Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло довольно много времени. Оно стояло напротив меня, и его движения, маятниковые, однообразные, убаюкивали. Я не засыпала, но уже и не бодрствовала. Это пограничное состояние, что-то открывало мне. Одиночество пыталось говорить со мной через шумы на своем теле. Я понимала только один сигнал:
«Отличие».
Оно пыталось узнать у меня, почему я отличаюсь от других. Но как бы я ему объяснила? Да и зачем? Наверное, оно догадывалось, что со мной будут проблемы и с поразительной наивностью осведомлялось у меня, где же скрыт подвох.
Мое молчание раздражало Одиночество, и вскоре оно стало беспокойным. Гипнотизирующие движения стали резкими, неровными. Оно вздрогнуло и снова пошло на меня. Я кричала и бросалась песком. Смешно, да. Оно проникло в меня так же легко, как вода уходит в широкий слив. Помню, я почувствовала с отвратительной ясностью, что оно сожрало мое сердце и заняло его место. И что, даже если изгонишь его теперь, я обречена. Кто живет без сердца?
Я увидела колодец с обожженными краями на своей груди и впала в безумие. Я не побоялась сунуть туда руку, чтобы вытащить его. Но оно обглодало ее и выплюнуло. Кость. Голую и сухую. После этого я забылась. Погрузилась в видения. Иногда мне казалось, что я живу в лесу, иногда, что я пилот, попавший в плен к браконьерам. Сумасшедшая в клинике, которая добралась до скальпеля. Я не могу сказать, что из этого было правдой, а что психозом. Я забыла, как попала к Девелу. Скажи мне, он что-то рассказывал обо мне?
Человек против пули. Маленький кусок свинца, добытый из земли. Ему придана сферическая форма. Его толкает пороховой газ. Безобидный, инертный металл становится пособником убийцы. Так вульгарно обрываются красивые истории. Так реальность затыкает голос легенды.
— Нет, — ответила Воля. — Он никогда не рассказывал о тебе, кто бы ни спрашивал. Говорил лишь, что допустил ошибку.
Максиме громко захохотала. А потом — камнем в молчание.
— Так даже лучше, что не скажи, все будет правдой, — произнесла она после паузы. — Ведь мы в лучшем из миров, где лишь фантазия определяет, что будет каноном.
Медленно выбравшись из-за стола, Максиме задумчиво почесала живот под хламидой.
— Ну, мне пора, — сказала она. — Вызовешь такси?
Воля щелкнула.
— Это все? Ты приходила только ради этого? Спросить о Девеле?
— Почему нет? Не убеждать же тебя сдаться без боя. Это скотство. Кроме того, я хочу видеть, как вы сражаетесь. Мне надоели разгромные капитуляции.
— Но что было дальше? После того как Одиночество проникло в тебя. Расскажи все, раз начала.
Максиме скосила глаза к носу.
— А! Конечно.
Она снова села за стол.
— Чаще другого мне мерещилось одно и то же. Я стою напротив приближающейся волны в десять, двадцать этажей. Синего цвета, и хаос рисует внутри примитивные узоры. Она с ревом несется вперед, и не существует преград таких, чтобы она заметила. Мне никуда не уйти от нее, весь горизонт занят пенным хребтом. Я могу лишь встретить опасность лицом. А в руках у меня черный зонт. Единственный мой щит. Волна подступает ко мне, шипит и ревет, чтобы напугать, обратить в бегство, а потом с удовольствием накрыть, растереть на крохотные песчинки. Но мне смешно, а не страшно. Самоуверенность волны меня не пугает. Я раскрываю зонт и выставляю его перед собой. Земля начинает дрожать у меня под ногами, грохот становится оглушающим, но я стою. И тогда она бьет в него, в эту крохотную черную точку, слабую ткань и хрупкие спицы.
Так она думает.
Но мой зонт крепче всего, с чем она сталкивалась до этого! Его ткань и спицы прочны так же, как моя решимость остаться хозяином своего тела. Волну разрывает надвое, и она опадает, с яростным воем, тотчас впитываясь в почву.
Однажды Одиночеству это надоело. Оно пришло ко мне в видениях и схватило пальцами-усиками. Волны на его теле что-то бешено втолковывали мне. Оно, очевидно, было недовольно тем, что я сопротивляюсь. Чтобы сломить меня, нужно было что-то еще. И тогда Одиночество забросило меня в космос. Неясный промежуток вечности я провела в невесомости, посреди холодных белых точек. Все во мне смерзлось от жуткого холода. Я не могла дышать, чтобы почувствовать себя живой. Дрейфуя с ничтожной скоростью, я успела подумать каждую мысль миллионы раз. Миллион раз испытать страх и, наконец, вовсе забыть его. Сойти с ума вновь, испытав безумие в безумии. Пока, наконец, я не добралась до звезды. Она отогрела меня и притянула к себе, милосердно испепелив в своем сердце.
Я так и не взмолилась. Не выклянчила у Одиночества освобождение через смерть. И тогда я очнулась. Я сидела на белом песке. Рана на моей груди подсохла, и я видела, как демон угрюмо ворочается там, в ловушке. Я пленила его! Я подчинила страсть, которая должна была убить меня. После этого я легко освободилась и начала свое путешествие по Многомирью.
Пророк смахнула со стола невидимую пылинку.
— Так уж вышло, что я нашла друзей в самых темных мирах. Они разделяют мое мнение.
— Какое?! — не удержалась Воля. Она подалась вперед и едва успела погасить просительное движение хромированных рук. — Расскажи, что заставляет тебя делать это?
— Жалость, — был ответ. — Все, на что меня хватает. После многих попыток спасти вас иначе, я могу лишь призвать сюда орды маслянистых страшилищ. Прости меня, Воля, но другого выхода нет. Я знаю, ты впустила меня, испытывая азарт обреченного. Но я никогда не оставлю вас в живых.
За спиной Воли что-то с грохотом обрушилось. Шарообразная колыбель, ждущая меж панорам, упала на пол и покатилась. Потом развалилась на две половины, и они закачались в быстро убывающем вращении.
Максиме неторопливо уходила, становясь похожей на движущуюся гору тряпок и ветоши. Приподнявшись, Воля хотела окликнуть ее…
— Не беспокойся, — донеслось из сумрака. — Я найду дорогу.
* * *
Нет ничего более успокаивающего в Многомирье, чем наблюдать, как Бабочка Хаоса редко и тяжело взмахивает крыльями, покрывая световые года открытого
