Брат мой, враг мой - Митчел Уилсон

– Вы боитесь? – удивился Дэви. – Чего?

– Вас, будьте вы прокляты! Вас.

– Но почему?

– Не знаю. Клянусь вам, не знаю. – И тут же вспыхнул: – Боюсь, как бы вы не догадались, что я уже ничего не понимаю. Что я уже слишком стар, слишком стар!

Он закрыл лицо руками со вздохом, прозвучавшим, как дикий вскрик.

– Но я не сдамся, – продолжал он тихим сдавленным голосом, не отнимая рук от лица. – Я не могу! Каждый вечер я прихожу сюда учить то, что любой ребенок теперь проходит в школе. Я делаю все упражнения, словно изучаю иностранный язык. Я решаю все задачи; Я учусь. Да, я учусь. И сам себя не узнаю. Разве мне когда-либо нужно было учиться? Если мне случалось услышать что-то новое, я никогда не удивлялся. Мне казалось, будто я это уже знал, но позабыл. Я не узнавал что-то новое, а лишь припоминал. Теперь это всё прошло, мне приходится корпеть над тем, что я когда-то знал, как знаю свое имя. Что-то не позволяет мне махнуть на себя рукой! Но для чего? – гневно спросил он. – Что меня заставляет лезть из кожи вон, чтобы вернуть прежнее – то, чем наделены вы и ваш брат и что связывает вас воедино?

– Воедино? – задумчиво переспросил Дэви. – Раньше это было так. Теперь не знаю.

– Как бы то ни было, не губите этот дар, – сказал Ван Эпп. – Ничто в жизни вам его не заменит. Если вы его потеряете, вы затоскуете, и не будет у вас тоски горше этой. Всё равно как если бы вдруг превратиться в животное, которое думает только о том, где бы добыть пищу. Последние пятнадцать лет я работаю лишь для того, чтобы оплатить ночлег и еду, а такая жизнь – не жизнь, а прозябание. Если ваше сердце, мозг, руки не заняты творческой работой, не создают что-то новое, то у вас жалкая жизнь! И ужасно, что большинство людей живут и не знают, чего им недостает, – они просто томятся от скуки. Но меня это убивает, поэтому я хочу опять вернуться к человеческой жизни, как я её понимаю. Иначе жить нельзя; такая жизнь и плевка не стоит! Не прогоняйте меня, сынок, – взмолился он, но в этой мольбе не было униженности. – Дайте мне побыть тут ещё немного, и вы увидите. Я снова всему научусь. Я ведь всё время учусь.

– Я тоже, – медленно произнес Дэви. Он смущенно улыбнулся, ему было так стыдно, что в глазах его появилось страдальческое выражение. – Я всё время учусь. – Он поднялся и надел шляпу, думая о Кене. – Спасибо вам за урок.

Выйдя на другое утро из отеля, Дэви увидел Кена, который с нетерпением поджидал его, сидя за рулем открытого темно-синего «линкольна».

– Ого! – тихо произнес Дэви, разглядывая великолепие сафьяна и стекла.

– И дорого это стоит?

– Не дороже денег, – кратко ответил Кен. – Мне надоело пользоваться милостями Дуга. Садись, поедем.

Дэви бросил на Кена быстрый взгляд, сел рядом, и машина плавно отошла от тротуара. Холодный осенний ветер задувал поверх переднего стекла и с боков.

– Когда же это случилось? – спросил Дэви.

– Вчера. Третьего дня. Не помню. Она прошлогоднего выпуска. А почему бы мне не иметь собственную машину?

Ответ напрашивался сам собой, но Дэви решил промолчать. Он знал, что на покупку машины Кена толкнула какая-то глубокая неудовлетворенность, поэтому спросил только:

– Давно ты меня ждешь?

– Минут десять.

– Почему ты не поднялся? Мы бы позавтракали вместе.

– Нет, спасибо, – сказал Кен так отрывисто, что Дэви нахмурил брови. – Мне хотелось побыть на воздухе.

– Что ты выдумываешь, Кен? – Дэви уже не боялся задать ему прямой вопрос. – Почему тебе не хотелось подняться к нам?

– Потому что я уже завтракал. И оставь это, пожалуйста. Сегодня у нас будет трудный день. Лучше поговорим о делах.

– Мне нужно поговорить с тобой и о другом. Но сначала я хочу выяснить…

– Ох, перестань, – раздраженно перебил его Кен. – Что особенного в том, что человек хочет немножко погреться на утреннем солнце? Кроме того, ты теперь женат. Я не могу врываться к тебе, когда вздумается, – пригласи меня, и я приду. А без приглашения не приду.

– Значит, вот как?

– А то как же иначе? Давай говорить прямо: теперь всё изменилось. Мы уже не можем работать, как прежде. Ты должен приходить домой вовремя. Это понятно. И я ничуть не возражаю. Уверяю тебя.

– Зато я возражаю, – сказал Дэви. – И об этом я хотел с тобой поговорить, но сначала…

– Ради бога, брось ты эти разговоры насчет завтрака! – воскликнул Кен. Он прибавил газу, и машина понеслась быстрее. – Мы с тобой уже взрослые. Я отлично могу завтракать один, а ты – со своей женой. Так и должно быть. Да тебе и не нужно, чтобы я околачивался возле тебя всё время, и если хочешь знать правду, – вдруг вспылил он, – мне не очень-то приятно быть с тобой и Вики! Вы так поглощены друг другом, что для меня уже нет места. Я чувствую себя лишним…

– Лишним! – вздохнул Дэви. – Ты настроился на ту же волну, что и я. Ей-богу, это бред какой-то!

