Шайка воров с Уолл-стрит - Джеймс Стюарт

Но даже в декабре, когда его бизнес благополучно шел на поправку, Малхирн по-прежнему вел себя странно. Однажды в субботу вечером Малхирн ужинал со своим другом Брюсом Спрингстином, который как раз закончил работу над новым альбомом. Они с Малхирном оживленно составляли график гастрольного турне в поддержку альбома. Потом Малхирн ни с того ни с сего сообщил, что он видел панамского диктатора Мануэля Норьегу на обложке журнала «Тайм». Он сказал, что Норьега – «жертва тирании» Соединенных Штатов. Спрингстин выглядел озадаченным. Далее Малхирн упомянул о деле Сингера из Юты: полиция штата окружила дом человека, подозреваемого в забрасывании ручными гранатами церкви мормонов. «Угнетатели», – отозвался Малхирн об администрации штата. Спрингстин предпочел проигнорировать провокационные замечания.

Вскоре Малхирн стал постоянно носить с собой заряженное оружие. Ему взбрело в голову, что государственные обвинители, старающиеся втянуть его в скандал с Боски, сговорились с полицией. Малхирн решил вооружиться на тот случай, если какой-нибудь полицейский попытается его убить. Он настолько утвердился в мысли, что все полицейские получили такое задание, что всякий раз, завидя приближающегося блюстителя порядка, переходил на другую сторону улицы.

В одну из пятниц декабря Малхирн не пришел на работу. Его коллеги, наведя справки, узнали, что он в обычное время вылетел на своем вертолете в Нью-Йорк и был доставлен на вертолетную площадку в Бэттери-парке в нижней части Манхэттена. Оттуда он, судя по всему, отбыл в неизвестном направлении.

Выйдя из дома без пальто, Малхирн, одетый по обыкновению в брюки цвета хаки и рубашку «поло», потратил день на пеший переход от Бэттери-парка, что на самом юге Манхэттена, до Гарлема и Вашингтон-Хайтс в северной оконечности острова. Спроси его кто, зачем он это делает, он бы не ответил. Раньше с ним ничего подобного не случалось. Он перестал принимать свою обычную дозу лития из-за побочного действия препарата на внутренние органы. Ему хотелось покончить с собой. Не принимая лекарство, он вскоре пришел к выводу, что у него, похоже, начинается период «дурного настроения», который периодически, раз в четыре года, прерывал его маниакально бурную деятельность.

Тем не менее Малхирн, очевидно, сумел в тот раз взять себя в руки. Позднее, в январе 1988 года, стало известно, что Давидофф согласился сотрудничать и признать себя виновным в одной фелонии. Теперь Малхирну приходилось допускать вероятность того, что Давидофф дает уличающие его показания. Мало того, от своего адвоката он узнал, что Боски, вероятно, тоже пошел против него. Главная же неприятность заключалась в том, что фелонией, в которой в итоге признался Давидофф, было нарушение допустимого соотношения собственного и привлеченного капитала посредством парковок, в которых Малхирн по-прежнему упорно отказывался видеть состав преступления.

Предаваясь тягостным размышлениям о последнем и крупнейшем предательстве со стороны бывших друзей, Малхирн вновь погрузился в отчаяние. Сам он никогда никого не предавал. Его, в сущности, принуждали к тому, чтобы свидетельствовать против друзей и бывших коллег из Spear Leeds, равно как и против Белзбергов. Прежде он ничего такого не делал.

В понедельник, 15 февраля, Малхирн чувствовал себя настолько подавленно, что опять не появился на работе. Во вторник его эмоциональное состояние сменилось другой крайностью: он был возбужден и чрезмерно активен. Утром он посетил зубного врача и прибыл в офис, будучи преисполненным энтузиазма. Он сказал сослуживцам, что те хорошо поработали и заслужили передышку. Малхирн заказал на следующий понедельник пять вертолетов и сообщил коллегам, что в этот день, после закрытия рынка, он отвезет их в Атлантик-Сити, где они будут играть в азартные игры и веселиться, пока не надоест. Наутро они прилетят обратно к открытию рынка. Все расходы Малхирн взял на себя. Это был необычайно широкий жест даже по меркам Малхирна.

В среду, 17 февраля, Малхирн снова впал в депрессию; он накричал на дантиста (у него опять разболелись зубы), и тот выписал ему рецепт на кодеин. Малхирн не знал, что главные неприятности в связи с правительственным расследованием у него еще впереди.

