Гнезда Химер - Макс Фрай

– А эти зверушки не надорвутся, если еще и мы взгромоздимся на одну из телег?

– Да ты что! Это же бухубаты! Самые сильные звери на Мурбангоне, а может быть, и во всем Мире. Знаешь, сколько весит поклажа на этих телегах? Наш с тобой вес мало что изменит, поверь мне на слово!

– Не забывай: теперь я толстый, – усмехнулся я.

– Такое забыть невозможно! – фыркнул он. – Ничего,Ронхул Маггот, даже если бы ты полгода грыз курмду, без остановки… – Хэхэльф не договорил, потому что лохматый погонщик бухубатов поравнялся с нами и начались переговоры.

Ребята торговались полчаса, не меньше. Я не вмешивался, а наслаждался – это был своего рода эстрадный номер, гениальная импровизация, достойная куда большей аудитории. Спорщики стоили друг друга! Я-то был совершенно уверен, что на самом деле Хэхэльфу глубоко по фигу, две или три монетки отдавать предводителю каравана: я уже успел изучить своего друга и отлично знал, что его демонстративная прижимистость – всего лишь дань бунабскому воспитанию и лишний повод пошутить заодно. Вот и сейчас парень торговался из любви к искусству, а не потому, что спорная монетка действительно имела для него какое-то значение. А вот погонщик бухубатов, как мне показалось, относился к торгу куда серьезнее. Собственно говоря, именно поэтому он и проиграл спор: в конце концов Хэхэльф сунул ему две монетки, и парень принялся деловито разгружать одну из телег – вторую по счету. Первая и без того была почти пустой – очевидно, она предназначалась самому предводителю каравана. Через несколько минут он аккуратно распределил груз по остальным телегам и нетерпеливо буркнул: «Йох! Залезайте!» Мы не заставили просить себя дважды.

В пути я веселился, как никогда прежде, особенно поначалу. Стоило представить, как это должно смотреться со стороны: два толстых ежа волокут за собой тяжело груженые телеги, на одной из которых восседают взрослые, вооруженные до зубов мужики – бред пьяного мультипликатора, да и только! Кроме всего, бухубаты громко пыхтели, а их погонщик фальшиво напевал какую-то идиотскую песенку, все время один и тот же куплет:

– У далекого Муммайхаесть жена – умна не очень.Есть еще урэгов[64] многоу Муммайха из Альгана…

Потом он делал небольшую паузу и начинал сначала.

– Между прочим, это я сочинил, – гордо сообщил мне Хэхэльф.

– Неужели? – вежливо переспросил я.

По правде сказать, на его месте я бы не стал слишком гордиться таким поэтическим произведением. Скажу больше: я бы непременно позаботился, чтобы оно не стало достоянием широкой общественности. Но, с другой стороны, что я знал о местных поэтических канонах?!

– Поэтому я и твержу этот куплет, как последний болван! – неожиданно заржал лохматый погонщик. – Думаешь, я не узнал тебя, Хэхэльф из Инильбы? Я был в «Пустой кружке» у старого Аэлса в ту ночь, когда ты победил в состязании сочинителей хулительных песен!

– Ну вот, – сказал мне Хэхэльф, – я же говорил, что в Земле Нао моя рожа всем знакома! – В его голосе звучали досада и гордость одновременно. – Все-таки было бы неплохо, если бы ты вспомнил и что-нибудь другое, парень, – добродушно проворчал он, обращаясь к погонщику.

– А вот что-нибудь другое я буду петь за отдельную плату, – ухмыльнулся тот. – И учтите: мое молчание обойдется вам еще дороже. До Альгана путь неблизкий, небось раскошелитесь!

– Не обижайся, дружище, но боюсь, что лично я раскошелюсь очень скоро! – шепнул я Хэхэльфу. – Может быть, ты действительно победил в том проклятом состязании, но слушать что бы то ни было по двадцать третьему разу – невозможно!

– Я и сам уже готов раскошелиться, – усмехнулся он. – Я написал хорошую хулительную песню, но этот парень отчаянно фальшивит! Самое обидное, что его даже убить нельзя: без него бухубаты разбегутся кто куда, и будем мы с тобой топать пешком…

– Слушай, дружище, а почему, собственно, эта песня считается «хулительной»? – поинтересовался я. – По-моему, ничего особенно обидного в ней нет. Ну, говорится, что жена этого самого «муммайха» «умна не очень», но ведь не сказано прямо, что она – дура…

– Вообще-то вполне достаточно, чтобы муж обиделся, – рассудительно заметил Хэхэльф. – Впрочем, ты прав: ничего такого, за что можно убить, в моей хулительной песне нет, да и в других обычно тоже. Эти застольные песни называются хулительными по традиции, в отличие от хвалебных застольных песен, которые превозносят своих героев до небес.

– А есть и такие? – улыбнулся я.

– Еще бы! Сразу видно, что ты недолго жил у своего приятеля Таонкрахта, а то наслушался бы… Впрочем, сам я таких никогда не писал: способов заработать на жизнь и без того хватает!

Неутомимые бухубаты, которых я про себя окрестил «дюжиками», почти нечаянно изувечив словосочетание «дюжие ежики», везли нас вперед до самого рассвета. Временами их пыхтение заглушало даже фальшивое пение погонщика, который, впрочем, заткнулся совершенно бесплатно, после того как Хэхэльф угостил его кусочком курмды. Пожевав сухое улльское пиво, он окончательно размяк, и мы разговорились, как старые приятели.

Выяснилось, что парня зовут Дайст. Это «дворянское», как сказал мне Хэхэльф, имя было единственным, что досталось ему от отца, какого-то непутевого безземельного шархи – родословная Дайста оказалась почти точной копией родословной моего приятеля Мэсэна. Я окончательно убедился, что нормальные ребята в Земле Нао рождаются исключительно в результате холостяцких рейдов местной знати по спальням служанок.

Дайст доверительно сообщил нам, что сам поймал, вырастил и выдрессировал своих бухубатов, еще когда был совсем мальчишкой. С тех пор его бизнес процветал: парень возил товары и случайных пассажиров вроде нас из Бондоха в Эльройн-Макт, через всю Землю Нао; на обратной дороге он скупал по дешевке самых никчемных дерьмоедов у знакомых Мэсэнов и продавал их хозяевам захолустных хуторов, до которых редко добираются крупные торговцы этим «живым товаром». Помимо основного бизнеса, на сегодняшний день Дайст являлся владельцем нескольких домов для приезжих и одного трактира в порту.

Дайст был далеко не единственным «дальнобойщиком» в Земле Нао: только в Бондохе у него имелась чуть ли не дюжина конкурентов. Впрочем, работы пока хватало всем: торговля в порту процветала, богачи, живущие в глубине материка, жаждали приобрести редкие товары, а иноземные купцы по большей части были не великими охотниками самостоятельно путешествовать по здешним лесам, кишащим голодными разбойниками и нетрезвыми младшими сыновьями наосской знати – безземельными, бесстрашными и совершенно «безбашенными»…