Том 5. Багровый остров - Михаил Булгаков

― Иван, Иван… — робко воскликнул Рюхин. А доктор сказал вежливо и печально, щуря близорукие глаза:

― Зачем же вы сердитесь? Я решительно не понимаю…

― Двадцать пять лет мне, — сурово ответил Иванушка, — и я завтра на вас на всех пожалуюсь. И на тебя, гнида! — отнесся он уже персонально к Рюхину.

― За что же вы хотите пожаловаться?

― За то, что меня силой схватили и притащили куда-то.

Рюхин глянул тут на Иванушку и похолодел. Глаза у Иванушки из перламутровых превратились в зеленые, ясные. «Батюшки, да он вполне свеж и нормален, — подумал Рюхин. — Зачем же такая чепуха… зачем же мы малого в психическую поволокли. Нормален, только рожа расцарапана».

― Куда это меня приволокли? — надменно спросил Иван.

Рюхину захотелось конспирации, но врач сейчас же открыл тайну.

― Вы находитесь в психиатрической лечебнице, оборудованной по последнему слову техники. Кстати добавлю: где вам не причинят ни малейшего вреда и где вас никто не собирается задерживать силой.

Иванушка недоверчиво покосился, потом пробурчал:

― Хвала Аллаху, кажется, нашелся один нормальный среди идиотов, из которых первый — величайшая бездарность и балбес Пашка.

― Кто этот Пашка-бездарность? — спросил врач.

― Вот он — Рюхин, — ответил Иванушка и указал на Рюхина.

― Простите, — сказал доктор.

Рюхин был красен, и глаза его засверкали. «Вот так так, — думал он, — и сколько раз я давал себе слово не ввязываться ни в какие истории. Вот и спасибо. Свинья какая-то, и притом нормален». И горькое чувство шевельнулось в душе Рюхина.

― Типичный кулачок-подголосок, тщательно маскируется под пролетария, — продолжал Иванушка сурово обличать Рюхина, — «и развейтесь красные знамена», а посмотрели бы вы, что он думает, хе… — и Иванушка рассмеялся зловеще.

Доктор повернулся спиной к Иванушке и шепнул:

― У него нет белой горячки.

Затем повернулся к Ивану и заговорил:

― Почему, собственно, вас доставили к нам?

― Да черт их возьми, идиотов! Схватили, затолкали в такси и поволокли!

― Простите, вы пили сегодня, — осведомился доктор.

― Ничего я не пил, ни сегодня, ни вчера, — ответил Иван.

― Гм… — сказал врач, — но вы почему, собственно, в ресторан, вот как говорит гражданин Рюхин, пришли в одном белье?

― Вы Москву знаете? — спросил Иван.

― Да, более или менее… — протянул доктор.

― Как вы полагаете, — страстно спросил Иван, — мыслимо ли думать, чтобы вы в Москве оставили на берегу реки что-нибудь и чтобы вещь не попятили? Купаться я стал, ну и украли, понятно, и штаны, и толстовку, и туфли. А я спешил в «Шалаш».

― Свидание? — спросил врач.

― Нет, брат, не свидание, а я ловлю инженера!

― Какого инженера?

― Который сегодня на Патриарших, — раздельно продолжал Иван, — убил Антона Берлиоза. А поймать его требуется срочно, потому что он натворит таких дел, что нам всем небо с овчинку покажется.

Тут врач вопросительно отнесся к Рюхину. Переживающий еще жгучую обиду, Рюхин ответил мрачно:

― Председатель Вседруписа Берлиоз сегодня под трамвай попал.

― Он под трамвай попал, говорят?

Его убил инженер.

― Толкнул, что ли, под трамвай?

― Да не толкнул! — Иван раздражился, — почему такое детское понимание вещей. Убил — значит толкнул! Он пальцем не коснулся Антона. Такой вам толкнет!

― А кто-нибудь еще видел кроме вас этого инженера?

― Я один. То-то и беда.

― Фамилию его знаете?

― На «Ве» фамилия, — хмуро ответил Иван. И стал потирать лоб.

Инженер Наве?

― Да не Наве, а на букву «Ве» фамилия. Не прочитал я до конца на карточке фамилию. Да ну тебя тоже к черту. Что за допросчик такой нашелся! Убирайтесь вы от меня! Где выход?

― Помилуйте, — воскликнул доктор, — у меня и в мыслях не было допрашивать вас! Но ведь вы сообщаете такие важные вещи об убийстве, которого вы были свидетелем… Быть может, здесь можно чем-нибудь помочь…

― Ну, вот именно, а эти негодяи волокут куда-то! — вскричал Иван.

― Ну вот! — вскричал и доктор, — возможно, здесь недоразумение!.. Скажите же, какие меры вы приняли, чтобы поймать этого инженера?

― Слава тебе, Господи, ты не вредитель, а молодец! — и Иван потянулся поцеловать, — меры я принял такие: первым делом с Москвы-реки бросился в Кремль, но у Спасских ворот стремянные стрельцы не пустили! Иди, говорят, Божий человек, проспись.

