И стали они жить-поживать - Светлана Багдерина

В худшем случае сломано могло быть все, кроме шеи.

К тому же, четверка умрунов, неотступно, на расстоянии пяти шагов следующая за ней как нитка за иголкой, к таким упражнениям отнеслась бы, что-то подсказывало царевне, не очень положительно.

Если завтра в пейзаже ничего не изменится, то о побеге нечего и думать.

И она, скрипя зубами, смирилась и стала ждать послезавтра.

На обещанное послезавтра к обеду, к удивлению всех, кроме Находки, дорога пошла вниз более полого, грязь на ней незаметно превратилась в серую пыль и камни, а тучи, несмотря на порывистый попутный ветер, остались недовольно, но покорно висеть за спиной, как воспитанные дворовые псы, не решаясь пересечь некую невидимую границу, за которой начинаются хозяйские хоромы.

У первой же речушки, торопливо лавирующего между разнокалиберных валунов чтобы как можно скорее попасть вниз, в свою реку, Серафима, демонстративно игнорируя постную физиономию штандарт-полковника, только сегодня утром получившего строгое внушение от царя за слишком медленный темп продвижения, дала команду остановиться на обед.

Атас отослал умрунов в воду стирать и отмываться одновременно, и те, похожие более на терракотовое воинство вамаяссьского мандарина, чем на людей, хотя и бывших, угрюмым чумазым строем зашли в стремительный поток, мгновенно замутив прозрачную ледяную воду.

Первых купальщиков в мундирах, достигших стремнины, вода подхватила и понесла, мочаля, как старательная прачка – грязное белье обо все встречные камни. И пока сержанты спохватились и стали выкрикивать команды, перебивая и противореча друг другу, бедолаг успело отнести на несколько сотен метров вниз по течению, как невесомые бумажные кораблики, и спустить вверх тормашками по водопаду.

Подгоняемые проклятиями командиров, оставшиеся гвардейцы выскочили на берег и понеслись вниз вылавливать товарищей.

Пока военные были таким образом заняты, Серафима снова жадным взором окинула окрестности – не пора ли делать ноги, и снова раздраженно пришла к выводу, что не пора. Склон вокруг был хоть и пологий, но почти идеально ровный, как на зло, без единой горки, а единственное углубление было уже занято – горной речкой. Ни спрятаться, ни скрыться.

"Ну, что ж. Еще полдня пропало даром", – вздохнула она и, оглядев коротко своих придворных – Сайка и Находку – сделала широкий царский жест над расстеленной у самой воды скатертью и провозгласила:

– Приятного аппетита, что ли…

– Нет, постойте! – горничная быстро накрыла руками тарелку с хлебом, к которой потянулись одновременно ее хозяйка и поваренок, и умоляюще взглянула на Серафиму:

– Простите, пожалуйста, за дерзость дуру деревенскую, ваше царственное величество, не велите казнить, велите слово молвить!..

Царевна удивленно повела плечом:

– Валяй, – и поспешно исправилась: – То есть, говори, дитя мое, не бойся, я имела в виду.

– Ваше царственное величество, – Находка сложила руки на груди и неуклюже опустилась на колени. – Послушайте меня, сделайте милость великую, не браните, не гоните…

– А можно, пока ты будешь говорить, мы с Сайком чего-нибудь пожуем?

– Нет, ваше царственное величество, – упрямо замотала рыжей головой служанка. – Никак то нельзя. Помните, я вам говорила, что мы вошли во владения Октября-батюшки, в его земли?

– А я думала, они ваши…

– Нет, его. Мы у него в гостях, его дети.

– Н-ну, помню, – непонимающе подтвердила Серафима.

– Так вот у нас, у октябричей, обычай, что ежели кто рядом с водой трапезовать собирается, то первый кусок и первый глоток надобно Октябрю-батюшке отдать, почтить его, чтобы и он к тебе ласков был, случись нужда, чтобы покровительствовал, помогал, на твоей стороне стоял.

– Вы в это действительно верите? – снова пожала плечом царевна и хотела уже продолжить обед, но взглянула Находке в лицо, и рука ее снова повисла в воздухе.

Люди с такими лицами шли за свою веру на каторгу, на костер и в реку с камнем на шее как на пикник.

– Истинный свет, верим! – прижала руки к груди служанка, и глаза ее светились.

– Н-ну… – царевна отвернулась, чтобы скрыть улыбку, украдкой показала кулак скептически усмехающемуся Сайку – горожанину до мозга костей – и снова повернулась к ней. – И что нужно делать?

– Смотрите, ваше царственное величество. Я все как надо покажу-расскажу.

Она взяла с тарелки ломоть хлеба, отломила половину, подошла к ручью и торжественно, с поклоном опустила кусок в воду.

– Откушай с нами, батюшка-Октябрь. Ты набольший, тебе первый кусок.

Потом взяла кружку кваса, также поклонилась и щедро плеснула в волну:

– Попей кваску с нами, батюшка-Октябрь. Ты набольший, тебе первый глоток.

И выжидательно-просительно вскинула глаза на царевну.

Серафима изобразила серьезность (торжественность у нее не выходила, хоть в речке топи) и точь-в-точь повторила слова и движения горничной. За ней, простимулированный строгим взглядом царевны, последовал поваренок.

– А теперь можно и откушивать, ваше царственное величество, – с явным облегчением поклонилась Находка и первая подвинула ей хлеб. – Простите, если что не так, дуру деревенскую. А только так все предки наши делали, и нам завещали. Нужно это. Без этого нам, октябричам, жить никак нельзя.

– Ну, нельзя, так нельзя, – без лишних споров смирилась Серафима и тут же перевела разговор на другую тему:

– А что, Находка, эта дорога тебе знакома?

– Знакома, ваше царственное величество, – подтвердила та.

– И она, значит, так и будет все по голому склону идти?

– Нет, ваше царственное величество, скоро эта плешина кончится, и она снова почнет по склону да меж горок петлять, да все ниже и ниже так спускаться.

– А склон-то да горки эти все пыль да камень, как здесь?

– Нет, ваше царственное величество, там все лесом поросло да травой, а камня меньше, земля все больше идет. А через три дня эта дорога и вовсе на ровное место выйдет. Там Октябрь-батюшка свои речки все соберет, и самая ширина у него там начнется. Редкая птица долетит до середины.

– Устанет крыльями махать, что ли? – не удержался от сарказма Саёк, все еще сожалеющий о почти полной кружке квасу, выплеснутой в речку за просто так.

– А при чем тут крылья? – обиделась Находка. – Октябрь наш батюшка просто шибко не любит, когда в его воду гадят. Выхлестнет волна – и поминай, птичка, как звали.

– Суров он у вас, как я вижу, – улыбнулась Серафима.

– Зато справедливый, – заступилась за реку, как за родного человека, Находка.

На ночлег в этот вечер опять пришлось остановиться на дороге, хоть Атас почти до полной темноты не давал приказа разбить лагерь – то ли спешил, памятуя утреннее недовольство царя, то ли надеялся найти – безуспешно – во всей местной однообразной географии что-нибудь отличное от узкой извилистой дороги.