Коррупция в Политбюро: Дело «красного узбека» - Федор Раззаков

«Прикрытие» полностью удалось: в ходе «узбекского дела» будут арестованы тысячи (!) людей, однако среди них фактически не окажется ни одного представителя армянской национальности. То есть в уголовных делах в качестве главных фигурантов будут проходить узбеки, таджики, туркмены, русские, евреи, азербайджанцы, греки, украинцы и т. д., но ни одного высокопоставленного армянина среди них не окажется (а их, повторюсь, в руководящих кругах Узбекистана было предостаточно – в одних органах внутренних дел четверть личного состава составляли армяне). Получалось, что преступниками в этой республике мог оказаться кто угодно, но только не граждане армянской национальности. Позднее эта политика «кремлевских глобалистов» дорого обойдется простым армянам, проживающим в Узбекистане: местные жители их станут оттуда выживать. Впрочем, вполне возможно, именно этого как раз и добивались глобалисты – поссорить между собой народы, которые на протяжении десятилетий жили друг с другом в мире и согласии.

Отметим, что даже несмотря на эти процессы, выдавливание армян из Узбекистана имело меньшую активность, чем в других среднеазиатских республиках, где армяне после узбекистанских событий угодили в разряд потенциально опасной диаспоры. В итоге из 180 тысяч уехавших из данного региона армян, большую часть составляли выходцы из Таджикистана и Туркмении, и только потом шел Узбекистан. То есть узбеки и здесь доказали свою национальную толерантность.

Рашидову и его сторонникам не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, против кого было направлено «бухарское дело». Ведь Мелкумов действовал в обход высшего руководства Узбекистана, выполняя прямое указание Москвы. Значит, повторялась та же схема, которая была опробована Андроповым в 1969 году в Азербайджане, и в 1972 году в Грузии. То есть целью Москвы была смена высшего руководства республики.

Отметим, что поначалу в планы андроповцев входило «мягкое» смещение Рашидова – то есть, согласно его собственному желанию. Но чтобы это желание у него появилось, в Узбекистан был послан пресловутый «андроповский десант», а также было организовано противниками Рашидова «эпистолярное наступление» – то есть в Москву полетели тысячи писем, в которых их авторы жаловались на неблагополучное состояние дел в республике практически во всех областях ее жизнедеятельности. Вскоре после этого в Москву был вызван сам Рашидов с явной целью вручить ему «черную метку». Сделать это было поручено только что назначенному заведующему Отделом организационно-партийной работы Егору Лигачеву. Вот как он сам вспоминает об этом:

«Я не изменил давным-давно установившейся у меня привычке принимать посетителей за столом для заседаний, сидя при этом друг напротив друга. И здесь мы сели за продолговатый заседательский стол, стоявший в кабинете. Причем я заранее и не без умысла разложил на нем солидные стопки писем из Узбекистана. Шараф Рашидович, человек опытный, сразу понял, что это за письма. И после первых общих фраз как-то смутился, стал то и дело поглядывать на стопки писем, словно пытаясь угадать, какую угрозу для него таят эти конверты.

Почувствовав это, я вскоре перешел к делу:

– Шараф Рашидович, в ЦК поступает много писем о безобразиях в республике. Люди жалуются, притом основательно, все больше и больше. Мы пересылаем письма вам для проверки, но вы и ваши товарищи отвечаете, что факты не подтверждаются. Трудно в это поверить. Вот посмотрите, сколько писем. А ведь здесь малая-малая толика. ЦК завален письмами из Узбекистана.

Рашидов неуютно заерзал на стуле, даже пару раз привстал с него. Он явно не ожидал такой дерзости с моей стороны, такой прямоты, такой лобовой постановки вопроса. И, моментально взвесив ситуацию, решил перейти в атаку, сразу поставить меня на место. Не отвечая по существу, нахмурившись, тоже в лоб, без всяких церемоний спросил:

– Вы с кем разговариваете?..

– Я разговариваю с товарищем Рашидовым.

Рашидов, видимо, намеревался сказать еще что-то резкое, усилить давление, однако на сей раз я его опередил:

– Шараф Рашидович, дело серьезно. О письмах доложено Юрию Владимировичу Андропову. Я беседую с вами по поручению Генерального секретаря.

Рашидов сразу обмяк. Угрожающий прием – «Вы с кем разговариваете?» – возможно, впервые не сработал. К тому же Брежнева уже не было, а на покровительство Андропова рассчитывать явно не приходилось. Я продолжал:

– Отдел будет вносить предложение направить в Узбекистан авторитетную комиссию из ЦК…

Расстались мы внешне спокойно, но, разумеется, с разными чувствами. Я – с сознанием того, что открывается большой фронт для очень трудной работы в Узбекистане. А Рашидов, несомненно, ушел от меня в большой тревоге…».

