Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

По иронии судьбы Тиберию открыл глаза не кто иной, как его злейший враг — сенатор Азиний Галл (это случилось незадолго до его ареста). Дело было в том, что Галл, ненавидевший Сеяна, избрал для борьбы с ним своеобразную тактику. На каждом заседании он вставал и предлагал чем-нибудь наградить Сеяна за преданность императору и отечеству. И сенаторы неизменно голосовали за это, а Тиберий утверждал их решение. Дошло до того, что Рим был просто наводнен изображениями любезнейшего друга императора — статуи Сеяна стояли повсюду, на каждой площади по нескольку штук, на Капитолии, возле каждого храма. Азиний Галл нарочно доводил до абсурда всеобщее поклонение — чтобы этим подчеркнуть, кто в Риме настоящий хозяин. Сеяну приходилось даже жаловаться императору на такое издевательство, но подобные жалобы звучали глупо: что мог сделать Тиберий? Снять десяток-другой статуй и золотых изображений?

Последней каплей стало предложение Галла отметить Сеяна какой-то особенной наградой. Все существующие у него уже были, и с излишком, а вот знака отличия, осенившего бы не только его самого, но и все его потомство, не было. Поэтому Галл придумал такой символ: золотой ключ — как знак того, что доступ к императору надежно закрыт Сеяном (ради блага отечества, разумеется). Тут Сеян разозлился так, что приехал на Капри и потребовал у Тиберия, чтобы тот одернул обнаглевшего Галла.

Потом Азиний Галл был арестован, и Сеян успокоился. Но Тиберий прекрасно понял аллегорию, таившуюся в золотом ключе. У Сеяна в руках вся императорская переписка, дубликат его печати и вся полиция. Он полностью контролирует ситуацию в Италии и может хоть государственный переворот совершить. Последним, кто об этом узнает, будет сам император. Тиберий вдруг осознан, что собственных верных людей, кроме нескольких десятков телохранителей-батавов, у него нет. Все подчиняются Сеяну и в случае чего будут на его стороне.

Тиберию срочно понадобился такой верный человек. Причем человек этот не должен вызывать подозрений, в первую очередь у Сеяна. И служить Тиберию он станет ради такой награды, перед которой померкнет все, что сможет пообещать ему Сеян. Думая о верном человеке, Тиберий имел в виду Гая Калигулу.

Он внимательно следил за тем, как относится Калигула к казням своих ближайших родственников — матери, Агриппины, и обоих братьев, Нерона и Друза. Впечатления от наблюдений были самые обнадеживающие — Калигула не только не страдал, но даже не казался расстроенным. Его гораздо больше заботили походы по публичным домам и разные жестокие проделки, на которые Калигула был большой мастер. В разговорах со своим окружением — а за ним по ночному Риму обычно таскалась целая свора прихлебателей — Калигула не раз заявлял, что его мать была просто вздорной и глупой бабой, которая только и делала, что ставила ему — ему! — в пример его идиотов братьев. Он, Калигула, с самого раннего возраста не нуждался ни в каких наставлениях, а тем более — в примерах. Он в трехлетнем возрасте один усмирил бунт в войсках его отца Германика. Легионы трепетали перед ним, когда Калигула расхаживал перед их строем, размахивая игрушечным мечом! Он мог тогда повести армию за собой и разгромить всех германцев! Но отец, заметив такую популярность сына, немедленно отдал его под опеку Агриппины, потому что боялся соперничества с Калигулой. И с тех пор ему не давали жить, как он хочет, а только одергивали, запрещали, наказывали и ставили кого-нибудь в пример. Зато сейчас он избавился от всех надоедливых родственников и будет жить по-своему!

Через некоторое время Тиберий пригласил Калигулу к себе на Капри.

Там еще происходили казни. Еще Агриппина была жива на далеком острове Пандатерия. Еще Друз томился в застенке. Калигуле только что исполнилось восемнадцать лет.

Тиберию хотелось сначала расположить к себе юношу, заодно попытавшись понять — нет ли у него на душе тщательно скрываемой обиды на императора. Никаких признаков обиды он не нашел, а расположения и добиваться не надо было: с первых своих шагов по благодатной почве острова Калигула, восхищенный тем, что находится здесь, стал относиться к Тиберию просто как к божеству. Его все здесь приводило в восторг. Он с увлечением смотрел на то, как солдаты казнят преступников, — при этом со знанием дела рассказывал Тиберию, что в армии казнят гораздо примитивнее и скучнее (Тиберий и сам так считал). А спинтрии, на которых Калигуле было разрешено раз посмотреть, привели его в состояние легкого радостного помешательства. Обретя способность выражаться связно, Калигула назвал спинтриев маленькими Панами, а Тиберия — Юпитером среди них. Одним словом, император понял, что не ошибся, назначив Калигулу себе в преемники. В преемники? Мысль пришла внезапно, и Тиберий сразу почувствовал, что именно это он и имел в виду, затевая сделать из Калигулы верного человека.