― Скажите! — воскликнул врач и головой покачал, а Рюхин забыл про обиды и вытянул шею.

― Ну-те-с, ну-те-с, — говорил врач крайне заинтересованный, и женщина за столом развернула лист и стала записывать. Санитары стояли тихо и руки держали по швам, не сводили с Ивана Безродного глаз. Часы стучали.

― Вооруженные были стрельцы?

― Пищали в руках, как полагается, — продолжал Иван, — тут я, понимаешь ли, вижу, ничего не поделаешь, и брызнул за ним на телеграф, а он проклятый вышел на Остоженку, я за ним в квартиру, а там голая гражданка в мыле и в ванне, я тут подобрал иконку и пришпилил ее к груди, потому что без иконки его не поймать… Ну… — тут Иван поднял голову, глянул на часы и ахнул.

― Батюшки, одиннадцать, — закричал он, — а я тут с вами время теряю. Будьте любезны, где у вас телефон?..

Один из санитаров тотчас загородил его спиной, но врач приказал:

― Пропустите к телефону.

И Иван уцепился за трубку и вытаращил глаза на блестящие чашки звонков. В это время женщина тихо спросила Рюхина:

― Женат он?

― Холост, — испуганно ответил Рюхин.

― Родные в Москве есть?

― Нету.

― Член профсоюза?

Рюхин кивнул. Женщина записала.

― Дайте Кремль, — сказал вдруг Иван в трубку, в комнате воцарилось молчание. — Кремль? Передайте в Совнарком, чтобы послали сейчас же отряд на мотоциклетках в психиатрическую лечебницу… Говорит Бездомный… Инженера ловить, который Москву погубит… Дура. Дура, — вскричал Иван и грохотнул трубкой, — вредительница! — и с трубки соскочил рупор.

Санитар тотчас повесил трубку на крюк и загородил телефон.

― Не надо браниться в телефон! — заметил врач.

― Ну-ка, пустите-ка меня, — попросил Иван и стал искать выхода, но выход как сквозь землю провалился.

― Ну, помилуйте, — заметил врач, — куда вам сейчас идти. Поздно, вы не одеты. Я настойчиво советую вам переночевать в лечебнице, а уж днем будет видно.

― Пропустите меня, — сказал Иван глухо и грозно.

― Один вопрос, как вы узнали, что инженер убил?

― Он про постное масло знал заранее, что Аннушка его разольет! — вскрикнул Иван тоскливо, — он с Пилатом Понтийским лично разговаривал… Пустите…

― Помилуйте, куда вы пойдете!

― Мерзавцы, — вдруг взвыл Иван, и перед женщиной засверкала никелированная коробка и склянки, выскочившие из выдвижного ящика.

― Ах, так, ах, так… — забормотал Иван, — это, стало быть, нормально человека силой задерживать в сумасшедшем доме. Гоп! — И тут Иван, сбросив Пантелеево пальто, вдруг головой вперед бросился в окно, прикрытое наглухо белой шторой. Коварная сеть за шторой без всякого вреда для Ивана спружинила и мягко бросила поэта назад и прямо в руки санитаров. И в эту минуту в руках у доктора оказался шприц. Рюхин застыл на месте.

― Ага, — прохрипел Иван, — вот какие шторочки завели в домиках, ага… — Рюхин глянул в лицо Ивану и увидел, что оно покрылось потом, а глаза помутнели, — понимаем! Помогите! Помогите!

Но крик Ивана не разнесся по зданию. Обитые мягким, стеганые стены не пустили воплей несчастного никуда. Лица санитаров исказились и побагровели.

― Ад-ну… адну минуту, голову, голову… — забормотал врач, и тоненькая иголочка впилась в кожу поэта, — вот и все, вот и все… — и он выхватил иглу, — можно отпустить.

Санитары тотчас разжали руки, а женщина выпустила голову Ивана.

― Разбойники! — прокричал тот слабо, как бы томно, метнулся куда-то в сторону, — еще прокричал: — И был час девятый!.. — но вдруг сел на кушетку… — Какая же ты сволочь, — обратился он к Рюхину, но уже не криком, а печальным голосом. Затем повернулся к доктору и пророчески грозно сказал:

― Ну, пусть погибает Красная столица, я в лето от Рождества Христова 1943-е все сделал, чтобы спасти ее! Но… но победил ты меня, сын погибели, и заточили меня, спасителя.

Он поднялся и вытянул руки, и глаза его стали мутны, но неземной красоты.

― И увижу ее в огне пожаров, в дыму увижу безумных бегущих по Бульварному Кольцу… — тут он сладко и зябко передернул плечами, зевнул… и заговорил мягко и нежно:

― Березки, талый снег, мостки, а под мостки с гор потоки. Колокола звонят, хорошо, тихо…

Где-то за стеной протрещал звоночек, и Рюхин раскрыл рот: стеганая стена ушла вверх, открыв лакированную красную стену, а затем та распалась и беззвучно на резиновых шинах въехала кровать. Ивана она не заинтересовала. Он глядел вдаль восторженно, слушал весенние громовые потоки и колокола, слышал пение, стихи…