Красный сфинкс - Александр Дюма

Единственно, на что согласился король, — так это взять другую шляпу; надевая ее, он заметил, что она украшена тремя белыми перьями, и вспомнил о сражении при Иври.

— Это хорошая примета, — сказал он.

Когда всадники уезжали из Сен-Лоре, кругом намело такие сугробы, что Латиль попросил его величество спешиться.

Король согласился.

Латиль взял королевскую, точнее свою, лошадь за узду; л’Анжели и Сен-Симон двигались за ним; таким образом, Людовик XIII шел последним по дороге, которую ему прокладывали трое мужчин и три лошади.

Сен-Симон, желавший оказать кардиналу услугу в знак признательности за его покровительство, расхваливал королю меры предосторожности, принятые его высокопреосвященством, и превозносил дальновидность кардинала.

— Да, да, — сказал Людовик XIII, — господин кардинал — прекрасный слуга; я сомневаюсь, чтобы мой брат, будучи на его месте, так бы позаботился обо мне.

Два часа спустя король благополучно добрался до гостиницы «Золотой можжевельник»; он гордился потерей шляпы и ночной прогулкой точно так же, как гордятся боевой раной или победой в сражении.

Людовик XIII попросил не будить кардинала.

— Его высокопреосвященство не спит, — сообщил ему метр Жермен.

— Что же он делает в столь поздний час? — удивился король.

— Я работаю во славу величия моего государя, — ответил внезапно появившийся кардинал, — и господин де Понтис помогает мне в этом славном труде изо всех сил.

Кардинал пригласил короля в свою комнату, где действительно ярко пылал огонь в камине, и на столе была разложена огромная карта местности, составленная г-ном де Понтисом.

XI. ГЛАВА, В КОТОРОЙ КАРДИНАЛ НАХОДИТ НЕОБХОДИМОГО ПРОВОДНИКА

Одна из выдающихся заслуг кардинала состояла не в том, что он приписывал королю качества, которых у того не было, а в том, что ему удавалось внушить Людовику XIII веру в эти мнимые достоинства его.

Король был вялым и томным — кардинал заставил его поверить в собственную активность; король был робким и подозрительным — кардинал заставил его поверить в собственную отвагу; король был жестоким и бесчеловечным — кардинал заставил его поверить в собственную справедливость.

Ришелье сказал Людовику, что его присутствие в столь поздний час не требуется, и в то же время стал превозносить стремление короля к славе и его заботу о величии Франции, благодаря которым он проделал подобный путь в непогоду, ночью, в страшной темноте, и явился к кардиналу по его первому зову; затем кардинал потребовал, чтобы король немедленно отправился спать — впереди был еще целый день.

К тому же на рассвете по всей дороге были разосланы гонцы с приказом, в котором войскам, расположенным в Сен-Лоре, Экзиле и Сео, предписывалось двигаться в направлении Шомона.

Эти части находились под началом графа де Суасона, герцогов де Лонгвиля, де Ла Тремуя, д’Аллима и де Ла Валетта, а также графов д’Аркура и де Со, маркизов де Канапля, де Мортемара, де Таванна, де Валанса и де Туара.

Верховное командование осуществляли маршалы де Креки, де Бассомпьер, де Шомберг и герцог де Монморанси.

Однако над всем витал дух Ришелье; у кардинала рождались идеи, а король отдавал приказы.

Поскольку событие, о котором мы собираемся рассказать, является наряду с осадой Ла-Рошели, о чем мы поведали в своей книге «Три мушкетера», звездным часом царствования Людовика XIII, да позволит нам читатель подробнее остановиться на сражении в Сузском проходе, которому официальные историки придают столь важное значение.

Покидая Ришелье, Виктор Амедей пожелал эффектно уйти со сцены, как говорят в театре, и заявил, что направляется в Риволи, где его ожидает герцог, его отец (в данном случае речь идет не о Риволи, прославившемся благодаря победе Бонапарта, а о Риволи, расположенном в трех-четырех километрах от Турина), а также пообещал, что через сутки он привезет ультиматум Карла Эммануила; однако, когда принц прибыл в Риволи, герцог Савойский, всегда старавшийся затягивать дела, уже уехал в Турин.

Поэтому около пяти часов вечера кардиналу доложили о том, что явился не Виктор Амедей, а первый министр принца граф де Веррю.

Услышав это, Ришелье повернулся к королю и спросил:

— Ваше величество соблаговолит его принять или предоставит данную заботу мне?

