Язык как инстинкт - Стивен Пинкер

Когда у нас выдается время, чтобы исследовать парадоксы и капризы английского языка, мы обнаруживаем, что «горячие собаки» могут быть холодными, «темные комнаты» — освещенными, «домашнее задание» можно сделать и в школе, «ночные кошмары» могут иметь место и при ярком свете, в то время, как «утренняя тошнота» и «сны наяву» могут случаться и ночью…

Иногда создается впечатление, что всех носителей английского языка нужно отправить в сумасшедший дом за языковое безумие. В каком еще языке люди ездят по «парковой дороге», а паркуются на «проезжей части»? В каком еще языке люди декламируют во время игры на сцене и играют во время «декламирования» (recital ‘сольный концерт’)?.. Как слабый шанс и «здоровенный шанс» могут быть одним и тем же, в то время, как мудрый человек и «мудрый парень» — это противоположности?.. Doughnut holes ‘Дырки доунат’: Разве эти маленькие вкусности — не пончики доунат? А дырки — это уже то, что от них остается после еды… They are head over heels in love ‘Они влюбились так, что голова над пятками’. Это мило, но у всех нас почти всегда голова над пятками. Если мы пытаемся создать образ человека, ходящего колесом и делающего сальто мортале, то почему мы не скажем: They’re heels over head in love ‘Они влюбились так, что пятки над головой’?

Возражение! (1) Все чувствуют разницу между сложным словом, которое может иметь собственное произвольное значение, как и любое другое слово, и словосочетанием, чье значение определяется значением его частей и правил, по которым они сочетаются. Сложное слово произносится с одним ударением (dárkroom ‘комната для проявки пленки’), а словосочетание (dark róom ‘темная комната’) — с другим. Якобы «сумасшедшие» выражения hot dog ‘горячая булочка с сосиской’, букв. ‘горячая собака’ и morning sickness ‘тошнота’, букв. ‘утренняя тошнота’, это сложные слова, а не словосочетания, поэтому холодные «горячие собаки» и ночная «утренняя тошнота» отнюдь не нарушают грамматическую логику. (2) разве не очевидно, что «здоровенный шанс» (fat chance) и «мудрый парень» (wise guy) — это сарказм? (3) Дырки доунат — торговое название продукции закусочных «Данкин Доунатс» — звучит нарочито фантастически, а что, кто-то не понял этой шутки? (4) Предлог over имеет несколько значений, включая статичное положение: Bridge over troubled water ‘Мост над беспокойной водой’ и траекторию перемещающегося объекта, например: The quick brown fox jumped over the lazy dog ‘Быстрая рыжая лиса перепрыгнула через ленивую собаку’. Head over heels ‘Голова через пятки’ подразумевает это второе значение, описывая движение, а не положение головы влюбленного.

Я также должен кое-что сказать в защиту студентов, авторов заявлений о социальном пособии, и многочисленных джо-шесть банок[139], язык которых так часто выставляется на посмешище эстрадными комиками. Карикатуристы и авторы юмористических диалогов знают, что можно выставить деревенщиной любого, если отобразить его речь квази-фонетически, а не в традиционном написании («sez», «cum», «wimmin», «hafta», «crooshul» и т.д.). Ледерер иногда прибегает к этому дешевому трюку, как например в статье «Howta Reckanize American Slurvian» («Как распознать американца с кашей во рту»), где он оплакивает такие непримечательные примеры действия фонологических процессов в английском, как «coulda» и «could of» (could have), «forced» (forest), «granite» (granted), «neck store» (next door) и «then» (than)[140]. Как мы уже видели в главе 6, все, кроме придуманных фантастами роботов, делают кашу из своих слов, да, своих слов, черт возьми, причем систематически.

Ледерер также приводит примеры стилистических ляпов из курсовых работ студентов, заявлений о получении автомобильной страховки и заявлений о выдаче социального пособия (помните эти выцветшие странички, приколотые на доске объявлений в государственных учреждениях?):

В соответствии с вашими инструкциями, я родила близнецов в прилагающемся конверте.

Проект моего мужа прекратили финансировать две недели назад, и с тех пор я не знаю никакого облегчения.

Невидимая машина выехала ниоткуда, ударила мою машину и скрылась.

Пешеход не знал, в каком направлении двигаться, поэтому я его переехал.

Искусственное осеменение — это когда вместо быка с коровой это делает фермер.

Девушка скатилась с лестницы и распроституировалась внизу.