Видя, что достаточно очаровал Калигулу, Тиберий решил, что надевать узду на коня надо, пока он в стойле. Если хочешь заглянуть человеку глубоко в душу и заодно сделать его своим союзником, задай ему вопрос, подобный тому, который за ужином задал Калигуле:

— А скажи-ка мне, сынок, не чувствовал ли ты, что тебе суждено в жизни некое высокое предназначение? Что тебе дано гораздо больше, чем другим?

Калигула был стройным белокурым юношей с бледным лицом и глубоко посаженными глазами. Он вздрогнул от такого вопроса всем телом и вперил взгляд в пространство.

— О цезарь, — прошептал он, — мне страшно тебе отвечать.

— Не бойся, — подбодрил его Тиберий, — В этом нет ничего страшного. Я ведь не случайно тебя спросил.

Калигула порывисто дышал, нервно хрустел пальцами, что в разговоре с императором выглядело крайне непочтительно. «А уж не безумен ли он?» — подумал Тиберий. Что же, небольшая нотка безумия вряд ли помешает. В данном случае это вовсе не порок, а огромная сила, управляя которой можно достичь многого. Если не выпустить ее из-под контроля.

— Я всегда это знал. С тех пор как себя помню — знал, — с некой торжественностью произнес Калигула. И вдруг, неожиданно для Тиберия, захихикал и заговорил как ребенок: — А ти хочесь меня убить, дедуска Тибелий? — Но тут же прекратил сюсюканье. — Не надо, цезарь. Меня тебе убивать нет необходимости. Да ты и сам это понимаешь — иначе не позвал бы к себе в гости, а приказал бы… Я ведь в гостях, цезарь?

— Ты очень смышлен, мой милый, — после долгого молчания, во время которого Калигула хихикнул еще несколько раз, сказал Тиберий. — Время покажет — не станешь ли ты чересчур смышленым. Видишь, я тоже умею говорить намеками. Но давай-ка приступим к делу. Расскажи мне о своей жизни.

— Вся моя жизнь у тебя как на ладони, цезарь, — удивленным голосом произнес Калигула, — Ты, наверное, хотел спросить, на что я способен? Я отвечу, что способен на все.

— Откуда такая уверенность?

— Не сердись, но я знаю. Об этом мне не раз говорила моя прабабка, а твоя мать — сиятельная госпожа Ливия. И твой Фрасилл, еще лет пять назад. Ливия дружила с ним. Ты знал, что Фрасилл часто бывал у нее?

Тиберий нахмурился, но постарался не отвлекаться и разгладить морщины на лице.

— Не наказывай Фрасилла, цезарь, — попросил Калигула. — Он очень нужен — и тебе и мне… потом,

— Когда я умру, ты хочешь сказать? Но ведь Фрасилл не переживет меня. Это его собственное предсказание.

— Он может и ошибаться. Они все ошибаются, когда дело касается их самих. Иначе жили бы вечно. Но то, что мне говорил Фрасилл, основано на книгах Великой Сивиллы.

Теперь Калигула был серьезен, не кривлялся и не хрустел пальцами.

— И что же такое он тебе наплел? — медленно, внутренне холодея, спросил Тиберий. — Или мне лучше у него поинтересоваться?

— После тебя, цезарь, императором стану я, — просто ответил Калигула. — Но это будет еще очень не скоро. И еще Фрасилл сказал, что власть ты мне отдашь добровольно.

Тиберий подумал, что, наверное, не следует гневаться на Фрасилла, который просто хранил профессиональную тайну и потому ничего ему об этом не сказал. Да иначе предсказание могло бы и не сбыться.

— Можно попросить тебя, цезарь, об одном одолжении? — вдруг произнес Калигула. Он явно хотел отвести пока разговор от щекотливой темы.

— Слушаю тебя.

— Собственно говоря, это будет выгодно в первую очередь тебе. Как я понимаю, ты испытываешь нужду в преданных людях?

Тиберий пожал плечами.

— Мне преданы все, — надменно сказал он, — Но, конечно, такие люди нужны всегда. О ком идет речь?

— Дай разрешение на перевод в Рим одного офицера. Его имя — Кассий Херея, он командир когорты в войске на Рейне, которым мой отец командовал. Назначь его в гвардию — и ты не пожалеешь.

— Ты ему за что-то должен, мой мальчик?

— Он просто мне нравится. Мы, можно сказать, соратники. — И Калигула опять захихикал. — И, во всяком случае, в гвардии будет хотя бы один человек, на кого ты можешь | положиться с полной уверенностью.