Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) - Анна Гаврилова

— Молодой был. Дурак был. Но это дело поправимое, — усмехнулся Олег.

…Когда женщины ушли и Гудмунд остался с братом один на один, он приблизился к неподвижно сидящему в кресле Олегу, сказал:

— Для отбытия в Новград всё готово.

— Значит, послезавтра поутру выходим, — отозвался Олег. — Ольвор с дочерью тут останется. Сторожить её Сьёльву поручу и город на него оставляю. К тому же вскоре из Вагрии ещё находники придут, тяжко им под тевтонами да франками — а Сьёльв лучше нашего с земляками договорится.

— Волхва возьмём с собой?

— Мизгиря-то? Надо взять. И Силкисив с Херраудом — им быть при тебе, мои лодки первыми двинутся. Инегельду с молодцами выступать немедля и нас на порогах встречать, — решил Олег.

— Пороги как-никак десять вёрст! — проворчал Гудмунд.

— Инегельд справится, да и людей с ним достаточно. Да и на что я приказал плоскодонки строить? Ветер нам будет, как всегда, попутный. Ты же знаешь. И берегом не так долог путь, когда десятый год туда-сюда… Все уж приспособились и наловчились. Меня иное тревожит.

— Вельмуд с русью не подведёт?!

— Нет, эта русь не продажная. Сделает всё по договору. А в Новгороде при Рюриковне сам Рулав был оставлен. Ему, как себе, доверяю.

— Так что же тебя беспокоит? — спросил Гудмунд.

— Не что, а кто… Потому и Силкисив, и сына с собою беру.

На лице Гудмунда отразилось недоумение. Он сказал осторожно:

— Но здесь они в большей безопасности.

— Для пользы дела Херрауду, каким бы малым ни казался, надобно в Новгород явиться и при мне всюду быть. Я тебе позже о задумке поведаю.

— Я своих не повезу, — уточнил Гудмунд.

— Добро, но Ингрид сумеет о себе и детях позаботиться. И Сьёльв тут, защитит, если потребуется. Так и впрямь спокойнее будет.

Недоумение Гудмунда росло, но расспрашивать или возражать мурманин не стал. Олег слишком часто оказывался зряч там, где другие слепы. И хитрости свои раньше времени раскрывать не привык, пусть бы и родному брату, хоть пытай его — всё равно не скажет.

— Видение мне было на кургане, — пояснил Олег, как будто бы этим всё сказал. — Потому вперёд лучших людей шлю.

— А скотты?

Князь скривил губы, точно брат о гадости напомнил. Произнёс с неприязнью:

— Куда бы их подальше?! Мало ли что в головы взбредёт. Кинутся княгиню защищать — все полягут по дури.

Гудмунд не переставал удивляться. Всего день назад при упоминании скоттов в глазах Олега молнии вспыхивали, а теперь спокоен, как сытый волчара. Кривится, и только.

— Есть и у меня одна задумка на их счёт, — осторожно отозвался Гудмунд. — Разведали мы к северу острова — осваивать бы надо. Разрешишь?

Олег махнул рукой, ответил с прежним равнодушием:

— Поступай, как знаешь. Я твоему решению верю. Пусть хоть Аваллон отправятся искать… Тоже мысль, прими на вооружение!

Гудмунд уже собирался уйти, но обернулся, вспомнив:

— Одд! Как ты думаешь, добрался ли твой Розмич до Белозера?

— Розмич-то? Он должен добраться. Об остальных не скажу. Печать Хель лежала на многих из тех, кто уходил вместе с ним! Я видел уже там, в Кореле, потому и отослал. Они смертники, но кто знает, вдруг каким-то чудом и обманут дщерь Локи в кои-то веки… — Олег снова прикрыл веки, словно бы пытался проникнуть сквозь мутную занавесь Времени.

— А Розмич печатью не отмечен?

Олег молчал долго, то ли слова подбирал, то ли отвечать не хотел за воспитанника.

— Розмич особенный, его судьба не определена. С такими, как он, ничего до конца не ясно. Может, и погибнет, может, до преклонных лет доживёт. Чую, в свой срок махнёт рукой на все людские заботы и в волхвы подастся, а коли ошибаюсь, так наоборот — лучшим военачальником станет.

— Ты шутишь? Разве так бывает, чтобы без судьбы? — произнёс Гудмунд осторожно.

Губы Олега тронула едва заметная улыбка:

— В жизни всякое бывает, брат.

— А Полат? Как думаешь, он прибудет на сход?

— Прилетит! — Олег уже не скрывал кривой улыбки.

И сердце Гудмунда холодело, когда примечал её за старшим.

— Впереди коня помчится! Сам себя плетью подстёгивать будет, лишь бы успеть.

Солнце ещё не выглянуло из-за кромки леса, а мир уже просветлел.

Разом, будто повинуясь божественному приказу, очнулись ото сна птицы, и неуютная тишина сменилась многоголосым чириканьем. В траве завозились жуки, забегали деловитые муравьи. Невесомая бабочка покружила над капищем и порхнула к белому цветку клевера, тут же вернулась в небо — роса ещё не сошла, полакомиться нектаром не удалось.

Освободившись от личин и шуб, Розмич с Ловчаном начали перетаскивать трупы. Волхв велел сложить их в противоположной от землянки стороне. Тут обнаружился ещё один камень, большой и плоский — почти как тот, что покоится у основания идола.

Вепсы оказались не только низенькими, но и очень лёгкими. Мешок с репой и тот больше весит. Но брались за каждого мертвяка вдвоём, чтобы в крови не перепачкаться.

Розмич ещё раз отметил белые рубахи — глупая одежда для ночной вылазки. Заметил также и чужие узоры. Вышивку, мало похожую на ту, что принята у словен. А вот лицом вепсы точь-в-точь ильмерцы, даже волос такой же — светлый.

Когда несли мальчишку, воин невольно содрогнулся. И хотя у врага нет возраста, потому как любой, даже младенчик, может извернуться и причинить зло, совесть нет-нет, а кусала. Ведь юный совсем, поди и девку ни разу не целовал! А нецелованным умирать обиднее всего.

Едва доволокли последнего, подскочил волхв. По нему и не скажешь, что ночью лихое творилось — стоит спокойный, будто крепостная стена в мирный год. И на трупы глядит, как хозяйка на обезглавленную в честь праздника курицу.

— Семеро, — задумчиво пробормотал служитель. — Хорошее число. Божеское.

Розмич и Ловчан удивлённо переглянулись. Впрочем, когда воины на поле брани раненых добивают или рассказывают в корчме, каково это вражескую печень голой рукой вырвать, на них тоже косятся. У каждого ремесла свои причуды.

— Теперь камушек отодвинуть надобно, — сообщил волхв.

В этот раз дружинники переглядывались в открытую, после вытаращились на старика.

— Разве у вас так не делают? — в свою очередь удивился тот.

— Как? — в один голос спросили воины.

Старик глянул хмуро, но, видимо, решил, что лучше один раз показать, чем разглагольствовать.

— Вот этот камушек, — повторил он. — Сдвиньте-ка.

Воины подчинились, хотя не верилось, что эту махину и впрямь передвинуть можно. Но камень поддался, и довольно легко.