Тайна трех государей - Дмитрий Миропольский

…а Бренна строил Михайловский замок. До шести тысяч рабочих одновременно трудились круглые сутки, зимой и летом. Строительные материалы покупали за любые деньги. Когда не хватало гранита и мрамора – снимали декор с дворцов и соборов. Развязка была близка; Павел спешил и устроил грандиозную церемонию открытия замка, ритуалы которой разработал сам.

Император подчеркнул преемственность своей миссии: украшением Воскресенского зала Михайловского замка стали картины «Освобождение Казани от татар царём Иваном Васильевичем» и «Пётр Первый в сражении под Полтавой». Павел немного изменил девяносто второй псалом Давида для надписи, которая увенчала северный фасад: «Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней» – понятно теперь, о какой святыне была речь…

Светскому сооружению предстояло стать Храмом: за всю историю русского зодчества Михайловский замок единственный получил имя не по назначению или названию территории, и не в честь владельца, а в честь архангела, предводителя небесного воинства.

До наших дней сохранилась оранжево-розовая громада здания в форме скрижали, выглянувшей из земли. Но это была лишь небольшая часть величественного комплекса, напоминавшего иерусалимский Первый Храм. Ограда тянулась на сотни метров по берегу Фонтанки чуть ли не до Невского проспекта, захватывая даже территорию цирковой гостиницы, где обосновалась троица.

Продолжался самый блестящий выход России на европейской сцене, как назвал царствование Павла историк Василий Ключевский. Храм был готов, скрижали собраны – оставалось добыть в Эфиопии кованный золотом ящик…

…и Павел сделал то же, что до него Пётр: отправил на юг экспедиционный корпус. В союзники он взял увенчанного победами Наполеона Бонапарта, не посвящая того во все подробности. Тайком от англичан русские должны были соединиться с французами за пределами России. Принято считать, что две лучшие в мире армии собирались отвоевать у Британии индийские колонии. В действительности же их путь лежал не на восток от Афганистана, а на юго-запад. Наполеону, покорителю Египта и знатоку Северной Африки, предстояло возглавить поход не в Индию, а в Эфиопию.

Британцы этого не знали, и в опасении за колонии поторопились избавиться от Павла. Русского императора убили, а Наполеон потерял союзника, владевшего деталями эфиопской операции. Попытки выяснить что-то у нового императора Александра оказались безрезультатными: сын Павла ничего не знал об отцовских планах. И тогда Наполеон пошёл войной на Россию. Теперь понятно, почему он захватил именно Москву, а не столичный Петербург, взять который было куда проще.

Наполеон побоялся трогать Новый Иерусалим раньше времени. А в Москве находилась его последняя надежда – библиотека Ивана Грозного, хранившая тайну Ковчега. Поиски библиотеки затянулись, и в итоге французский император проиграл всю кампанию. Ему не хватило сведений из архивов Кремля и древних манускриптов – той же «Повести временных лет», которая исчезла, пока французы стояли в Москве. Тайна так и не далась Наполеону.

– Вот и всё, – сказал Мунин, вконец осипший от кофе и многочасового рассказа. – Ящик от скрижалей ещё почти двести лет спокойно простоял в Эфиопии, а сами скрижали хранились тут у нас.

– Где? – спросила Ева.

Во время рассказа она машинально обводила карандашом свой рисунок с планом иерусалимского Храма и Ковчегом Завета в Святая Святых.

Мунин снова снял очки и подслеповато щурился.

– Я догадываюсь, но надо будет проверить. Павлу ведь надо было иметь скрижали под рукой, так? Одну в Петербург доставили госпитальеры – значит, вторую тоже должны были привезти с Волхова сюда. Размеры у них внушительные, вид приметный, кругом враги, просто так не спрячешь. Но! Полным ходом идёт громадная стройка. Когда её начинали, Павел не только бросил в котлован обычные монетки на счастье, но и собственноручно заложил два роскошных кирпича из яшмы. Маркер такой, – историк похлопал ресницами, глядя на Еву. – А перед замком поставили конный памятник Петру Первому. Между прочим, модель была готова ещё при жизни Петра – то есть эта скульптура ему самому нравилась. На пьедестале Павел велел сделать надпись «Прадеду – правнук». Мол, связь времён восстановлена и общая миссия выполнена. Ещё один маркер. Думаю, скрижали доставили на стройку под видом каменных блоков, чтобы не привлекать внимания. А памятник тяжеленный, фундамент у него – будьте-нате. Туда их и вмонтировали до лучших времён.

– Спорная мысль, – Одинцов изогнул дугой полуседую бровь. – Допустим, Павлу привозят из Эфиопии сундук для скрижалей. Чтобы до них добраться, надо теперь сковырнуть памятник, убрать пьедестал и раскурочить фундамент? Ерунда получается.