Моисей поднялся на Цианистую гору, чтобы получить десять заповедей. Он умер прежде, чем дошел до Канады.

Над этой коллекцией хорошо посмеяться, но вы должны кое-что узнать, прежде чем решить, что широкие массы до смешного не умеют владеть языком. Очевидно, что большинство из этих ошибок сфабрикованы.

Фольклорист Жан Брюнван привел сведения о сотнях «городских быличек» — тех замысловатых историй, которые, как все клянутся, случились с одним другом одного друга (технический термин — «ДОД») и которые годами циркулируют в городах и городках в практически идентичной форме, но о реальности которых нет никаких свидетельств. В числе наиболее знаменитых — истории о няньке-хиппи, крокодилах в канализации, кентуккийской жареной крысе и хэллоуинских садистах (тех, что втыкают бритвы в яблоки) и несколько других. Как выясняется, стилистические ляпы представляют собой разновидность этого жанра под названием «ксерокслор». Служащий, вывешивающий листки с этими маразмами, признает, что не сам собрал такую коллекцию, а взял предложения из другой распечатки, которую кто-то ему дал, стилистические ляпы в которой были взяты из писем, которые действительно приходили в их офис. Практически идентичные списки циркулируют со времен Первой мировой войны, и их происхождение приписывается офисам в Новой Англии, Алабаме, Солт Лейк Сити и т.д. Как замечает Брюнван, вероятность того, что одни и те же милые двусмысленности появляются в стольких различных местах на протяжении стольких лет, чрезвычайно мала. Изобретение электронной почты ускорило создание и распространение таких списков, и я то и дело получаю все новые и новые. Но я чувствую «сделанность» острот (неясно только, кто автор — студенты или преподаватели), а не уморительное случайное невежество в следующих примерах: «адамант — относящийся к первородному греху» и «губернаторский — имеющий отношение к орехам»[141].

Последняя разновидность мавенов — мавен-мудрец — представлена покойным редактором «Нью-Йорк Таймс» и автором очаровательного руководства «Пишем вдумчиво» Теодором Бернстейном, а также Уильямом Сэфайром. Они известны своим умеренным, разумным подходом к проблемам словоупотребления, и они остроумно поддразнивают своих жертв, а не обрушиваются на них с оскорбительными нападками. Я получаю истинное удовольствие, читая работы этих мудрых мужей, и испытываю один лишь благоговейный трепет перед пером Сэфайра, который может так суммировать содержание антипорнографического постановления: «Это — не сиська, это опухоль». Грустно то, что даже такой мудрый муж, как Сэфайр, стоящий ближе всех остальных к просвещенному ученому-языковеду, недооценивает языковую сложность речи среднего человека, и в результате многие его комментарии не попадают в цель. Чтобы доказать свое обвинение, я вместе с вами пройдусь по одной-единственной его статье в «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин» от 4 Октября 1992 г.

В статье — три истории, где приводятся три примера спорного словоупотребления. Первая — это непредвзятый анализ предполагаемой ошибки в употреблении местоимения, сделанной двумя кандидатами на президентских выборах 1992 г. в США. Джордж Буш тогда недавно взял на вооружение лозунг Who do you trust? ‘Кому вы верите?’, вызвав неодобрение школьных учителей по всей стране, заметивших, что who — это «субъектное местоимение» (именительный, или субъектный падеж), а вопрос был задан об объекте доверия (винительный, или объектный падеж). Мы говорим You do trust him ‘Вы верите ему’, а не You do trust he ‘Вы верите он’, поэтому вопросительное слово должно быть whom, а не who. Это, разумеется, одна из стандартных прескриптивистских жалоб на повседневную речь. В ответ можно заметить, что различие whom/who — это реликт, оставшийся от английской системы падежей, которую существительные покинули столетия назад, и которая сохранилась только у местоимений в таких различиях, как him/he. Даже среди местоимений старое различие между формой подлежащего ye и дополнения — you совершенно исчезло, оставив you играть обе роли и сделав ye совершенно архаичным. Whom пережило ye, но явно отживает свой век, сейчас оно в большинстве контекстов живой речи звучит претенциозно. Никто не требует от Буша, чтобы он говорил Who do ye trust? Если язык может пережить потерю ye, используя you и в позиции подлежащего и в позиции дополнения, то зачем продолжать цепляться за whom, когда все используют who и в позиции подлежащего и в позиции дополнения?