Смерть Хаоса - Лиланд Модезитт

– Это жизнь, – со вздохом откликнулась Кристал. – Хотя это все и кажется неправильным. Я что имею в виду: некоторые люди принимают ошибочные решения, в результате чего переносят несчастья или даже гибнут. Магистры, вроде Леннета или Тэлрина, пытаются представить это как нечто вполне естественное: совершил ошибку – плати! Но если каждая женщина должна заплатить за все глупости, которые ей случалось совершить…

– То-то и оно. Вроде бы одно уравновешивается другим, но справедливо ли это? Возьмем Гайси: ее муж стал калекой, пытаясь спасти другого человека. Послушать Тэлрина, так он принял ошибочное решение, в результате которого потерял здоровье и умер. Более того, за это его решение приходится расплачиваться вдове и детям. Мне повезло. Каси заплатила мне за помощь Наилучшим, но близким Шервана или Пендрила никто не заплатит, во всяком случае больше золотого или двух.

– Двух, – сказала Кристал. – В случае смерти бойца его близкие получают два золотых.

Я покачал головой.

– Мне не раз грозила смерть, и своей жизнью я обязан не меньше чем дюжине людей. Если бы мне пришлось заплатить их семьям хотя бы эту цену, я остался бы без крыши над головой.

– Благодаря тебе крыша над головой есть и у Риссы, и у Вигила, и у меня, – напомнила Кристал.

– Мне нравится, что ты ночуешь под моим кровом, но как раз ты-то могла бы обойтись и без моей помощи…

Она сжала мою руку.

– …а Равновесию, похоже, нет дела до человеческих судеб и до того, голодают ли детишки.

– Такого рода размышления довели Тамру до беды, – заметила Кристал. – Ей, похоже, и сейчас трудно смириться с тем, что Равновесие имеет мало общего со справедливостью. И тебе тоже, иначе ты не задумал бы переоборудовать курятник в хижину.

– Этим занимается Вигил.

– Но ты покупаешь материалы и платишь ему.

– Что меня в известной степени беспокоит.

– Никто не запрещает тебе поучаствовать в работе и самому, – со смехом возразила она, и мы обнялись.

– Знаешь, я тоже беспокоюсь, – промолвила она так тихо, что ее голос едва был слышен сквозь шепот усиливавшегося ветра. – Тебе ведь не приходится постоянно носить клинок.

Я сглотнул. Надо же, рассусоливаю вопрос о том, велика или мала мера моей благотворительности, а Кристал почти не снимая носит на бедре кованое воплощение смерти.

– Каси – неплохой правитель, – продолжила она, – и обычно мы приносим больше пользы, чем вреда. Но порой я задаюсь вопросом: почему так часто для решения каких бы то ни было вопросов нам приходится прибегать к силе? Почитатели Единого Бога вечно толкуют о доброте, но мне нечасто случалось видеть, чтобы доброта торжествовала, не будучи подкреплена сталью.

– Каси и вправду хороший правитель, но Хамору, похоже, нет до этого дела.

– Хамором правят практичные и дальновидные люди. Опытные политики, куда более хитроумные, чем властители Кандара. Большая часть населения Фритауна и Монтгрена уже на их стороне. Кертис пока держится, но он обречен: не меньше половины подданных ненавидят своего виконта. То же самое относится и к префекту Галлоса. И как можно выстоять против армий Хамора при их полном превосходстве в вооружении? Нам удалось захватить пару десятков ружей и немного боеприпасов, но в их войске ружье имеет каждый пехотинец.

– Просто не верится.

– Вопрос не в том, верится или нет, а в том, как нам остановить империю. Правда, задавая этот вопрос, я начинаю бояться, что ты воспримешь его как призыв в очередной раз выступить в роли героя.

– А почему бы и нет?

– Потому – да потому, что боюсь, как бы это в конечном счете не сделало тебя другим человеком. С героями, знаешь ли, не так просто иметь дело.

– Возможно, как раз поэтому Джастин избегает участия в хоть сколько-нибудь важных событиях. Героем он уже был и, похоже, сыт этим по горло. Давным-давно без помощи машин, какими располагает нынче Хамор, он уничтожил Фэрхэвен, что повлекло за собой перемены во всем мире. – Я рассмеялся. – Знай в Хаморе, что он совершил, они ни за что не позволили бы ему приблизиться к своей столице и к рубежам империи. Правда, он и сам бы туда не сунулся. А вообще, машины, похоже, способны менять мир так же, как и магия.

– Интересно, – задумалась Кристал. – Ты вот все говоришь о хаосе, что бурлит под Кандаром. Это похоже на результат нарушения Равновесия.

LXXVIII

Три друиды стоят в роще Древней, наблюдая за картой, шевеление песков на которой отражает все перемены, происходящие в Кандаре.

Губы младшей из них поджаты: она вспоминала то время, когда взирала на пески с надеждой. Но сейчас на пространстве под дубом, более древним, чем Отшельничий остров, чем стены Джеллико и даже чем давно заброшенный Западный Оплот, песок кипел, словно варево, меняя цвет от черного к белому и от белого к черному.

– Ангелов не вернут ни песни, ни холодное железо машин, – промолвил друид – мужчина с редкими серебристыми волосами, худощавым лицом и фигурой столь хрупкой, что его можно было назвать почти бесплотным.

– За все придется платить, – говорит женщина. – На протяжении многих поколений плата не взималась, но теперь императору придется поплатиться за свою гордыню.

– Поплатиться придется не одному императору, – замечает младшая из друид.

– О Дайала, это никогда не бывает легко ни для тебя, ни для Джастина.

– На сей раз, Сиодра, я буду с ним. Я покину Великий лес.

– Я так и думала.

– Все песни когда-нибудь звучат в последний раз, – замечает старый певец. – Но именно последний куплет возвращает песне чистоту и силу.

– Не иначе как в Равновесии, – со смехом откликается Сиодра, но в то время как пальцы ее поглаживают гладкую кору дуба, из глаз женщины текут слезы.

Дайала касается губами руки Певца, пожимает пальцы Сиодры и уходит из рощи по направлению к реке и лодке, на которой она поплывет в Дил.

И гораздо дальше.

LXXIX

После того как Кристал снова уехала в Расор, жара усилилась, а удушливой красной пыли стало еще больше. Я принимал душ невесть по сколько раз в день, но это почти не помогало.

Вдобавок отдаленный гул хаоса казался мне приближающимся к Кифросу и звучащим все громче, хотя на сей счет полной уверенности не было. Вполне возможно, я просто научился лучше слышать глубины.

В то утро, спустя более восьмидневки после ее отъезда, я, несмотря на жару, достал посох и, сопровождаемый надоедливым кудахтаньем кур, поднимая клубы пыли, поплелся в конюшню, где покормил Гэрлока и принялся отрабатывать удары по раскачивающемуся мешку. Впрочем, с этого у меня начиналось почти каждое утро. Конечно, мешок – не настоящий партнер, но у него имелось и одно преимущество: удары по нему можно было наносить без опасения, со всей мочи, а стало быть, тренировать не только точность с ловкостью, но и силу. В последнее время у меня появилось опасение, что боевые навыки могут мне понадобиться.