Путешествие вокруг света на корабле «Бигль» - Чарльз Дарвин

5 апреля. Мы ехали весь день от моста Инков, через центральный хребет, к Охос-дель-Агуа, расположенному около самой нижней касучи на чилийской стороне. Эти касучи представляют собой круглые башенки с наружными ступенями, ведущими в помещение, пол которого лежит на несколько футов выше поверхности земли, чтобы его не заносило снегом в метели. Таких башенок восемь; при испанском правительстве в них держали всю зиму запас провизии и древесного угля, и у каждого курьера был свой ключ, отпиравший все касучи.

Теперь они служат только погребами или, скорее, темницами. Расположенные на каких-нибудь небольших возвышениях, они, впрочем, неплохо гармонируют с окружающей их унылой картиной. Зигзагообразный подъем на Кумбре, который служит водоразделом, был очень крут и утомителен; высота этого гребня, согласно м-ру Пентленду, 12 454 фута. Дорога нигде не проходила по вечному снегу, хотя и справа и слева мы видели покрытые им пространства.

На вершине дул чрезвычайно холодный ветер, но невозможно было не остановиться на несколько минут, чтобы вновь и вновь полюбоваться цветом небес и ослепительной прозрачностью воздуха. Вид открывался грандиозный: на западе в красивом беспорядке лежали горы, прорезанные глубокими ущельями. Уже до этого времени года обыкновенно выпадает снег, и случается также, что переход через Кордильеры оказывается совершенно невозможным. Но нам особенно посчастливилось. Небо день и ночь было безоблачно, если не считать немногочисленных круглых облачков, которые плавали над самыми высокими пиками. Мне часто случалось видеть в небе эти островки, обозначающие местоположение Кордильер, когда сами далекие горы скрывались за горизонтом.

6 апреля. Наутро мы обнаружили, что какой-то вор украл одного из наших мулов и колокольчик с мадрины. Поэтому мы проехали только две-три мили вниз по долине и оставались там весь следующий день в надежде отыскать мула, спрятанного, как полагал аррьеро, в какой-нибудь лощине. Пейзаж в этих местах принимает чилийский характер: склоны гор, испещренные внизу бледными вечнозелеными деревьями Quillaja [248] и большими, похожими на канделябры кактусами, конечно, приятнее для глаз, нежели обнаженные восточные долины; но я не совсем разделяю то восхищение, какое выражают некоторые путешественники. Я подозреваю, что главной причиной их величайших восторгов было предвкушение доброго огня и доброго ужина после бегства из холодных верхних областей, и я, конечно, всем сердцем разделяю эти чувства.

8 апреля. Мы покинули долину Аконкагуа, по которой спускались, и вечером добрались к сельскому дому близ Вилья-де-Санта-Росы. Равнина была удивительно плодородна; ввиду наступления осени со многих плодовых деревьев опадали листья; из работников одни были заняты сушкой инжира и персиков на крышах своих домиков, другие снимали виноград. Это была прелестная картина; но для меня в ней недоставало той задумчивой тишины, которая делает осень в Англии настоящим вечером года 10-го числа мы прибыли в Сантьяго, где я встретил самый любезный и радушный прием со стороны м-ра Колдклью. На эту поездку я потратил всего двадцать четыре дня, и никогда за такой срок я не получал большего удовольствия. Через несколько дней я вернулся в дом м-ра Корфилда в Вальпараисо.

Глава XVI. Северное Чили и Перу

Прибрежная дорога в Кокимбо. – Большие тяжести, переносимые горняками. – Кокимбо. – Землетрясение. – Ступенчатые террасы. – Отсутствие современных отложений. – Одновременность третичных формаций. – Экскурсия вверх по долине. – Дорога в Гуаско. – Пустыни. – Долина Копьяпо. – Дождь и землетрясение. – Водобоязнь. – Деспобладо. – Индейские развалины. – Вероятная перемена климата. – Русло реки, выпученное землетрясением. – Сильные холодные ветры. – Звуки холма Эль-Брамадор. – Икике. – Соляное отложение. Азотнокислый натрий. – Лима. – Нездоровая местность. – Развалины Кальяо, разрушенного землетрясением. – Недавнее опускание. – Поднятые раковины на Сан-Лоренсо, их разложение. – Равнина с погребенными раковинами и обломками глиняной посуды. – Древность индейской расы.

27апреля. Я отправился в поездку в Кокимбо, а затем через Гуаско в Копьяпо, откуда капитан Фицрой любезно предложил захватить меня на борт «Бигля». Расстояние по прямой линии вдоль берега, на север, составляло всего 420 миль, но мой способ путешествия очень затянул поездку. Я купил четырех лошадей и двух мулов; последние должны были таскать поклажу по очереди, день через день. Шесть животных все вместе стоили всего 25 фунтов стерлингов, а в Копьяпо я перепродал их за 23 фунта. Мы путешествовали так же независимо, как и прежде: сами себе стряпали и спали на свежем воздухе.

Когда мы подъезжали к Виньо-дель-Мар, я бросил прощальный взгляд на Вальпараисо и пришел в восхищение от его живописного вида. Ради геологических исследований я сделал крюк, свернув с большой дороги к подошве Колокольной горы Кильоты. Мы проехали через аллювиальный район, богатый золотом, в окрестности Лимаче, где и переночевали. Промывкой золота существуют обитатели многочисленных избушек, разбросанных по берегам каждого ручейка; но подобно всем людям с непостоянным заработком они ведут беспорядочную жизнь, а потому бедны.

28 апреля. После полудня мы подъехали к сельскому домику, стоящему у подошвы Колокольной горы. Жители его были собственниками земли, что не часто встретишь в Чили. Они существовали тем, что приносили им сад и небольшое поле, но были очень бедны. Средства здесь так ограниченны, что народ вынужден продавать невызревший хлеб на корню, чтобы купить предметы первой необходимости на следующий год. Оттого пшеница дороже в том самом районе, где она произрастает, чем в Вальпараисо, где живут скупщики. На следующий день мы выехали на большую дорогу в Кокимбо. Ночью шел небольшой дождь, первый после ливня 11 и 12 сентября, державшего меня пленником на Каукенесских водах. Промежуток был в семь с половиной месяцев, – правда, дождь в этом году выпал в Чили несколько позже обычного. Далекие Анды были теперь покрыты глубоким снегом и выглядели просто великолепно.

2 мая. Дорога по-прежнему шла побережьем, на небольшом расстоянии от моря. Немногочисленные деревья и кустарники, свойственные среднему Чили, быстро уменьшались в числе, а вместо них появлялось какое-то высокое растение, с виду несколько похожее на юкку[249]. Поверхность страны была сильно разбита и неровна: среди небольших равнин или котловин поднимались маленькие обрывистые острые вершины скал. Изрезанный берег и дно моря близ берега, усеянное подводными камнями, будучи превращены в сушу, явили бы такие же формы, и подобное превращение, безусловно, совершилось и в том месте, где мы проезжали.