Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Рыцарский меч рубил тварей с лёгкостью лесоруба, раскалывающего поленья. Имперец сражался расчётливыми движениями воина, рождённого проливать кровь, закалённого бесчисленными кампаниями и жизнью, полной войн. Его конь ржал и лягался, взбалтывая кровавую грязь и взбрыкивая мощными ногами. Он кружил вокруг хозяина, круша рёбра и ломая черепа каждым ударом подкованных железом копыт.

По крайней мере, уже десять зверей были мертвы, куча их внутренностей валялась в окровавленном круге у ног рыцаря. Но даже столь искусный воин не мог сражаться со столь многими и уцелеть. В конечном счёте, громадный зверь шириной с медведя сбил рыцаря перед смертью, и когда клинок на миг остановился, остальные набросились на него.

Он перекатился и встал на одно колено, и в этот момент зверь с головой волка впился зубами в наруч. Металл смялся, и рыцарь подавил крик боли. Он несколько раз ударил латной перчаткой сбоку в череп монстра, пока не треснула кость и тот не осел с булькающим визгом. Другой укусил горжет. Рыцарь схватил монстра за челюсть и вонзил шип на рукояти меча ему в глаз. Чудовище взвыло и отпрянуло.

— Сзади! — закричала Софья, и рыцарь сверкающим росчерком повернул меч, полностью изменив захват клинка, и ударил вверх под правой подмышкой. Его атаковала чешуйчатая и рогатая тварь с большим количеством рук и ног, чем положено нормальному существу. Она бросала вызов любому простому описанию, но всё равно сдохла, насадив себя на меч.

Рыцарь встал, и Софья увидела, что они окружены.

Кольцо пускающих слюни монстров насчитывало не менее тридцати душ, и краткая искра надежды в груди погасла. Меньшие звери держались позади крупных существ, и в их ворчании и воющем лае ощущался чудовищный аппетит.

Софья услышала топот копыт по мокрой земле.

И над степью разнёсся пронзительный крик, сопровождаемый множеством гикающих воплей, звук столь же дикий и свободный, как любое сердце в Кислеве. Её сердце воспарило, узнав его, и в этот момент из грозы выскочили всадники.

Они скакали на конях, окрашенных грязью и цветными красками, крылатые уланы, сидевшие прямо в седле в лоснящихся от дождя плащах, развевавшихся подобно тёмно-красным хоругвям. Плетёные чубы и свисающие усы воинов выглядели великолепно, они приближались к зверям, опустив кавалерийские пики, которые называли копьями. За их спинами изгибались украшенные перьями крылья, пронзительно завывая на ветру во время атаки.

Кольцо монстров распалось, в первом же сокрушительном ударе увенчанные флагами копья пронзили насквозь плоть двух десятков мутантов. Остальные спасались бегством в грозе, и яркие всадники, злобно крича, преследовали их, рубя кривыми саблями и раскалывая черепа. Раньше крылатые уланы смеялись, убивая, но сейчас мало кто смеялся в Кислеве.

Когда уланы прикончили последних тварей, рыцарь опустил меч, вонзив клинок в покрасневшую грязь под ногами. Софья резко выдохнула, и Миска удивлённо уставилась на одинокого рыцаря.

Гигантский воин-господарь на высокой лошади в чёрном и серебряном цветах Тора отъехал от основной группы всадников и остановил коня рядом с рыцарем. Он убрал в ножны, висевшие поперёк облачённых в меха плеч, тяжёлый меч с прямым клинком — огромный шестифутовый палаш.

Софья не встречала никого равного ему. Даже Павел Лефорто Коровиц — упокой Ольрик его грубую душу — не был столь широкого телосложения.

— Лев-убийца! — воскликнул он, слезая с лошади с удивительным изяществом и, словно кувалдами, упираясь руками в плечи рыцаря Пантеры. — Мне кажется, ты пытался убить себя, яха? Не мог подождать остальных, а?

— Ты прав, ротмистр Тей-мураз, — ответил рыцарь, и в его голосе послышался акцент величайшего города Империи. — Да, я должен был подождать, но посмотри. Вон она…

Он кивнул в сторону Софьи и Миски, и гигант посмотрел на них. В его длинные усы были вплетены серебряные нити, и суровое, обветренное лицо осветило понимание.

— Что ж, похоже, хотя бы один бог ещё прислушивается к молитвам, мой друг, — сказал он, разглаживая длинную кольчугу из клёпанных железных чешуек и одёргивая меховой китель на своей огромной фигуре.

— Ты — Софья Валенчик? — спросил он на её родном языке.

Она кивнула. — Да, но откуда вы узнали это?

— Потому что я рассказал ему, — ответил рыцарь, снимая шлем.

Сердце Софьи забилось сильнее, когда она посмотрела на его лицо: исхудавшее, в сравнение с тем, что она помнила, и обрамлённое поседевшими волосами. В последний раз она видела его искажённым горем, когда рыцарь рассказывал ей, как посол Каспар фон Велтен погиб под Урзубьем.

— Боги, — произнесла она. — Курт Бремен. Как ты оказался здесь?

— Я вернулся за тобой, — ответил он.

Они оставили мёртвых в степи, даже павших всадников.

По обычаю, каждую лошадь следовало отпустить в степь с её всадником, накрытым саваном на спине, свободно преследовать огонь Дажа, пока не закончится земля, чтобы скакать.

Но уланы не могли пожертвовать даже одним конём ради похорон в степи, и, закончив выкрикивать имена павших на ветру и пролив кумыс на землю, всадники повернули на запад.

Спаслись пятьдесят два беженца, их посадили на лошадей улан, а Софья и Миска ехали на спине гигантского мерина Курта.

Проскакав под дождём десять миль, они въехали в укрытую туманом расселину, глубокий овраг с крутыми склонами, который нельзя было заметить с расстояния больше нескольких десятков ярдов. Внутри тёмных стен каньона температура резко упала, и с камней чёрного утёса свисали капающие кинжалы льда.

У его подножья дно ущелья расширилось, и Софья увидела множество кожаных палаток, разбитых неровным кругом вокруг огромного шатра, мерцающего серебром. У входов в пещеры низко горели защищённые костры, дым успевал рассеяться, прежде чем подняться в степь. У них сидела, по крайней мере, тысяча обездоленных воинов, десяток рот или больше. Большинство оказались ранены, и у всех был затравленный взгляд людей, которые всё ещё не могли поверить, что их страна больше им не принадлежит.

Софья знала этот взгляд очень хорошо. У неё у самой был такой же, из-за него морщины прорезали красивое лицо и поседели волосы.

Они встали от костров, чтобы приветствовать вернувшихся воинов, похлопывая по шеям их коней и выкрикивая имена мёртвых, услышав их. Вновь прибывшие всадники спешились и увели лошадей, ослабив подпруги и прихватив пучки грубого можжевельника, чтобы вытереть блестящий пот с боков животных.

Первой обязанностью всадника было позаботиться о своём коне, и каждый всадник Кислева относился к ней с полной серьёзностью.