннинского войска.

Глава 27

Примирение

Жизнь помчалась сумасшедшим галопом. Мы неслись по широкому старому тракту, проложенному еще древними людьми, населявшими Медовый Остров до кельтов, мы ехали на юг в Думнонию по призыву нашего короля. Мелькали мимо непроходимые леса и болотистые равнины бедные деревушки и большие городища, слившись в один пестрый поток.

Угасы мчали нас с немыслимой скоростью навстречу новой жизни, бурной и яркой, как вырывающаяся из смертельной раны кровь. Ушли в небытие стыд предательства, сомнения и угрызения совести. Я забыл свое прошлое. Эти люди теперь были ближе мне, чем когда-то мои сородичи. Слишком многое мне пришлось пережить рядом с ними. И ближе всех мне был Бренн, смешавший со мной свое сознание, разделивший мое горе на двоих. Теперь, когда между нами больше не стояла женщина, ничто и никогда уже не сможет нас разлучить. Со мной рядом скакал на угасе прежний Бренн — непобедимый, суровый и безжалостный витязь Альбиона. Он снова стал угрюмым и неразговорчивым. Никогда больше мы не обмолвились ни словом о Морейн, ничем не выдал он прежней тоски. Лишь однажды, когда выбежали навстречу прибывшим воинам веселые няньки с маленьким мальчиком на руках, Бренн вдруг вытянул по-воробьиному шею и, раскрывая рот, словно выброшенная на берег рыба, начал судорожно глотать воздух и быстро ушел в дом. Тогда Гвидион запретил нянькам маленького принца выходить с ним в присутствии Бренна, и больше никогда я не обнаруживал на его каменном лице признаков этой слабости.

Бренн низко поклонился гордому королю, выпрямился, посмотрел ему в глаза. Белин не выдержал этого пристального взгляда, по старой привычке прикрыл веки, сощурившись:

— Приехал? Я сомневался, что ты примешь мое приглашение.

— Не приму? Разве, мой король, я давал тебе повод когда-нибудь сомневаться в моей преданности? — искренне спросил Бренн. — Все эти годы я ждал твоего приглашения и приехал по первому же зову, готовый, как прежде, верно служить своему брату и королю.

Белин был растроган, гордое выражение слетело с его лица, и он обнял брата, простив ему прошлое.

— Твои серые глаза, Бренн, стали почти белыми, — заметил король.

— Твои черные волосы, Белин, стали того же цвета, — с усмешкой ответил Бренн.

Оба брата погрустнели, внезапно осознав, как дороги и близки они друг другу, какой долгой была их разлука.

Несколько дней, которые мы провели в Думнонии, были потрачены на подготовку к походу. Воины радостно приветствовали своего вождя. Воодушевленные его присутствием, говорили друг другу:

— Ну, теперь все пойдет по-прежнему. Мы снова будем править Кельтикой.

Днем король водил Бренна по своей крепости, с гордостью демонстрировал новые постройки, советовался, как лучше укрепить и обезопасить стены, с уважением выслушивал ответы брата.

Вечера король и принц проводили в воспоминаниях о минувших битвах и победах, о разделенных на двоих опасностях. Сколько всего выпало им на долю, королю и его брату, как много радостей и утрат. Они вспомнили о том, как сражались однажды, спина к спине, окруженные врагами, без надежды на подмогу. Потом в памяти всплыл тот горький день, когда они хоронили отца, короля Дунваллона. И, вглядываясь в лица друг другу, каждый из них подумал про брата: «Как он похож на моего отца».

Бренн сидел за пиршественным столом в окружении вождей и воинов, произносил пылкие речи, от которых воспламенялся боевой дух его товарищей. За его здоровье был выпит не один кубок эля. Барды пели песни о подвигах славного вождя Медового Острова, принесшего своему королю множество побед. Король разглядывал лица людей, окружавших принца. Белин не чувствовал вокруг себя такого воодушевления, такой преданности, такой любви.

«Вот, передо мной человек, который создан быть королем», — подумал Белин и удивился собственному спокойствию. Прежде от одной только мысли о том, что Бренн когда-нибудь неизбежно займет трон, Белин начинал беситься, а теперь он даже с гордостью думал, как величественен будет его брат, когда наденет корону. Конечно, он переведет двор обратно в Поэннин и усядется, наконец, на свой излюбленный каменный трон. Белин вглядывался в языки пламени, и ему казалось, что он видит темную залу с низким сводчатым потолком, тускло освещенную чадящими факелами, посреди которой восседает на троне бледный король с белыми, как снег, волосами. В зале пещерного замка был только один трон, там нет и никогда не было места для королевы. Белин удивился, как же он раньше не обращал на это внимания, и отвернулся, чтобы брат не заметил гримасы сострадания, перекосившей лицо надменного короля.