Джеймс Хэрриот. Биография - Джим Уайт

Свою оценку работе Альфа дал заслуженный американский ветеринар доктор Стивен Эттингер. В интервью по телевидению он сказал: «Вне всяких сомнений, Джеймс Хэрриот — самый известный ветеринар в мире и, вероятно, самый уважаемый. Он показал всему миру, что ветеринария — благородная профессия».

В 1992 году Альф стал первым лауреатом новой премии Хирона, которую ему присудила Британская ветеринарная ассоциация за «выдающиеся заслуги перед ветеринарией», хотя к тому времени он уже вышел на пенсию. В конце 1989 года, чувствуя, что его вклад в повседневную работу становится весьма незначительным, — и как-то раз пережив унижение, когда ему пришлось воспользоваться помощью двух молодых работников фермы, чтобы выбраться из свинарника, — Альф подумал, что пора остановиться. Ему было очень сложно угнаться за огромными переменами, происходившими в его профессии, и он знал, что принял правильное решение.

В то время ему было семьдесят три года, и без малого пятьдесят из них он работал ветеринаром. Это были времена побед и поражений, дни счастья и отчаяния, но прежде всего — годы работы, которая никогда не переставала радовать его.

Дональд Синклер, хоть и был на пять лет старше Альфа, упрямо отказывался уходить на пенсию и продолжал «работать» до 1991 года, но в том году у него случился инсульт, и его дни на Киркгейт, 23 подошли к концу. Невероятно — хотя, возможно, и неудивительно, — но Дональд, которого положили в больницу с параличом одной половины тела, через девять часов выписался из больницы. Он полностью восстановился после инсульта, и несколько месяцев спустя — ему было уже за восемьдесят, — снова гулял по холмам около «Саутвудс-Холла».

Дональд, живший по соседству, всегда был поблизости и вносил оживление в жизнь Альфа, как и Алекс Тейлор, но конец 1980-х был отмечен кончиной еще нескольких старых друзей, и среди них один из лучших: Брайан Синклер.

13 декабря 1988 года Брайан, у которого уже некоторое время были проблемы с кровообращением, умер от инфаркта. Брайан, всегда гордившийся образом Тристана, был одним из ближайших друзей Альфа, и тот день, когда Альф узнал, что больше никогда не увидит его открытое, смеющееся лицо, стал для него одним из самых черных в жизни. На похоронах Брайана в Харрогите царила атмосфера скорби и печали, и много слез было пролито поэтому всеми любимому и уважаемому человеку.

Я очень хорошо помню, что сказал отец о своем друге вскоре после его смерти. Он говорил с большим чувством к человеку, с которым провел столько радостных часов веселья и смеха:

«Возможно, большую часть жизни Брайан был шутником и балагуром, — сказал отец, — но за этим дурашливым фасадом скрывался честный и надежный человек. Настоящий друг во всех смыслах этого слова».

Смерть Брайана стала ударом для многих людей. Через пару дней после его смерти я навестил Дональда и выразил соболезнования по поводу смерти его брата.

Он отвернулся от меня и уставился на холмы, окружавшие «Саутвудс-Холл».

— Спасибо, Джим, — ответил он. — Вот ведь как, а?

Он опустил голову и тихо заплакал. Утешая его, я внезапно понял, что за теми яростными криками и ссорами, столь живо описанными в книгах Джеймса Хэрриота, скрывались истинные чувства Дональда к его непутевому, но такому славному младшему брату.

Мне тоже было грустно смотреть, как уходят друзья отца, но декабрь 1991 года стал страшным месяцем для нашей семьи. Тогда мы узнали, что дни Альфреда Уайта сочтены. Для этого человека — который больше пятидесяти лет был мне отцом, другом и коллегой, с которым за все это время мы ни разу не сказали друг другу грубого слова, — показался конец пути.

Глава 29

Рано утром в пятницу, в декабре 1991 года, мне позвонил Малкольм Уитакер, врач-консультант из больницы Фрайаридж, Норталлертон. У него были плохие новости.

За месяц до этого у Альфа началось сильное ректальное кровотечение, когда он гулял по полю за домом. У него взяли анализы и в конце концов положили в больницу на операцию. Во время дооперационного обследования мистер Уитакер обнаружил небольшое утолщение в паху у Альфа.

— Что это? — спросил он.

— Думаю, это просто доброкачественная липома, Малкольм, — ответил Альф.

Консультант не был в этом уверен.

— Сколько времени она уже у вас?

— О, несколько месяцев.

Еще раз прощупав неизвестное образование, Малкольм Уитакер предложил Альфу пройти обследование. Его подозрения подтвердились. Анализы показали, что «безобидная липома» имеет далеко не доброкачественную природу. Это была аденокарцинома — вторичное злокачественное разрастание с источником где-то внутри тела. После биопсии решили, что основной очаг находится в предстательной железе.

Все это мне сообщили в тот день по телефону, и у меня было такое чувство, будто меня переехал поезд. Узнав, что матери и сестре уже сказали, я задал очевидный вопрос:

— Сколько ему осталось жить?

— Трудно сказать, — ответил консультант, и в его голосе появилась неестественная бодрость, словно он пытался поднять мне настроение, — но, возможно, у него есть еще целых три года.

Поблагодарив Малкольма за звонок, я сел за стол и обхватил голову руками. Слезы текли по моему лицу. Я пытался постичь весь ужас происходящего. Три года! Я думал об отпущенном отцу времени и отчаянно надеялся, что его будет больше.

Задним числом я понимаю, что нам следовало давно обратить на это внимание, так как у Альфа уже некоторое время проявлялись симптомы заболевания предстательной железы. Лет за пять до этого он начал испытывать сложности при мочеиспускании, а году в 1988-м в моче стала появляться кровь. Обследовали его предстательную железу, она оказалась гипертрофированной, и ее хотели удалить. В тот период биопсия не показала никаких признаков раковых клеток, и мы решили, что это просто доброкачественное разрастание. Но теперь от нашего оптимизма остались одни осколки.

Я заехал к отцу в «Майрбек» вскоре после того, как получил страшное известие. Он воспринял его очень спокойно и надеялся, что предстоящее лечение даст ему большую отсрочку.

— Современная медицина творит чудеса, — сказал он. — Я собираюсь и дальше радоваться жизни.

Нас обрадовал его оптимистический настрой, но Рози — сама врач — знала горькую правду. Три года — это максимум, на что мы могли надеяться.

Перед уходом из «Майрбека» я заглянул в гостиную. Отец сидел перед своим компьютером и вносил последние штрихи во «Все живое». Глядя на него, я подумал: а смог бы я взяться за работу, получив такое страшное известие? Отец вступил в тяжелый бой с раком единственным известным ему способом: он собирался заниматься делом и вести активную жизнь, пока хватает сил.