Протяжение точки - Андрей Балдин

55

55 См. «Четыре истории», рассуждение о сложении и расхождении нескольких исторических сюжетов: несовпадающих русских историй — государства (сверху), бунта (снизу) церкви (с юга), языка и проч.

56

56 Все это достаточно определенно диагностировано Толстым в эпилоге «Войны и мира», в котором описан декабрь 1820 года. Эпилог, следует признать, выглядит против остального романа завершением несколько схематическим, но для того Толстому и нужна схема, нужна эта характерная точка (конец 1820 года), чтобы зафиксировать момент перелома, когда заканчивается прежняя, петербургская Россия — заканчивается опустошением, катастрофой Александра I, — и начинаются поиски новой, московской (толстовской) России. Эпилог «Войны и мира» весь на эту тему: диалог с правительством невозможен, общественные движения под запретом, любые кружки и объединения на подозрении у секретных служб, масонские ложи не сегодня-завтра будут распущены, последовательной политики не предвидится, впереди только разрывы и конфликты, грозящие нарастающей пустотой, бунтом и безвременьем.

57

57 Первая реакция Пушкина на сообщение о наводнении была привычной для него — фрондерской, фривольной, если не сказать циничной. Петербург утонул? И поделом ему. …ничто проклятому Петербургу! voilа belle occasion а vos dames de faire bidet (вот прекрасный случай вашим дамам подмыться): так он пишет брату Льву в двадцатых числах ноября. Но уже через две недели, в следующем письме звучит иное: Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Впоследствии Александру со всей ясностью откроется метафизическое значение петербургской катастрофы; тогда, сличив даты, Пушкин разберется, что в тот момент произошло — с ним и с Петербургом.

58

58 Духовного просвета в его существовании в те дни не видно никакого (не оттого ли первая реакция Пушкина на известие о наводнении оказалась настолько вызывающей?). 10–12 ноября 1824 года Пушкин провожает сестру в Петербург. В Святых Горах они заходят в монастырь. «Утопленник» Александр не различает духовного помещения: зрелище келий кажется ему отталкивающим. Сырость, нищета, окна, заткнутые подушками. Вернувшись в Михайловское, он пишет отрывок: с перегородкою коморки, — к которым подыскивает рифму норки, впрочем, стихотворения не заканчивает. Даже смеяться над увиденным у него нет сил. Святогорские знакомства отложены на следующий год.

59

59 Опыт знакомства Пушкина с православным календарем был в общих чертах разобран в уже упомянутой журнальной публикации («Месторождение Александра Пушкина», «Октябрь» 2002, № 2).

60

60 Когда-то, приняв эту дату по новому календарю, я решил, что Пущин приехал к нему в рождественские дни. В этом случае «пробуждение» Пушкина приходилось бы точно на начало годового праздничного цикла. Схема выходила идеальной: начав с Рождества, Александр словно сам «родился» заново, начинал свое пробуждение от «спячки» синхронно с прибавлением солнечного света.

Однако это была ошибка: считать следовало по старому календарю: праздник, который Пущин, сам того не сознавая, устроил Пушкину, был праздник крещенский.

61

61 Фауст, ха-ха-ха, Посмотри — уха, Погляди — цари. О вари, вари!.. («Наброски к замыслу о Фаусте», 1825, январь).

62

62 Диалог Пимена и Отрепьева — не первая сцена в «Борисе Годунове». Ей предшествует обширная экспликация, представляющая события 1598 года: воцарение Годунова, начало «тучных» лет его правления. Но это именно экспликация, вступление, написанное, кстати, много позже диалога Пимена с будущим самозванцем. Их ночной («январский») диалог — первое и важнейшее действие в пьесе: с него разворачивается интрига, начинается переворот, замена одного царя другим. В этой исходной сцене Отрепьеву является его дерзкий замысел. Отсюда растет «Годунов».

63

63 Из письма Пушкина Гнедичу, февраль 1825 года: …История народа принадлежит поэту.

64

64 Такова общепринятая версия причины пушкинской ссылки: в оде «Вольность» (1817) Пушкин описывает, кстати, без всякого намека, подробно и прямо, сцену убийства императора Павла. Знаменитые стихи, по всей России ходившие в списках, за три года добрались, наконец, до правительства, и Пушкин отправился на юг.

65

65 Оба они теряют Москву, расходятся с ней на чертеже русской власти. На первый взгляд ни царю Борису, ни Александру I ничего не угрожает реально. Зато метафизически их положение уже безнадежно: с тем и другим происходит фатальная расфокусировка.

66

66 Пушкин еще добавил ему пятнадцать лет жизни: настоящий Иоанн Железный Колпак скончался в 1589 году.

67

67 Письмо, в котором Пушкин сообщает Вяземскому о том, что трагедия у него на столе, отправляется через Карамзина. Понятно, что такова была только форма посылки: через Царское Село, где жил Карамзин и в те дни гостил Вяземский (письмо его не застало: Вяземский уехал в Ревель на морские купания). Однако, трудно представить, что Пушкин, посылая свое заявление таким маршрутом, не подумал о том, что Карамзин рано или поздно прочтет его трагедию. Одно это письмо было формой отложенной публикации.

68

68 В том же письме, где Пушкин сообщает Вяземскому, что у него готова трагедия, затем называет ее комедией, затем сознает, что ни то ни другое у него толком не готово (13 июля 1825 года), он пишет следующие вещие строки: Когда-нибудь должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас еще в диком состоянии.

Когда-нибудь! Еще находится… Этот метафизический должен прежде как следует отвлечься от упоенного самонаблюдения, увидеть себя со стороны, только затем прояснится выход его из отмеченного поэтом счастливого (дикого) состояния.

69

69 Упрек скорее всего незаслуженный: Годунов был один из самых образованных русских государей, тем более, что вышел он из «премьеров» и по надобности реального управления страной был обязан различать на ее карте Сибирь и Волгу. И все же Пушкин награждает его географической слепотой — как человека старшего поколения. Страну как с облаков впервые различил Грозный; географический переворот в его сознании произошел в момент взятия Казани. Тогда, как на шарнире — шарниром и была Казань — повернулся вектор русской миссии. До того Московия шла на север, перешагивая Волгу в верхнем ее течении, после этого она двинулась через Волгу на восток и скоро приросла Сибирью. Тогда прозрел на карте русский царь (различил даже Англию). «Слепота» Годунова после этого представляется анахронизмом.