– Конечно, ерунда, – с издёвкой согласился Мунин. – Поэтому давайте вспомним, что замок построили на месте старого дворца Елизаветы Петровны. Само собой, там были проложены подземные ходы, а потом ещё Бренна постарался. Если ход ведёт из замка к фундаменту памятника – скрижали можно в любой момент вынуть так, что снаружи никто ничего не заметит.

Историк уел Одинцова и сидел довольный.

– У Павла было всё продумано, – сказал он. – Но с Наполеоном номер не прошёл. Зато появились вы с Вараксой и доставили наконец эфиопский сундук в Россию.

– Там было два ящика, – напомнил Одинцов.

– Это не проблема, – Ева постучала карандашом по своему рисунку. – В первом ящике сам Ковчег, во втором крышка. Так удобнее.

Одинцов, наклонив голову, хмурился и смотрел на рисунок вверх тормашками. Большой прямоугольник стены Храма, ориентированный с востока на запад… Прямоугольный Храм и в нём квадрат Святая Святых… А поперёк – прямоугольничек Ковчега Завета со свисающими с крышки колбасками херувимов…

– Во я дурак, – Одинцов шлёпнул себя ладонью по лбу, – я ж его тыщу раз видел! Сколько шашлыков тут съел, сколько водки выпил… Варакса, чёрт лысый! Это ж надо было додуматься, а?!

Одинцов бросил взгляд на недоумевающих компаньонов и пояснил:

– Он крышку во дворе у себя херувимами вниз вкопал, как на ножках! А сверху ещё столешницу присобачил. Вы же видели стол на заднем дворе, рядом с мангалом, – невысокий такой, помните? Там снега было много, но всё равно… Когда за столом сидишь, солнце в глаза не лупит, потому что он с севера на юг стоит, и солнце сбоку…

– Ну, Варакса, ну, голова! – Одинцов ткнул в рисунок Евы. – Ты же, считай, план его имения начертила. А сам Ковчег – вот он!

– Это крышка, – уточнила Ева, – а где ящик?

– Возле флигеля, – уверенно заявил Одинцов. – Там на стене пожарный щит, и под ним ящик с песком. По размерам точь-в-точь. На этот счёт только ленивый не прошёлся. Мол, Варакса даже на даче образцовую казарму построил. А оно, значит, вон как…

Бледный Мунин прошелестел:

– Это ужасно… Пить водку на крышке Ковчега Завета… Как он мог?! Вкопать такую… такую… ценность в землю… и херувимы вверх ногами…

– А в чём проблема? – искренне удивился Одинцов. – Во-первых, твои братья-археологи все ценности из земли вытаскивают, и ничего, не жалуются. Вверх ногами, не вверх ногами… И потом, что этим херувимам сделается? Они же золотые. Не ржавеют, не гниют, не киснут, не плесневеют… Вдобавок там всё армейским грунтом покрашено. Можно сказать, на вечные времена. Ну, Варакса…

Он восхищённо поцокал языком и скомандовал Мунину:

– Кончай грустить, лучше водички ещё принеси. Самое время для утреннего кофе. Хотя я бы не отказался от чего-нибудь покрепче.

Историк забрал чайник и поплёлся в коридор, а Одинцов шумно выдохнул и подмигнул Еве:

– Что, подруга боевая? У матросов нет вопросов? Теперь надо придумать, как нам это добро Псурцеву сдать, чтобы самим в живых остаться, и дело в шляпе.

– Надо сначала проверить скрижали под памятником, – сказала Ева.

– Ну, нет! Нам надо было восстановить историю Ковчега и сообразить, где Варакса спрятал ящик. Мы восстановили и сообразили. Дальше пусть академики сами корячатся. Тем более под памятник не очень-то пролезешь. Особенно сейчас.

В дверь постучали. Улыбка сбежала с лица Одинцова. Через секунду он уже стоял возле двери, спиной к стене, держа пистолеты наготове.

– Кто там? – громко спросила Ева, когда Одинцов кивнул.

– Это Владимир, – послышался голос из коридора. – Ваш товарищ у нас. Вы слушаете, Одинцов? Надо поговорить.

97. Паррондо продолжает действовать

Одинцов крутил головой по сторонам, с интересом разглядывая сияющий интерьер капеллы Воронцовского дворца.

– Обратите внимание на фронтон, – говорила экскурсовод. – В центре композиции помещён рельефный мальтийский крест. Его четыре оконечья раздваиваются и символизируют восемь рыцарских добродетелей, которые так ценил император Павел: смелость, надежду, справедливость, милосердие, щедрость, силу, верность, благородство и скромность…