Том 5. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

— Как «Укромный уголок»?

— Понимаешь, в молодости, еще только начиная свой пароходный бизнес, дядя Перси вращался в Лондоне в довольно разгульных компаниях и был знаком со многими писателями, которые время от времени получали порядочный куш, но растрачивали все за несколько дней и потом жили в долг. Мой папочка принадлежал к их числу.

Это было для меня новостью. Я и представить себе не мог, что дядя Перси когда-то в молодости вращался в разгульных компаниях. Я вообще не представлял себе, что он когда-то был молодым. Обычное дело: если у старикана усы щеточкой, солидный, доходный бизнес и повадка медведя, поднятого в разгар зимней спячки, никто не интересуется его прошлым и не задается вопросом, может, и он когда-то кутил на всю катушку?

— Этот вопрос мы затронули одним из первых, — ответил Боко. — Я подчеркнул, что современный писатель — это упорный и неутомимый труженик. Его прежде всего интересуют деньги, и добывая, он их откладывает.

— Ну, это должно было ему понравиться.

— Еще бы.

— Так, значит, все хорошо?

— Замечательно.

— Теперь дело за Берти.

— Да, будущее зависит от него.

— Он уговорит дядю, и…

— Нет, я не совсем то имел в виду. Боюсь, тут ты немного отстала от стремнин и водоворотов последних событий. Берти едва ли стоит заступаться за нас перед дядей. Его имя смешано с грязью.

— Смешано с грязью?

— Да. Я верно выражаюсь, Берти?

Я вынужден был признать, что он выразился более или менее верно.

— Дядя Перси почему-то возомнил, — принялся объяснять я, — что я был помощником и вдохновителем Эдвина в его поджигательской деятельности. И это сильно уменьшило мой вес как заступника. Теперь он так легко моему влиянию не поддастся.

— Что же с нами будет? — спросила Нобби дрогнувшим голосом.

Боко, подбадривая, похлопал ее по плечу.

— С нами все будет хорошо. Не беспокойся понапрасну. — Но ведь если Берти не может замолвит за нас слово…

— Ты упускаешь из виду, какая у него многогранная натура. Он без труда может пролезть в окно буфетной. Этим он нам и поможет. Я много думал, и мне пришла в голову великолепная мысль. Что, если, сказал я себе, я спасу дом твоего дяди от ночного грабителя? Тогда почтенный родич убедится, что я человек достойный. И вымолвит: «Клянусь душой, отличный малый этот Фитлуорт!» Правильно я говорю?

— Пожалуй.

— У тебя какой-то неуверенный голос.

— Просто я подумала, что едва ли это когда-нибудь случится. В Стипл-Бампли уже лет двести не было грабежей. Сыр на днях на это жаловался. Для молодого честолюбивого полисмена, он говорил, тут не открывается никаких перспектив.

— Ну, это можно будет устроить.

— То есть как это?

— Организовать грабеж со взломом. Он произойдет в «Бампли-Холле» сегодня же ночью. Об этом позаботится Берти.

Тут возможно было лишь одно замечание, и я его сделал.

— Минуточку! — воскликнул я.

— Не перебивай, Берти, — укоризненно произнес Боко. — От помех разбегаются мысли. Сейчас объясню в двух словах, какой план я разработал. На рассвете мы с Берти пробираемся в усадьбу. Останавливаемся под окном буфетной. Он разбивает стекло. Я поднимаю тревогу. Он исчезает…

Это был в его плане первый пункт, который, на мой взгляд, заслуживал одобрения. Я сказал:

— А-а.

— … а я остаюсь и принимаю восторги и рукоплескания присутствующих. По-моему, дело беспроигрышное. Солидный домовладелец уорплесдоновского типа очень не любит, чтобы в дом, которым он владеет, вламывались посторонние, человеку, который пресечет в зародыше такую попытку, он обязательно распахнет объятия. И еще до начала дня, по моим расчетам, я получу от него обещание, что он будет танцевать на нашей свадьбе.

— Дорогой! Как чудесно!

Это воскликнула Нобби, а не я. Я же стоял, закусив губу, в нескрываемой тревоге. Мне следовало помнить, говорил я себе, что пьеса, которую написал Боко, принадлежит к криминально-приключенческому жанру, естественно, что и план, родившийся в его отравленном сознании, будет в том же духе.

Ведь если постоянно думаешь про то, как раздаются вопли в ночи, и гаснет свет, и человеческие руки высовываются прямо из стены, и все бегают по дому, крича: «Призрак приближается!», — само собой, в минуту опасности ничто другое и в голову не придет. Я тут же, не сходя с места, решил, что отвечу решительным «нет». То есть Бертрам Вустер всегда рад оказать дружескую поддержку грезам юной любви, однако всему есть границы, и притом очень четко прочерченные.

