Проект «Миссури» - Яна Дубинянская

Пока все это напоминало слегка видоизмененный, но в целом банальный е-мейл. Ничего, окончательный вариант должен выйти более чем впечатляющий. Надо будет придумать ему соответствующее название…

Набрал по внутреннему реле Риту:

— Принеси мне кофе. И если кто-нибудь захочет меня видеть — я занят. Очень занят.

Ну, скажем… «гриф-мессидж». А что, красиво.

Он начал работать.

Жемчужно-белые клавиши касались пальцев мягкой ответной лаской. Символы, возникающие на мониторе, смотрели в глаза серьезно и сосредоточенно, но где-то там, внутри, все-таки пряталась улыбка. Светлая улыбка не просто верной помощницы, единомышленницы, друга — той единственной, на кого можно положиться всегда и во всем, довериться целиком, до последнего байта души. Неотделимой части его самого.

Когда за спиной клацнул замок, Владислав на мгновение убрал левую руку с клавиатуры, указав Рите на место, куда следовало поставить чашку кофе.

…Не обернулся.

ГЕОРГИЙ, пятый курс

Светкино письмо я так и таскал в кармане джинсов. Оно всякий раз напоминало о себе, когда я садился, вставал или нагибался. И внутри становилось холодно и весело, как перед прыжком с разбега в речку в конце апреля. Или когда новая песня начинает ненавязчиво крутиться в голове одной-единственной, да и то неоконченной фразой…

Периодически я, конечно, попросту впадал в ужас. Но это, говорят, нормально.

Мы с Гэндальфом курили у входа в главный корпус в ожидании моей последней «миссуровской» стипендии. Староста Сашкиной группы рассчитался со своими еще на той неделе, однако две трети суммы удержал в оплату корочки диплома: свинство вообще-то. Последняя стипуха — вещь сакральная, и потратить ее надо соответственно. Что мы и собирались сделать по полной программе, поскольку я на диплом сдал тогда же, из собственного кармана.

Палило жестокое солнце, на изгибе «Шара» будто зажглась сверхновая. Но здесь, под козырьком, было почти прохладно. Я прикинул, сколько еще раз мне выпадет прохлаждаться тут, на нашем месте. Выходило два-три, максимум четыре, не больше.

— Ты после выпускного к себе в село? — спросил Гэндальф.

Про письмо он не знал; я никому не говорил, даже ему. Просто так спросил, да и в виду имел, в сущности, другое. Я кивнул, не вдаваясь в подробности.

— Я тоже, наверное, сорвусь к своим на недельку. — Он выпустил правильное колечко дыма: после фильма про своего тезку черт-те сколько тренировался и теперь страшно гордился этим умением. — Блин, сначала хату нужно снять, а то ведь коменда прямо на голову подселит абитуру…

Я опять кивнул. Сколько раз мы с Сашкой обсуждали, как после института будем снимать квартиру на двоих. Похоже, он считал, что наш договор до сих пор в силе. Ничего. Когда узнает — поймет.

— Гляди, Санин чешет.

Я прищурился: действительно, со стороны парка бодрой походкой приближался Влад. Его портфель (раз в десять, наверное, дороже, чем все наши с Гэндальфом шмотки вместе взятые) казался огромным и тяжеленным для щуплой санинской руки. После свадьбы Влад заметно раскрепостился, позволил себе носить в жару рубашки с короткими рукавами и вообще стал больше похож на человека. Вот и не говорите, что женитьба ставит на людях крест.

Притормозил:

— Привет. Вы Омельчука не видели?

— Привет. Сами ждем, — отозвался я.

Гэндальф молчал. Принципиально. Принципы — личное дело каждого, но, по-моему, выглядело это довольно тупо.

— Однако и староста у нас с тобой, Герка. Другие группы еще когда получили…

— Да ладно. Пять лет терпели, можно и в последний раз.

Санинские очки-хамелеоны под ярким солнцем стали черно-лиловыми, словно кожа экваториального негра. Казалось невероятным, что сквозь эту черноту на тебя смотрят человеческие глаза. Ни с того ни с сего подумал: вполне возможно, я уже никогда не вспомню, какого они у него цвета.

— Не понимаю я тебя, Санин.

Надо же! Мы с Владом синхронно повернулись на голос. Сашка щелчком отбросил сигарету — в высшей степени символично, вместе с принципами.

— Хоть убей, не понимаю. Тебе что, мало платят в твоей шарашкиной конторе? — Он явно накручивал себя, лез на рожон. — На фига тебе еще и стипендия? Ну вот скажи: на фига?!

Санин попытался улыбнуться:

— Да ну тебя, Гэндальф…

— ТЕБЕ я не Гэндальф!

Надо было вмешаться. А я стоял, смотрел на них, курил и думал, насколько разного масштаба бывают по жизни конфликты и проблемы. Два воробья не поделили корку хлеба, а на другом конце Земли извержение вулкана, и целый город засыпало пеплом. Одна девчонка мучается, какой помадой сегодня намазаться, а у другой убили парня на войне… в то время как где-то во Вселенной зарождается новая планета. Черт, из этого может получиться классная песня!..

Переступил с ноги на ногу. Просто чтобы почувствовать через карман плотность конверта.

Сашка так активно двинулся на Влада, что тот сделал шаг назад; оступился на крыльце, потерял равновесие и кажется, даже слегка подвернул щиколотку. Определенно пора было что-то предпринять, чтоб через полминуты не пришлось разнимать вульгарную драку. Нет, ну не идиоты ли?.. Соображалось медленно, будто под кайфом.

И тут откуда ни возьмись подскочила Зойка Милевская. Очень вовремя, я оценил.

— Ребята, — затрезвонила, задребезжала, как дилетант медиатором по струнам, — значит, так: на выпускной собираем по двести пятьдесят. Девчонки нашли одну точку в Роще: лес, дискотека, банкетный зальчик такой уютный. Стол, музычка, выпивка по поллитра на каждого, кто захочет сверх — на свои, там барчик такой симпатичный. В общем, оторвемся. Уже сдаете или будете думать?

— Подумаем, — сказал я, делая вид, что вовсе не офигел от суммы. — Тут бы Омельчука со стипендией дождаться.

И дернул наконец за рукав Гзндальфа. Потому как на его физиономии зримо проступила пятнами махровая классовая ненависть — даже смешно. Повезло Зойке уродиться дочкой банкира, ну и что? Лично меня подобные вещи никогда не волновали. Нет, честно: никогда.

— Как надумаете — ко мне или к Ногиной. А ты, Санин?

Напряглась и чуть согнулась рука с портфелем; Влад на секунду замялся.

— Я тоже подумаю.

— Думай, — разрешила Милевская и дематериализовалась.

Влад шагнул вперед, в тень, и стекла его очков сразу стали светлее. За ними уже угадывались глаза. И даже их выражение — слегка растерянное, будто детское.

— Ну ты и жло-о-об, — протянул Сашка.

Уже без злобы — с веселым удивлением. Как если бы в сериале давно разоблаченный зрителями вражеский шпион вдруг взял да и оказался нашим разведчиком. Влад усмехнулся и пожал плечами. Гэндальф набрал в грудь побольше воздуха, как перед нырком, и вдруг протянул Санину руку. Железное кольцо ослепительно блеснуло на солнце, словно в него вставили крупный брильянт.