Простаки за границей или Путь новых паломников - Марк Твен

Палестина — край заброшенный и неприглядный. Да и какой еще она может быть? Если земля проклята Богом, разве может это ее украсить?

Палестина уже не принадлежит нашему буднично­му, прозаическому миру. Она отдана поэзии и преда­ниям — это страна грез.

Глава XXX. Корабль — наш дом родной. — Джек и его наряд. — Отцов­ское напутствие. — Египет. — В Александрии. — На улицах Каира. — Отель «Приют пастуха». — Мы отправляемся к пирамидам.

Какое счастье снова оказаться в море! Какое облег­чение сбросить груз всех забот — не думать о том, куда ехать, надолго ли, стоит ли туда ехать; не тревожиться о лошадях; не слышать больше вопросов, вроде: «До­беремся мы когда-нибудь до воды?», «Будем мы когда-нибудь завтракать?» «Фергюсон, сколько тысяч миль нам еще тащиться по жаре? Когда, наконец, будет привал?» Какое облегчение распрощаться со всеми этими докучными мелкими заботами, которые разди­рали нас на части, — они были словно стальные кана­ты, и каждый крепко вязал и держал, — и на время почувствовать себя освобожденными от всех хлопот, ни о чем не беспокоиться, ни за что не быть в ответе. Мы не смотрели на компас — нам было теперь все равно, куда идет корабль, лишь бы поскорей скрылась из виду земля. Когда я опять отправлюсь путеше­ствовать, я бы хотел снова поехать в увеселительную прогулку. На чужом пароходе, среди незнакомых лиц никогда ни за какие деньги не обретешь того блажен­ного ощущения, что ты опять дома, какое мы ис­пытали, ступив на борт нашего собственного «Квакер-Сити» после столь утомительного паломничества. Вся­кий раз, возвращаясь на корабль, мы испытывали то же самое. И это чувство мы бы ни на что не променяли.

Мы скинули синие шерстяные рубашки, шпоры, тя­желые сапоги, кровожадные револьверы и штаны, под­шитые оленьей кожей, побрились и снова приняли хри­стианский вид. Один только Джек, хоть и сменил все прочие части костюма, не пожелал расстаться с поход­ными штанами; их кожаное сиденье все еще было цело. И всякий раз как он стоял на баке, окидывая взглядом океан, короткая матросская куртка и длинные тощие ноги придавали ему необычайно живописный вид.

В такие минуты мне вспоминалось напутствие его отца. Он сказал:

«Джек, мой мальчик, ты попал в высшее общество, с тобою едут настоящие джентльмены и леди — утон­ченные, высокообразованные, с отличными манерами. Прислушивайся к их беседам, присматривайся к тому, как они себя ведут, и бери с них пример. Будь вежлив и любезен со всеми, будь терпим к чужим мнениям, слабостям и предубеждениям. Если не сумеешь сни­скать дружбы своих спутников, старайся по крайней мере заслужить их уважение. И главное, Джек, — ни под каким видом в хорошую погоду не показывайся на палубе в костюме, в котором ты не вошел бы в гости­ную твоей матушки!»

Чего бы я не дал, чтобы родитель этого подающего надежды юноши в один прекрасный день поднялся на борт и поглядел, как его сынок, в матросской куртке, в красной феске с кисточкой, в подшитых кожей шта­нах, стоит во весь рост на баке и преспокойно созерца­ет океанские просторы, — такому, конечно, самое ме­сто в любой гостиной.

После приятнейшей морской прогулки и основа­тельного отдыха мы подошли к берегам Египта, и в сиянии чудеснейшего заката явились нам купола и минареты Александрии. Едва бросили якорь, мы с Джеком наняли лодку и съехали на берег. Был уже поздний вечер, и остальные пассажиры решили остать­ся дома, с тем чтобы посетить древний Египет после утреннего завтрака. Так было и в Константинополе. Все они живо интересовались еще не виданными стра­нами, но их ребячливое нетерпение повыветрилось; да кроме того, они убедились на опыте, что куда разумнее не слишком усердствовать и путешествовать с полным комфортом: древние страны за ночь никуда не денутся, они могут подождать, пока люди позавтракают.

На пристани пассажиров поджидала целая армия погонщиков с осликами не больше их самих; ослики в Египте те же омнибусы. Мы предпочли бы пойти пешком, но были не вольны в своих поступках. Маль­чишки обступили нас, оглушили криком, и, куда бы мы ни повернули, они со своими ослами все время оказыва­лись у нас на дороге. Эти юные погонщики народ вполне добродушный, и их ослики тоже. Пришлось нам усесть­ся на осликов, а мальчишки бежали сзади и погоняли их изо всех сил, так что они скакали бешеным галопом, как заведено в Дамаске. Право же, из всех верховых живот­ных, какие только есть на свете, я предпочитаю ослика. Он идет ходко, не задирает нос, послушен, хотя и упрям. Он не испугается самого черта, и притом он удобен, очень удобен: если устанешь от езды, можно спустить ноги на землю и дать ему ускакать из-под тебя.