— Будь это Виктор Амедей, я бы его принял, — ответил король, но раз герцог Савойский считает уместным направить ко мне своего первого министра, мой первый министр по праву может его принять.

— Значит, ваше величество предоставляет мне свободу действий? — спросил кардинал.

— Полную свободу.

— Впрочем, — продолжал Ришелье, открывая дверь, — ваше величество услышит нашу беседу и, если государю что-либо не понравится в моих речах, он может войти и опровергнуть меня.

Людовик XIII кивнул в знак согласия. Ришелье прошел в комнату, где его ожидал граф де Веррю, и оставил дверь открытой.

Графу де Веррю, которого не следует пугать с его внуком, мужем знаменитой Жанны д’Альбер де Люинь, любовницы Виктора Амедея II, известной также по прозвищу «Сладострастница», — этому графу де Веррю, не оставившему почти никакого следа в истории, было в ту пору сорок лет; это был человек выдающегося ума, наделенный прямодушием и недюжинной смелостью; на него была возложена трудная миссия, и он собирался исполнить ее как можно более чистосердечно, если это вообще было возможно для посланца Карла Эммануила в столь запутанном деле.

Оказавшись перед лицом гениального человека, который удерживал в равновесии всех монархов Европы, глядя на суровое лицо кардинала с пронизывающими человека насквозь глазами, граф низко и почтительно поклонился.

— Монсеньер, — сказал он, — я прибыл от имени и по поручению принца Виктора Амедея; принц был вынужден остаться подле герцога, своего отца, который столь тяжело занемог, что, когда его сын прибыл вчера вечером в Риволи после встречи с вашим высокопреосвященством, он решил переехать в Турин.

— Стало быть, господин граф, — спросил Ришелье, — герцог Савойский предоставил вам неограниченные полномочия?

— Я прибыл известить вас о том, монсеньер, что герцог Савойский вскоре будет здесь: его привезут в портшезе; он хочет лично оправдаться перед его величеством.

— И когда, по вашему мнению, он прибудет, господин граф?

— Учитывая слабость его высочества и небольшую скорость данного средства передвижения, я полагаю, что не раньше, чем послезавтра.

— В котором часу?

— Я не рискнул бы ожидать его раньше полудня.

— Это приводит меня в отчаяние, господин граф, ведь я дал слово принцу Виктору Амедею, что наши войска атакуют Сузские укрепления на рассвете; стало быть, на рассвете мы перейдем в наступление.

— Я надеюсь, что ваше высокопреосвященство откажется от этого категоричного решения, — сказал граф де Веррю, — когда узнает, что герцог Савойский не собирается закрывать проход.

— Что ж, в таком случае, — заметил Ришелье, — если мы придем к согласию, необходимость в свидании с герцогом отпадет.

— Правда, — немного смущенно добавил граф де Веррю, — его высочество ставит одно условие, точнее, сохраняет одну надежду.

— О-о! — улыбнулся кардинал. — И чего же он хочет?

— Так вот, его высочество герцог надеется, что в ответ на эту почтительность и принесенную им немалую жертву, его христианнейшее величество заставит герцога Мантуанского уступить ему ту часть Монферрата, которую испанский король собирался отдать ему во время раздела; если же герцог Мантуанский не захочет уступить ему эти земли, пусть он подарит их его сестре, и в таком случае проходы будут завтра открыты.

Кардинал на миг пристально посмотрел на графа — тот не смог выдержать его взгляда и опустил глаза; Ришелье тотчас же, словно он ждал только этого, заявил:

— Господин граф, у всей Европы сложилось высокое мнение о справедливости короля, моего повелителя, и я не понимаю, с какой стати герцог Савойский вообразил, что его величество согласится на подобное предложение; со своей стороны я уверен, что король никогда на это не пойдет. Испанский король, разумеется, мог пообещать часть не принадлежащих ему владений, чтобы побудить господина герцога содействовать незаконному захвату, но король, мой повелитель, преодолевший горы, спеша на помощь попавшему в беду принцу, ни в коем случае не станет распоряжаться собственностью своего союзника подобным образом. Если господин герцог забыл, на что способен король Франции, то послезавтра ему об этом напомнят.

— Могу ли я, по крайней мере, надеяться, что ваше высокопреосвященство доведет эти последние предложения до сведения его величества?

— Не стоит, господин граф, — произнес голос за спиной кардинала, — король все слышал и удивляется, что человек, который должен хорошо его знать, хочет сделать нам предложение, рискующее запятнать нашу честь и поставить под угрозу честь Франции. Если завтра проходы не будут открыты без каких-либо условий, то послезавтра на рассвете их возьмут силой.