В своих мемуарах Лигачев явно многого недоговаривает, что вполне объяснимо: правда о закулисных интригах в Кремле может бросить тень на самого мемуариста. Видимо, поэтому замалчиванию подвергнута и концовка разговора, где Рашидов не просто ушел из кабинета Лигачева, а согласился подать в отставку по приезде в Ташкент (об этом вспоминают многие люди, близко знавшие его). Однако, вернувшись на родину и посоветовавшись с членами Бюро, Рашидов решил отложить эту отставку до осени – до конца кампании по сбору хлопка. Москва же встретила эту затяжку как неповиновение и усилила процесс давления на республиканскую верхушку: вновь усилилась волна критических публикаций в центральных СМИ, посвященных неблагополучной ситуации в Узбекистане, продолжились аресты в республике, проводимые «андроповским десантом».

Судя по всему, сместить Рашидова силовым способом Андропов попросту опасался, прекрасно зная, каким авторитетом тот пользуется в Узбекистане – такой любви у рядового населения мало кто имел из республиканских руководителей. Поэтому волевое смещение потребовало бы от Москвы какого-то объективного объяснения, а его у нее как раз и не было. Поэтому и был избран путь дискредитации Рашидова по примеру того, что было проделано с бывшим лидером Грузии Василием Мжаванадзе. Тот тоже был в большом авторитете у жителей республики, из-за чего его смещение растянулось на полгода: сначала Москва начала «чистку» в Тбилисском горкоме, выпустив специальное Постановление ЦК КПСС о неблагополучном положении дел в нем (март 1972) и сместив почти все его руководство (новым руководителем города был назначен Эдуард Шеварднадзе), а осенью, на волне тех разоблачений, которые растиражировали подконтрольные власти СМИ, Мжаванадзе был смещен со своего поста и его место занял все тот же Шеварднадзе. В Узбекистане предполагалось проделать почти то же самое, только центром операции должна была стать не столица республики Ташкент, а Бухара.

О том, какие чувства одолевали тогда Рашидова, рассказывает очевидец – Н. Мухитдинов (как мы помним, в начале 60-х, когда он был членом Президиума ЦК КПСС, у него были весьма натянутые отношения с Рашидовым, однако с тех пор утекло слишком много воды):

«В мае 1983 года в ЦК и правительстве Союза приняли решение о проведении в конце месяца в Ташкенте Всесоюзного совещания по хлопку, пригласив туда руководящих работников всех хлопкосеющих республик… Мне поручили выступить с докладом на этом совещании (Мухитдинов с 1977 года занимал пост заместителя председателя президиума Торгово-промышленной палаты СССР. – Ф. Р.)…

На следующий день после выступления вместе с председателем Торгово-промышленной палаты Узбекистана Д. Ильхамовой мы встретились с Рашидовым. После ее доклада о том, как прошло совещание, он сказал:

– Я читал все выступления и считаю обвинения в адрес Узбекистана тенденциозными, необоснованными. Хлопок у нас хороший, никто не имеет права предъявлять нам претензии.

Отпустив Ильхамову, мы с Рашидовым остались вдвоем. Вот тут-то он впервые довольно откровенно поделился со мной своими переживаниями, сказал, что на него давят со всех сторон, что союзная печать регулярно публикует критические материалы по Узбекистану, а в самой республике – не все благополучно. Люди перестали чувствовать ответственность, и он одинок.

Я спросил, соответствует ли действительности то, о чем пишет пресса, заметив при этом, что все материалы в общем-то из Узбекистана. Он ответил:

– В таких масштабах и формах – нет. Кое-где есть приписки, снижение качества хлопка, выявлены также факты взяточничества. Но все это, повторяю, не в таких размерах, как изображается в центральной прессе.

– Что же вы собираетесь делать? – спросил я у него.

– Честно говоря, не знаю, – сказал Шараф Рашидович. – Хотел бы, дорогой друг, посоветоваться с вами. Со мной, скажу вам доверительно, недавно беседовали руководители ЦК в Москве. Разговор был острый. Мне дали понять, что пора уходить. Я сказал, что пришлю из Ташкента заявление об уходе.

Вернувшись из Москвы, – продолжил он, – побывал на местах. Впечатление такое, что будет хороший урожай, план хлопкозаготовок перевыполним. Поэтому настроился подать заявление по завершении года. В ответ я сказал: