Виктор Вавич - Борис Житков

Санька отрясывал голову от крика и все сильнее, сильнее сдавливал больного отчаянными руками.

Руки

ТАЙКА шла из сарая через двор по грязи - фу! в русских сапогах, и Тайка поглядывала на калитку - не может быть, а вдруг войдет и увидит такую, и платком голова замотана - прямо узел с бельем! - и Тайка скакала, шлепала через грязь скорей к крыльцу, а рукой глубоко в кармане сжимала рубль шесть гривен, в другой - вихлялся, визжал на ручке подойник.

Всеволод Иванович сидел перед самоваром, ждал, пусть нальет, пусть сядет напротив: с блюдечка тянет и каждый раз волосы в чай - выбьются и падают. Скажешь, и ручкой замахнет волосы назад - совсем как мать бывало, и пальчики легкие - шмыг в тонких волосах.

- Тайка, ты? Ну-ну, шевелись! - и Всеволод Иванович постукал ложечкой о блюдце. Слышал, как Тайка стягивала в прихожей сапоги, как бренчала рукомойником. - Что это? За молоком приходили?

Красная какая. Краснеет все она последнее время, сразу, как ошпарится.

- Парное, говоришь, им вот надо? А как платить, так вторая неделя ведь... Куда это ты? Да масло на столе. На столе! Здесь масло! - крикнул Всеволод Иванович в дверь, перегнулся в кресле. - Здесь, говорю. Подрала куда-то, - сказал уже вполголоса.

Тайка вошла бледная, глазами хлопает. Всеволод Иванович украдкой глянул из-под бровей - делается все с ней что-то, хоть бы уж сделалось! - и тихонько сунул свой большой стакан к самовару. Тайка глядела вниз, в посуду, и руки подрагивали, когда чай наливала. Всеволод Иванович повернулся к окну.

- Заходили чего-то. Заходили, говорю, чего-то нынче, - громче сказал Всеволод Иванович. - Вон уж который, - и он кивнул на окно.

Тайка мотнула головой в окно.

- Заходили, говорю, - повторил Всеволод Иванович и глянул на Тайку.

- Говорила... приходила... говорила, - Тайка засуетилась глазами по столу, - нынче в театре экстренный дневной вечер и читать будут... распоряжение, что свобода... и концерт, - и Тайка села и сунула в рот кусок хлеба.

- Какой вечер? Распоряженье читать? Кто это говорил-то? И концерт при чем? - Всеволод Иванович в упор смотрел Тайке в темя, а Тайка замотала над блюдцем головой, совсем к столу припала. - Свобода? Кому это вдруг свобода?

Тайка вдруг встала, и слезы на глазах, и лицо в сторону завернула, и в свою комнату, с куском непрожеванным.

- Таисенька!

Тайка дверь за собой толкнула.

Старуха заворочалась у себя.

- Дурак! Ах, дурак, Сева! - и с горем каким вздохнула!.. Всеволод Иванович хотел встать, но куда ж идти? Ни к одной.

- Уж родился дураком, - ворчал Всеволод Иванович и вертел громко ложечкой, - в сына твоего пошел, видно, в Виктора... в Виктора удался уж... таким умником.

Всеволод Иванович разом плюхнул горячий чай в блюдце, перелил на скатерть.

- Был бы умным, - тише говорил Всеволод Иванович, - не родил бы квартального... умудрил Господь... бог Саваоф... и Пресвятая Троица. Дурак и есть! - крикнул Всеволод Иванович. - И нечего с дураком разговаривать.

Всеволод Иванович встал и нарочно во всю мочь ткнул назад кресло, пошел к себе в комнату, оставил чай на блюдечке. Самовар один стоял и плевался громко сквозь дырочки.

Тайка села с размаху на стул, уперла локти в столик, в закапанное сукно, и расползлись, разрябились знакомые черные пятнышки сквозь слезы. Самые знакомые пятнышки, кляксы, и смотрели осторожно на Тайку. Обтерла слезы и пальцем стала обводить пятнышки.

- Самая, самая я несчастная, - и губы дрожали, говорила шепотом.

"И волосы, как мочало, желтые, прямые, - Тайка дернула себя за мокрую прядь, - все дуры несчастные, у кого волосы как палки". - Тайка всхлипнула, легла на стол, на руки головой. Глаза закрыла. "И вдруг пройду мимо барьера - они там внизу - шумит, шумит театр голосами, хлопают, хлопают голоса. А он там, к углу, и в ноты глядит и пробует - усами над флейтой. И вдруг пробежит, как ветер свежий поверх всех, как ветер в саду по деревьям и вдруг вверху затрепещет - и улетел ввысь" - и Тайка выпустила сбившийся воздух в груди. - "А потом говорит с товарищем, и ничего, ни словечка не услышишь, и вдруг, вдруг глянет наверх и увидит. И только б успеть головой кивнуть". - Тайка уж подняла голову, уж всеми глазами глядела в подоконник, а Израиль поворачивался, смеялся товарищу, и в ушах подъемный говор толпы. Тайка встала, переодевалась и все глядела туда, в подоконник, в угол. - "И так, так погляжу, это все, все услышит, все! Пусть скажет: Тая! на ухо шепотом".

