Отсутствующая структура. Введение в семиологию - Умберто Эко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, как уже говорилось, изучение кодов не ставит себе целью выявление оптимальных условий интеграции, но нацелено на выявление условий, при которых в какой-то определенный момент складывается социум общающихся между собой.
Однако коммуникативная цепочка предполагает диалектику код – сообщение, которую семиологическое исследование не только подтверждает, но и непрерывно реализует в той мере, в какой оно наделено сознанием процессуальности. Поэтому семиология, создавая маленькие «системы», не может стать одной Системой. И поэтому в подзаголовке нашей книги говорится не о «семиологической системе», а о «семиологическом исследовании». Ибо показать, что всякий коммуникативный акт уже подчинен какому-то коду и отражает сложившийся идеологический универсум, значит открыть дорогу новому коммуникативному акту, заставляющему код перестраиваться. Оперативный характер семиологического исследования не растворяется роковым образом в идеологии оперативизма, согласно которой имена наделены одним-единственным значением и это значение соответствует одному-единственному действию, осуществляемому одним-единственным способом и с одной-единственной целью.
Если «при всех своих скрупулезных исследованиях, тщательных разграничениях и стремлении высветить все неясности и разоблачить все двусмыленности неопозитивизм все же нимало не интересуется великой двусмысленностью и неясностью всего универсума опыта»[462], то предлагаемая семиологическая перспектива старается обосновать именно эту процессуальность смысла, способствуя ее становлению и развитию там, где она оказывается продуктивной (так часто бывает плодотворным подозрение, что все, что кажется и говорится, не всегда соответствует действительности); впрочем, часто не менее полезно и обратное, а именно подыскание способов, как уменьшить двусмысленность, ставшую техникой власти, сознательной мистификацией.
Таким образом, если техника лингвистического анализа способна оборачиваться техникой власти, когда «многомерный язык сведен к одномерному и его больше не пронизывают удерживаемые на расстоянии разнообразные и противоречивые значения, а аккумулированная историей взрывная сила значения претворяется в молчание»[463], то семиологическое исследование, учитывающее диалектику код – сообщение, непрерывное смещение (decalage) кодов, взаимосвязь универсумов риторики и идеологии, давление обстоятельств, определяющих выбор кодов и прочтение сообщений, фатально становится – и мы никогда не собирались этот скрывать – мотивированным, встраивающимся в определенную перспективу, необъективным, если под объективностью понимать полную постижимость заранее данной истины, и тем самым возлагает на себя некую терапевтическую миссию, коль скоро «универсум обыденного языка неуклонно сжимается в тотально управляемый концептуализированный универсум»[464].
III. Рассматривая закрытые семиотики в свете открытой модели, включая их в процессуальность, мы все больше отдавали предпочтение, по мере того как главы этой книги дополняли и поясняли друг друга, такому экстрасемиологическому фактору, как обстоятельства (А. 1.VI. 2).
Неоднократно повторялось, что семиология побуждает нас не столько использовать текст, чтобы с его помощью понять контекст, сколько рассматривать контекст как структурный элемент текста, и связь, установленная нами между миром сигналов и миром идеологий – семиологически опознаваемых только при переводе в коды, – показалась нам наиболее адекватной для характеристики взаимоотношений этих двух уровней опыта. При этом следует помнить, что то, что обычно называют контекстом (реальным, внешним, а не формальным), включает в себя идеологии, о которых уже говорилось, и обстоятельства коммуникации. Идеологии претворяются в знаки и тем самым сообщаются, а если не сообщаются, значит, их нет. Но не все обстоятельства претворяются в знаки. Существует некая граница, за которой обстоятельства выпадают из круговорота кодов и сообщений и ждут своего часа, подстерегая нас. И это случается там и тогда, когда сообщение со всеми коннотациями, позволяющими восстановить его связь с исходными идеологиями и обстоятельствами, попадает не по назначению. И пока это «попадание не по назначению» не сделается нормой, и пока в число обстоятельств не войдут на правах узаконенных конвенций узнаваемые и сводимые воедино коды восприятия, обстоятельства будут нарушать жизнь знаков, выпадая в нерастворимый осадок.
В связи с этим в нашей книге обстоятельства все более представали как комплекс биологических фактов, как экономический контекст и всякого рода внешние влияния, которые неизменно обрамляют всякую коммуникацию. Мы бы даже могли сказать, что здесь дает о себе знать сама «реальность» (если позволить себе это двусмысленное выражение), которая направляет и моделирует не независимый ход процессов означивания. Когда Алиса спрашивает: «Вопрос в том, можешь ли ты сделать так, чтобы слова значили не то, что они значат?», Хампти-Дампти отвечает: «Вопрос в том, кто будет хозяином».
А коли так, то встает вопрос: способен ли процесс коммуникации повлиять на обстоятельства, в которых он осуществляется?
Опыт коммуникации, являющийся и опытом культуры, позволяет ответить на этот вопрос положительно в той мере, в какой обстоятельства, понимаемые как «реальная» основа коммуникации, все время трансформируются в знаки и посредством знаков же выявляются, оцениваются, оспариваются, между тем как коммуникация со своей стороны как практика общения предопределяет поступки, в свою очередь изменяющие обстоятельства.
IV. Но имеется еще одна сторона дела, с семиологической точки зрения более интересная, когда обстоятельства могут стать тем, на что преднамеренно направлена коммуникация. Если обстоятельства способствуют выявлению кодов, с помощью которых осуществляется декодификация сообщений, то урок, преподанный семиологией, может заключаться в следующем: прежде чем изменять сообщения или устанавливать контроль над их источниками, следует изменить характер коммуникативного процесса, воздействуя на обстоятельства, в которых получается сообщение.
И это и есть «революционная» сторона семиологического сознания, тем более важная, что в эпоху, когда массовые коммуникации часто оказываются инструментом власти, осуществляющей социальный контроль посредством планирования сообщений, там, где невозможно поменять способы отправления или форму сообщений, всегда остается возможность изменить – этаким партизанским способом – обстоятельства, в которых адресаты избирают собственные коды прочтения.
Знаки живут жизнью нестабильной, денотации и коннотации разъедаются коррозией под влиянием обстоятельств, лишающих знаки их первоначальной силы. Возьмем такой будоражащий общественное сознание пример, как рунический знак, ставший символом движения за ядерное разоружение, столь вызывающий в петлицах первых противников гонки вооружений, но затем мало-помалу подвергавшийся новым коннотативным кодификациям в связи с тем, что он появился в мелких лавках, вплоть до превращения в шуточную вывеску сети супермаркетов вкупе с потребительским лозунгом: «будем покупать, а не воевать». И все же достаточно было при определенных обстоятельствах этому знаку вновь появиться на плакатах тех, кто выступал против призыва в армию для отправки на войну, как, по крайней мере в этих— и других аналогичных – обстоятельствах, знак перестал быть нейтральным, выхолощенным, вернув себе все внушающие