Мы разыскали отель, получили комнаты и с вели­кой радостью узнали, что однажды здесь останавли­вался принц Уэльский. Об этом извещают все вывески. С тех пор больше никакие принцы здесь не останав­ливались, пока не прибыли мы с Джеком. Потом мы пошли бродить по улицам, и оказалось, что это город огромных магазинов и контор, широких, красивых проспектов, залитых газовым светом. Вечером он чем-то напомнил нам Париж. Но вдруг Джек увидал ресто­ранчик, где подавали мороженое, и тем самым на сегодня нашим странствованиям пришел конец. Было очень жарко, а Джек давно уже в глаза не видал мороженого, так что нечего было и думать вытащить его отсюда, пока ресторанчик не закроется.

Наутро заблудшее племя американских кочевников хлынуло на берег, наводнило отель и завладело всеми осликами и прочими средствами передвижения, какие тут нашлись. Живописной процессией они двинулись к американскому консульству, к прославленным висячим садам, к иглам Клеопатры[222], к колонне Помпея, ко дворцу египетского вице-короля, к Нилу, к великолепным ро­щам финиковых пальм. У одного из наших самых заяд­лых охотников за реликвиями был с собой молоток, и он попытался отколоть кусочек от стоящего обелиска, но не смог; тогда он попробовал отколоть кусочек от повер­женного обелиска — снова неудача; он попросил у каме­нотеса кувалду — и опять у него ничего не вышло. По­пробовал подступиться к колонне Помпея — и просто руками развел. Вокруг этого горделивого памятника повсюду стоят величавые сфинксы, высеченные из твер­дого, как вороненая сталь, египетского гранита; пять тысяч лет прошло над ними, но времени не удалось наложить на них свою печать и исказить их строгие черты. Наш охотник за реликвиями, обливаясь потом, безуспешно пытался отбить от них кусочек. С таким же успехом он мог бы попытаться изуродовать луну. Сфин­ксы невозмутимо глядели на него, улыбаясь своей извеч­ной горделивой улыбкой, которая словно говорила: «Старайся, козявка, старайся! Что нам такие, как ты? За долгие, долгие века мы видели многое множество тебе подобных, больше, чем песчинок у тебя под ногами; а разве ты найдешь на нас хоть единую царапинку?»

Но я позабыл о яффских поселенцах. В Яффе мы приняли на борт человек сорок из одной знаменитой общины. Тут были мужчины и женщины, младенцы, юноши и девушки, молодожены и те, для которых луч­шая пора жизни только что миновала. Я имею в виду «Яффскую колонию Адамса». Другие сбежали еще рань­ше. В Яффе остались мистер Адамс с супругой и пятнад­цать неудачников без гроша в кармане, не знавших, что им делать и куда податься. Так нам объяснили. У тех сорока, что мы взяли на борт, с первой же минуты вид был достаточно жалкий, и всю дорогу они пластом лежали на палубах, мучаясь морской болезнью, и мне кажется, она их едва не доконала. Впрочем, двое моло­дых людей оставались на ногах, и после долгих приста­ваний нам удалось кое-что у них выведать. Они отвечали нехотя, отрывочно, ибо их пророк бессовестно надул их, и они чувствовали себя униженными и несчастными. В подобных случаях люди не склонны к откровенности.

Колония потерпела полное фиаско. Я уже говорил, что все, кто мог, постепенно сбежали. Пророк Адамс — в прошлом актер, потом еще неведомо кто, а под конец мормон и проповедник, но неизменно авантюрист — остался в Яффе с горсточкой своих достойных сожаления подданных. Те сорок, которых мы увезли, были за ред­кими исключениями люди без всяких средств. Они хо­тели только одного — попасть в Египет. Что будет с ни­ми дальше, они не знали, им было все равно — лишь бы убраться подальше от ненавистной Яффы. Надеяться им было не на что. После того, как совершенно посторонние люди в Бостоне неоднократно через газеты взывали к добрым чувствам жителей Новой Англии, и после того, как там была учреждена контора по сбору пожертвова­ний для яффских колонистов, подписка принесла... один доллар. Генеральный консул в Египте показал мне газет­ную заметку, в которой говорилось об этом, и сказал также, что все начинания прекращены и контора закры­та. Очевидно, практические жители Новой Англии не прочь отделаться от подобных мечтателей и отнюдь не склонны посылать кого-нибудь за ними. Но для злопо­лучных колонистов было уже счастьем добраться до Египта, хотя едва ли у них была надежда двинуться дальше.