- Та-я! - сказала вслух Тайка, испугалась, огляделась. Совсем готова. Глянула в зеркало - фу! красное лицо, будто девчонка набегалась. И глаза блестят - будто кузнечика поймала и рада, как дура какая. Тайка тыкала пудрой в лицо, было лицо уже меловое, а Тайка все еще зло тыкала пушком нос, подбородок, и пудра сыпалась на платье. Тайка глянула на дверь и достала из домашнего платья рубль шесть гривен, осторожно, не бренча; положила в кошелечек. Стряхнула с платья пудру. Мигом вышла, мигом натянула пальто. Будто мама зовет. Тайка нарочно стукала ногами, набивала калоши и хлопнула дверью - быстрым шагом мимо собаки в калитку.

На улице верно: заходили, идут все в город, и Тайка скорее запуталась в народ - еще начнет от ворот орать на всю улицу - Таиса!

Тайка обгоняла всех, не смотрела, кто идет, не оглядывалась.

- А потом утоплюсь! - вполголоса сказала Тайка навстречу ветру.

Билась над бровью желтая прядь - пускай! все равно - веселые волосы. Тайка мотнула на ходу головой.

"Если б я была знаменитой актрисой или балериной какой-нибудь, и все б смотрели..." - Тайка храбро закинула голову чуть вбок, поправила на голове круглую шапочку, и вдруг опять слезы проклятые. Ух, проклятые, проклятые! Тайка была уж на площади, трясла головой, стряхивала слезы - скорей в городской сад, чтоб не видели. Тайка не замечала, что густо, очень густо толпился народ; она пробивалась в ворота сада, - в саду никого не бывает. А в саду народ, гимназисты какие-то - полным-полно. Нет, хоть не глядят. Все глядят вон туда. Тайка достала платок, сморкалась и слезы заодно - тайком, незаметно вытирала. Что это? Торчит какой-то. Гимназист на скамейку, что ли, встал. И все туда глядят. Скажите, каким барином стал и руками, руками-то как. Подумаешь! Но сзади напирали - о! и семинаристы. Гимназистки, хохотушки противные, и Тайке боязно было, что глядеть станут, что ревела, и пудра вся пропала. Чего это он?

- Что ж нам предлагает царское правительство? - слышала Тайка высокий голос в сыром глухом воздухе. - Оно предлагает нам не Учредительное собрание, которого...

"Да это Кузнецов, - вдруг узнала Тайка, - Сережка Кузнецов, он в эту... в Любимцеву-Райскую влюблен, букеты на сцену кидал и все в оркестр попадал. Выгоняли, говорят, из гимназии".

- Что такое, что такое? - громко говорила Тая, на нее шикнула гимназистка - ух, злая какая! Фу! злая! - и Тайка старалась выбраться из толпы и осторожно сверлила плечом, как бывало в церкви.

"Началось, а вдруг началось".

Не дотискаться к воротам, и прут, прут навстречу, сбивают назад, и уж по траве, по кустам, как попало, ломят прямо. Закричали там чего-то. Тайка оглянулась: на месте Сережи уже какой-то бородатый. Фу! не узнала - доктор! доктор Селезнев, и все в ладоши забили. Тайка снова рванулась к выходу - ох, наконец! Свободней на площади. Ой, давка какая у театра. Ничего, через артистическую дверь, ничего, пожарный там, он знает, пропустит, и Тайка бегом перебежала свободный кусок площади. Дернула дверь - заперто. Тайка дернула еще раз ручку, рванула еще. Идет - вон в каске уже - пожарный, началось, значит, если в каске, а то в фуражке он с синим околышем, с кокардой - говорит за стеклом, не слышно.

- Пустите, ради Бога, на минуту! - кричала Тайка в самое стекло, стукала пальчиками. - Пожалуйста! Очень! Миленький, золотой!

"Отмыкает, отмыкает! - нет, приоткрыл только".

- Барышня, - говорит в щелку, - не надо, идите домой, домой ступайте. Нехорошее сегодня.

- Ничего, на минутку, я сейчас назад, домой, ради Бога, миленький. - И Тайка ухватилась за створку дверей, вцепилась пальчиками - пусть прищемит.

Пустил!

- На один момент, - кричит вдогонку, - эй!

А Тайка бежала уж по лестнице, и вот он, коридор, - пусто, слава Богу! - вот дверь, французский замок, а там уж за дверью гул, так и бурлит, так и барабанит в дверь - народу-то, должно, и Тайка повернула замок, с трудом пихнула дверь - и яркий плеск голосов обхватил голову. Тайка захлопнула за собой дверь. Гуща! Вот гуща - как никогда. Вяльцева приезжала, и то такого не было - и не сидят, все вплотную стоят в партере. А в ложах-то! Вывалятся сейчас через край. Тайка вспотела, раскраснелась от давки, от толчеи. В зале все в пальто, в шапках. Тайка пробивалась к барьеру оркестра Что это? Там тоже полно и тоже в шапках, шляпы, фуражки, и все головы шевелятся, вертятся - и нет, совсем нет музыкантов Тайку придавили к барьеру, а она все вглядывалась в головы внизу - может быть, он тоже в шляпе, как все. Тая искала котелок, тщательно просматривала по кускам, будто искала на ковре копейку. И вдруг все захлопали. Тайка увидела, как поднялся занавес.