Дочери Лалады. (Книга 1) - Алана Инош

После ужина он отправился на разведку. У двери в княжескую спальню караул не стоял, но она была заперта. Ключом владели трое – ключник Вторак, за худобу прозванный Кощеем, постельничий и начальник стражи. Последний, выгнав всех из своей каморки, основательно набрался. Подкравшись к караульным помещениям, Радятко слышал, как Милована пытался усовестить ключник.

– Милованушко, полно уж тебе зелье-то хлестать, – гнусаво бубнил он. – Негоже…

– Ты мне не указ, – грубо ответил развязно-хмельной голос начальника стражи.

– Пока владыки нет, я тут за старшого оставлен, – возразил Кощей.

– Ты хозяйством заведуешь да челядью, а я не твой холоп, я только князю подчиняюсь… Ступай прочь, Кощей, не замай! Не в твоём праве мной повелевать… А стража сама свою службу знает.

Ключник сокрушённо поцокал языком.

– Ты уж не гневайся, друг сердешный, только я всё государю доложу, как вернётся он. Негоже так.

– Да как хочешь, – хмыкнул Милован равнодушно и устало. – Мне всё едино. Вернётся ли князь-то? Вот в чём закавыка…

– С чего это он не должен возвернуться?

– А ты видал, кто его увёз?

– Государь сказал, что отлучка его недолгой будет.

– Эх… Ступай, Кощей. Не до тебя мне…

Радятко притаился в углу, позволив длинной и тощей фигуре ключника пройти. Ещё некоторое время он выжидал; прошедший мимо стражник не обратил на него никакого внимания. Раскаты грома слышались здесь отдалённо и глухо, гораздо громче стучало сердце мальчика.

Приотворив дверь, Радятко осторожно заглянул. Тусклый свет единственной лампы на миг заслонила чёрная тень, заставив мальчика вздрогнуть: это Милован, пьяно шатаясь, прошаркал ногами в угол и принялся с кряхтением раздвигать полы кафтана. Зажурчала струйка: начальник стражи справлял малую нужду в кувшин – поганил добрую посудину, в которой, вероятно, до этого содержался напиток, доведший его до нынешнего состояния. На столе стоял позолоченный жбан с крышкой и чарка. Под звук собственной струи Милован издавал протяжное скрипучее мычание.

Закончив, он поплёлся к столу. Сел, долго щурился на лампу в тяжёлом оцепенении, потом шевельнулся, наполнил чарку и выпил. Нечаянный скрип двери вонзился в грудь Радятко ледяной стрелой, и мальчик отпрянул, но бежать было поздно: Милован его заметил.

– Эй… Ты какого лешего тут шатаешься? Тебе положено спать! – хрипло проворчал он. И сплюнул: – Пёсье отродье…

Радятко не испытывал страха перед этим пьяным рыжебородым человеком в красном кафтане с блестящим воротником и золотыми галунами. Он презирал его, а язвительные слова вонзились в сердце раскалённым шипом. Гордость выпустила когти, заставив мальчика сжать кулаки, войти и ответить на злое незаслуженное оскорбление.

– Почто ты меня ругаешь, дядя Милован? Я тебе не отродье! – обиженно проговорил Радятко.

– Отродье и есть, – хмыкнул начальник стражи, вперив в мальчика мутный, окосевший взгляд сквозь щёточку светлых поросячьих ресниц. – Ещё и дерзкое на язык… Ты знаешь, что батяня твой – оборотень, Марушин пёс? М-м?

Душу Радятко накрыла горькая волна… Он не очень чётко помнил отца – только его сильные широкие плечи, большие тёплые руки и синие глаза. Смутным, болезненным сполохом встревожила гладь его памяти та ночь, когда отец пришёл с княжеской охоты раненым, два или три дня прятался в погребе, а потом… Матушка сказала, что он ушёл и вряд ли когда-либо вернётся. Почему – молчала, но Радятко видел раскуроченную, снесённую с петель дверь и огромный звериный след во дворе. Жуткая и печальная, звенящая тишина окружала дорогой его сердцу отцовский образ – глубокая, почти кладбищенская.

А Милован, выпив ещё и крякнув, добавил:

– Это он и приходил сюда… Что, не признал батюшку-то родного? Ага, едва ли его теперь узнаешь в этаком обличье… Но это он. Его оборотень на той охоте цапнул, вот он и стал таким. А ты – оборотнячье отродье. Топай отсюда!

Перед глазами Радятко встала фигура в чёрном… Холодные волчьи глаза на смуглом безбородом лице. Они с Малом сражались деревянными мечами против настоящего, а незнакомец клыкасто посмеивался и, отбиваясь, щадил и берёг их, стараясь не ранить. Как когда-то в детстве…

Самые первые мечи братьям выстругал отец, он же учил их ударам. Потом его не стало, и они сами делали себе деревянное оружие.

А потом ворвался этот чёрный человек с волчьими глазами и рыкнул матери: «Я не враг тебе! Помни: человек с корзиной».

Шатаясь, Радятко покинул каморку Милована, охваченный леденящей слабостью. Светильники на стенах дразнили его, насмешливо взирая со стороны, безумный голос ненастья звал броситься в объятия ветра и дождя, проёмы окон казались удушающими ошейниками, не позволявшими полноценно вздохнуть. Дверь, комната, испуганное лицо младшего брата. Подушка…

Нет, уже не подушка – мох. Холодный, сырой, упругий. Радятко удивлённо поднялся на ноги, осматриваясь. Приглушённый серебристый свет падал густыми пучками между неподвижными еловыми лапами, мягко пронзая прозрачно-сиреневый туман. Деревья молчали тёмными былинными великанами, обступая мальчика со всех сторон, а над их вершинами в недосягаемой вышине сияло желтоватое, как кусок сливочного масла, похожее на луну светило… Впрочем, для луны оно было слишком крупным и ярким, но и до солнца тоже не дотягивало. Безусловно, в лесу царила ночь. А под ногами… Радятко заворожённо застыл, разглядывая несметное множество мерцающих голубоватых огоньков. Казалось, это звёздные богатства осыпались с неба и плавали между травинками, иногда оседая на ней сияющей росой, а иногда взлетая и продолжая путь. Изловчившись, Радятко ухватил одну зависшую в воздухе звёздочку и ощутил щекотание крылышек. Разжав руку, он выпустил светящееся чудо.

– Радосвет, – вдруг окликнул его прохладный, таинственно-лунный голос.

Мальчик огляделся, но никого не увидел, как будто это сам лес позвал его. В груди разлилась тягучая печаль, под ложечкой заныло, а голос невидимым предвестником волнующей встречи прозвучал вновь:

– Радосвет, сынок… Радятко!

Лёгкое холодное дуновение коснулось щеки, и Радятко, резко обернувшись, увидел знакомую фигуру человека в чёрном: тот стоял в лучах ночного светила, похожий на восставшего из могилы покойника, смуглый со странным мертвенно-сиреневым оттенком – наверно, из-за этого колдовского тумана. Раздвинув еловые лапы руками в чёрных перчатках с длинными раструбами, он шагнул к Радятко, не сводя с него пристального взгляда удивительных глаз. В прошлый раз они были по-волчьи жёлтыми, но сейчас, в загадочном освещении ночного леса, приобрели красивый вид гладко обточенных опалов, мягко переливающихся всеми цветами радуги.