Вступив в должность после ухода Карберри, Бэрд поручил дело Малхирна Роберту Гейджу. Опытный сотрудник прокуратуры, Гейдж перешел в отдел мошенничеств в прошлом году в рамках кампании по усилению этого подразделения. В отличие от дела Фримена или Милкена дело Малхирна считалось одним из простейших дел, возбужденных в результате сделки с Боски, и сравнительно легким для рассмотрения в суде. Государственное обвинение располагало двумя важными сотрудничающими свидетелями – Боски и Давидоффом. В течение января Боски сообщал большому жюри о своих махинациях с Малхирном, включая парковки и многочисленные случаи манипуляции ценой акций и передачи сведений для инсайдерской торговли. Так, например, Боски показал, что он велел Малхирну «поднимать цену» акций Gulf+Western и что Малхирн ответил: «Я тебя понял».

Бóльшая часть показаний Боски большому жюри касалась непосредственно элементов состава преступлений, в которых подозревался Малхирн; но 13 января Гейдж в какой-то момент захотел понять мотивы Боски и спросил его, почему он вообще занялся противозаконной деятельностью на пару с Малхирном. Ответ Боски стал наглядным отражением своеобразных движущих сил Уолл-стрит в середине восьмидесятых, когда преступная деятельность, очевидно, часто проистекала из общения между людьми на бытовом уровне, становясь при этом неотъемлемой частью их дальнейших взаимоотношений.

Боски, казалось, был слегка удивлен вопросом и отвечал медленнее, чем обычно. «Мы долгие, долгие годы дружили, – сказал он о себе и Малхирне. – Мы помогали друг другу, обогащали друг друга, если могли, спасали друг друга, если это было необходимо, и были заинтересованы во взаимной поддержке наших семей». Он на какое-то время задумался, после чего довольно незатейливо резюмировал: «Мы были друзьями». В мире Боски деньги и услуги – особенно обмен информацией – являлись мерилом дружбы. Подтверждением тому служили его отношения с Сигелом, Милкеном и, в наибольшей степени, с Малхирном.

В среду, 17 февраля, ближе к вечеру, когда Малхирн все еще мучился зубной болью, в его роскошный кабинет зашел Обермайер, нанятый им адвокат по уголовным делам. Ранее во второй половине дня Обермайеру позвонил Гейдж, сообщивший угрожающую новость. Последний был близок к тому, чтобы попросить большое жюри вынести вердикт о привлечении Малхирна к уголовной ответственности и передаче его дела в суд по обвинению в парковках и манипуляции ценами акций. У прокуратуры, сказал он, теперь достаточно улик для подтверждения пунктов обвинения. Кроме показаний Боски большому жюри, обвинители располагали подкрепляющими документами, включая дискредитирующие Малхирна счета-фактуры с завышенными ценами. Гейдж подчеркнул, что если Малхирн рассчитывает хоть на какое-то снисхождение со стороны прокуратуры, то самое время заявить о своей виновности до публичного предъявления обвинения. При этом он дал понять, что Малхирну придется сделать заявление о признании вины, по крайней мере, в одном преступлении с рассмотрением судом обстоятельств дела. Защита иммунитетом исключалась.

Обермайер, очевидно, пришел к выводу, что Малхирну, в его же интересах, нужно как следует обдумать возможность признания вины. Факты, на которых строилась версия государственного обвинения, всерьез оспаривать было невозможно: учетные записи подтверждали все операции с акциями. Малхирн мог изложить в суде собственную версию – он-де думал, что, владея акциями, которые, по утверждению обвинения, «парковал» Боски, он рискует, и ничего не знал о заинтересованности Боски в повышении цены акций Gulf + Western, – но присяжные, если учесть убедительность основанной на косвенных доказательствах версии обвинения, вряд ли больше поверили бы Малхирну, чем Боски и Давидоффу.

Изложив содержание разговора с Гейджем и вкратце перечислив сильные и слабые стороны версии обвинения, Обермайер заговорил о возможном урегулировании, которое Малхирн до сих пор решительно отказывался принимать во внимание. «Почему бы не положить этому конец? – спросил Обермайер, стараясь выдержать абсолютно непринужденную интонацию, словно речь шла о сущем пустяке. – Заявите о своей виновности. Если вы этого не сделаете, они разрушат вашу жизнь». Во взгляде Малхирна сквозило недоверие.

«Я ничего не делал», – гневно выпалил Малхирн. Прежде он неизменно утверждал, что он всего лишь оказал Боски несколько услуг.

«Отложите ваши принципы до лучших времен», – посоветовал Обермайер, что окончательно вывело Малхирна из себя.

«Я не собираюсь признаваться! – едва не вопил Малхирн. – Мне плевать, что они со мной сделают». Сама мысль о том, чтобы уступить нажиму прокуратуры, дала выход глубоко укоренившемуся в Малхирне озлоблению против властей, чему в немалой степени способствовало состояние его психики на тот момент.