Что же случилось? – думал он. Вики жалуется, что при них чувствует себя лишней. Он сам чувствует себя посторонним при Кене и Вики, а теперь и Кен считает, что только мешает Дэви и Вики, когда они вместе. С ума они все сошли, что ли? Или, может, каждый догадывается о том неуловимом, чего не замечают другие? Но как бы то ни было, а благодаря Ван Эппу всё это стало для Дэви второстепенным.

– Чем больше мы с тобой спорим, тем меньше понимаем друг друга, так повелось ещё с детства, – сказал он. – Но, несмотря ни на что, мы всегда могли работать вместе, давай же сохраним хоть это. Обещаю тебе – больше я не буду уходить домой в пять часов.

Кен, пораженный, на секунду оторвал взгляд от дороги и покосился на Дэви.

– Ты это серьезно? – спросил он, и в глазах его блеснул огонек.

– Да, конечно!

Кен опять стал глядеть вперёд и ещё быстрее погнал машину, на его худощавом лице появилось напряженное выражение.

– Это меня устраивает, – сказал он.

– Не буду уходить ни в восемь часов, ни в десять. Рабочий день будет длиться столько, сколько потребует работа. А работа не будет кончена, пока мы не покажем им прибор.

– Больше мне ничего и не надо, – сказал Кен.

– И мне тоже. Значит, договорились. И начнем сегодня же. Сейчас. Идет?

– Идет, – согласился Кен, и на губах его возникла невольная улыбка. – Черт бы тебя побрал, малыш, – мягко сказал он. – Ты обладаешь одним отвратительным свойством – я не могу долго злиться на тебя!

Когда Кен занялся сборкой прибора, лаборатория, точно свежим прохладным воздухом, наполнилась ощущением целеустремленности. Пальцы Кена, казалось, обладали поистине волшебным чутьем, безошибочно находили неполадки и устраняли их причины одним прикосновением. Там, где Дэви стал бы размышлять, анализировать, стараясь понять, какой же неверный шаг привел к ошибке, Кен быстро скользил по поверхности, руководствуясь одной лишь интуицией.

По привычке, столь же давней, как их совместная жизнь, между ними опять возникло безмолвное взаимопонимание, им трудно было бы объяснить постороннему человеку, что это такое, – просто во время работы каждый чувствовал себя неотделимым от другого.

Всего за две недели они собрали прибор для приема изображения, установили его посередине специально для этого отведенной комнатки и подготовили к испытанию. Работа потребовала такой сосредоточенности, что братья не замечали, в каком беспорядке валяются на полу и на столах отвертки, гаечные ключи, дрели, сверла и измерительные приборы. Класть инструменты на место было некогда, но Кен и Дэви мгновенно находили среди этого хаоса то, что им было нужно. Только одно они видели и только одно занимало их мысли: круглый, беловатый, похожий на лунный диск десятидюймовый экран приемной трубки. Из этой грушеобразной стеклянной колбы торчали электроды, соединенные с окружающими их элементами схемы управления при помощи кабелей в металлической оболочке, которые переплетались, как золотая канитель на ветвях елки.

Близился день испытания; Кен и Дэви нервничали так, будто не их неодушевленное творение, а они сами должны были предстать перед целым отрядом безжалостных судей. Кен, как всегда, в последнюю минуту заартачился, ссылаясь на необходимость множества мелких доделок, но Дэви не позволил ему отложить испытание. Выдавая свое волнение только тем, что он то и дело вытирал кончики вспотевших пальцев, Дэви повернул первый ряд выключателей, и Кену волей-неволей пришлось схватить рабочую тетрадь и занять наблюдательный пост перед экраном трубки. Опыт начался.

Электрический ток побежал по проводам, в комнатке сразу же воцарилась напряженная неподвижность, и только тоненькие стрелки амперметров задрожали и осторожно поползли по циферблатам. Задолго до того, как они остановились, серебристые электронные лампы схемы управления засветились живым красноватым огоньком и в тяжелой тишине раздалось щелканье: Дэви повернул второй ряд выключателей.

И снова наступила тишина, но она была обманчивой. Дэви и Кен затаили дыхание. Волны смертоносной мощности излучались по десятку кабелей, разветвлялись по проводам, потом, разбившись на мелкие ручейки, текли обратно в свое главное русло. В их потоке возникал сверхъестественный электрический ландшафт со вздымающимися горами, глубокими ущельями, пустынями и плато. Через эту застывшую мертвую страну, простиравшуюся в пятнадцати электронных лампах, тридцати четырех герметических проволочных катушках и сорока двух конденсаторах, у сверхмикроскопической электрореки был лишь один путь. Иногда река становилась всего лишь медленной струйкой, иногда текла широким вольным потоком или превращалась в бешеный водоворот, завихряясь так, что течение её почти останавливалось. Нигде на своем пути она не встречала препятствий. И этот ландшафт, и извилистое русло, и даже самые бешеные водовороты были давным-давно, до мельчайших подробностей предопределены воображением Дэви и волей Кена. Всё это было задумано ими так, чтобы каждая точка пути, каждое изменение электронного потока служило одной цели, и вот этот замысел теперь осуществлен. Цель была достигнута за сорок секунд, в течение которых поток электронов закончил свой длинный путь по разветвленным схемам и превратился в управляемый луч электронных метеоров, мчавшихся вдоль приемной трубки. Там, где он ударялся об экран, возникало бледно-зеленое светящееся пятно. Эта призрачная крохотная звездочка, казалось, приплыла из глубины трубки и беспокойно замелькала по экрану – этому окошку из её маленькой безвоздушной вселенной. Светящаяся точка металась по кругу, но не исчезала.