Вижу, Нобби умерила свои восторги. И тоже стоит, прикусив губу.

— Конечно, это чудесно. Но…

— Не нравится мне это «но».

— Я только хотела спросить, как ты объяснишь?

— Что объясню?

— Каким образом ты оказался там принимать восторги и рукоплескания.

— Очень просто. В Стипл-Бампли все знают, как я тебя безумно люблю. Вполне естественно, что я прихожу ночью в сад и гляжу на окно своей возлюбленной.

— А-а, понятно. И вдруг ты услышал звук…

— Странный такой звук, вроде звона разбитого стекла. Зашел за угол дома, а там кто-то разбивает окно буфетной.

— Ну конечно! Теперь мне все ясно.

— Я знал, что ты поймешь.

— Значит, все зависит от Берти.

— Абсолютно все.

— А вдруг он не согласится?

— Пожалуйста, не говори так. Ты можешь ранить ему душу. Разве ты не знаешь, что он за человек? У него стальные нервы, и когда надо помочь товарищу, он не остановится ни перед чем.

Нобби глубоко вздохнула.

— Он замечательный, правда?

— Ему нет равных.

— Я всегда его очень высоко ценила. Когда я была маленькая, он подарил мне на три пенса кисленьких леденцов.

— Его щедрость не знает границ. Это свойство настоящего мужчины.

— Я им так восхищалась!

— Я тоже. Не знаю никого, кем бы я восхищался больше.

— Тебе не кажется, что в нем есть что-то от сэра Галахада?

— Я как раз хотел тебе это сказать.

— Конечно, ему и в голову не придет отказать в рыцарской услуге.

— Разумеется. Так, значит, договорились, Берти? Удивительно, как много могут сделать несколько добрых слов. До последней минуты я был готов ответить «нет» и даже приоткрыл уже рот, чтобы произнести это слово как можно выразительнее. Но тут я встретил взгляд Нобби, полный немого обожания, и почувствовал, как Боко горячо жмет мне руку и дружески хлопает по плечу, и что-то меня остановило. Действительно, нельзя было ответить «нет», не нарушив сердечной атмосферы нашей встречи.

— Естественно, — сказал я. — Само собой. Но без особого восторга. Не слишком весело.

ГЛАВА 13

Нет, далеко не весело. И этот дефицит веселья, признаюсь, я ощущал вплоть до самого часа «икс». Все время, пока тихо вечерело, пока я сидел за скромным ужином, а потом томился в тягостном ожидании, когда же наконец деревенские часы пробьют полночь, на душе у меня накапливалось беспокойство. И когда момент настал, и мы с Боко пошли через парк к назначенному месту действия, оно расходилось вовсю.

Боко был возбужден и жизнерадостен и по пути то и дело шепотом призывал меня полюбоваться красотами природы и понюхать, как бесподобно благоухают цветы, мимо которых мы неслышно скользили; но с Бертрамом дело обстояло иначе. Состояние Бертрама, не стану этого скрывать, было довольно подавленное. По спине бегали мурашки, и угнетенное сердце сжималось в тоске. Слово Вустера было уже дано, я выразил готовность сослужить службу молодым влюбленным, и о том, чтобы теперь уклониться от этого предприятия и тихонько выйти из игры, не могло быть речи. Все так, но удовольствия мне это не доставляло ни малейшего.

По-моему, я уже говорил выше, что терпеть не могу пробираться в темноте по чужим садам. Слишком много неприятных эпизодов было связано в моем прошлом с чужими садами — например, один раз в «Бринкли-Корте», когда обстоятельства принудили меня выйти в сад на рассвете и ударить в пожарный гонг; или другой случай, когда Роберта Уикхем против моего желания уговорила меня залезть на дерево и сбросить цветочный горшок на теплицу, чтобы поднялся звон и грохот и под шумок ее кузина Клементина, убежавшая из школы, могла бы незаметно вернуться. Этот эпизод из всех был самый душераздирающий, так как завершился внезапным появлением полицейского, потребовавшего ответа на вопрос: что здесь происходит? И сознание, что все может сейчас дословно повториться, и что полицейским, который в таком случае явится на место происшествия, будет не кто иной, как Сыр, у меня в жилах стыла кровь и под ложечкой появилось трепыхание, как будто я принял внутрь две столовые ложки бабочек.

Ощущение это было настолько сильным, что я с плохо скрытым ужасом схватил Боко за рукав и затащил за встречное дерево.

— Боко, — сипло произнес я, — а как насчет Сыра? Про него-то ты не подумал?