Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура - Борис Николаевич Тарасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Б.П. Вышеславцев и Паскаль
С.А. Левицкий в Б.И. Вышеславцеве видел философа Божией милостью, в сравнительно небольшом, но в высшей степени ценном творчестве которого заложены семена мысли, обещающие будущие новые всходы. “По тонкости его мысли, по богатству ее оттенков, – писал он, – Вышеславцева можно назвать Рахманиновым русской философии. Без его яркой фигуры созвездие мыслителей религиозно-философского Ренессанса было бы неполным”. Как бы дополняя Левицкого, В.В. Зеньковский заключает: “…Философские построения Вышеславцева сохраняют свою значительность и даже больше: в них есть семена, могущие дать обильный рост. Изящество слога, ясность мысли, четкость анализов – все это должно быть отнесено к бесспорным достоинствам Вышеславцева”.
После завершения учебы на юридическом факультете Московского университета, который он окончил с отличием, Вышеславцев занимался адвокатской практикой, однако карьера юриста не могла удовлетворить его широких философских запросов. Он сближается с кружком И.И. Новгородцева, одного из видных представителей философии права в России. “Школа” самого Новгородцева, писал Н.Н. Алексеев, отличалась широкой терпимостью: он умел собирать вокруг себя и материалистов, и скептиков, и эмпириокритицистов, и гегельянцев, настойчиво внушая им мысль, что человеческая личность есть высшая ценность и что человеком нельзя пользоваться как средством, так как он есть “цель в себе”. Среди собиравшихся вокруг Новгородцева можно упомянуть таких крупных мыслителей, как И.А. Ильин или Г.В. Флоровский. Последний в предисловии к “Путям русского богословия” с особым благоговением называет имя Новгородцева как “образ верности, никогда не умирающий в памяти моего сердца. Ему я обязан больше, чем сколько можно выразить словом. “Закон истины был во устах у него” (Малах. 2, 6). Именно благодаря поддержке Новгородцева после сдачи магистерского экзамена Вышеславцев был направлен в Германию, в Марбург, где слушал лекции знаменитых в то время кантианцев – П. Наторпа и Г. Когена. По возвращении в Россию он деятельно участвовал в культурной жизни Москвы, в литературных салонах и философских кружках, где стал, по словам Ф.А. Степу-на, “одним из самых блестящих дискуссионных ораторов среди московских философов”. Защитив магистерскую диссертацию “Этика Фихте. Основы права и нравственности в системе трансцендентальной философии”, он становится сначала доцентом, а затем профессором юридического факультета. После защиты диссертации Вышеславцев стал вести в университете курс истории политических учений, который до него читал Новгородцев. В 1922 году он вместе с большой группой философов и ученых был выслан за границу, где жил сначала в Берлине и читал лекции в основанной здесь Религиозно-философской академии. После переезда в Париж он занимался редакторской деятельностью в издательстве “ИМКА-Пресс” и вместе с Н.А. Бердяевым основал журнал “Путь”. В 30-е годы он преподавал в Православном богословском институте в Париже, стремясь воплотить в жизнь сказанное им после высылки из России: “Философия должна быть теперь не изложением малодоступных для людей теоретических проблем, но учительницей жизни”. Во время второй мировой войны он жил в Германии, а после ее окончания сблизился с Народно-Трудовым Союзом (НТС). Последние годы его жизни прошли в Женеве. Умирая, он произнес такие слова: “Возвращаюсь к истокам бытия… Все понял… Как это просто…”.
Именно типично русское стремление обнять и понять все в полноте и глубине всеобъемлющей мысли проявилось в творчестве Вышеславцева. “Основные проблемы мировой философии, – писал он, – являются, конечно, проблемами и русской философии. В этом смысле не существует никакой специально русской философии. Но существует русский подход к мировым философским проблемам, русский способ их переживания и обсуждения. Разные нации замечают и ценят различные чувства и мысли в том богатстве содержания, которое дается каждым великим философом”.
В духовной глубине русской литературы, которая, как отмечает Вышеславцев, “переполнена предельными вопросами” автор находит русский подход, “вечное в русской философии” (название одной из его книг). Так, о Пушкине, по его мнению, должны помнить, думать и писать не одни только пушкинисты, поскольку пророческая мудрость поэта за внешне простым повествованием затрагивает вечные проблемы, например, трагедию власти и свободы. “Корысть и битвы”, “злато и булат” – вот две формы захвата власти, две формы похоти господства, обозначенные Пушкиным. Вышеславцев пишет, что речь всегда в конце концов идет о власти (через саму ли власть или через богатство), чего не понимает материализм со своей психологией “интересов”. Скупой рыцарь провозглашает: “Мне все подвластно, я же ничему; я знаю власть мою, с меня довольно сего сознания… И музы дань свою мне принесут, и вольный гений мне поработится, и добродетель и смиренный труд”. Совершенно то же самое и даже еще с большим основанием, подчеркивает Вышеславцев, мог бы сказать современный вождь любого тоталитарного государства. При этом богатство через власть гораздо надежнее, нежели власть через богатство; так как последнее всегда может быть отнято властью. Тесно связана с трагедией власти и трагедия свободы, которая может переходить в произвол, в своеволие страстей, в разбойничью “вольницу”, в народный бунт, “бессмысленный и беспощадный”, и, наконец, в тиранию. Протестуя же против тирании, революционная свобода пробуждает врожденный инстинкт власти в самих освободителях. В результате, свержение власти превращается в присвоение власти еще более худшими ее носителями. Говоря о другом русском писателе, Достоевском, Вышеславцев также подчеркивает вечное в его произведениях как “основные интуиции в области таинственной глубины человеческого духа и ее “зависимости от таинственной глубины Божества”.
В своем собственно философском творчестве Вышеславцев уделял основное внимание вопросам психологии, этики и антропологии, центральным понятием в которой становится понятие “сердца”. Сердце осмысляется им как сокровенное средоточие личности, “невидимо” определяющее ее своеобразие и ценностные предпочтения. В теоретическом плане ему близко понимание сердца как психологического корня, определяющего “основной тон жизни” выраженное в статье В.В. Зеньковского “Об иерархическом строе души”.
В книге “Этика преображенного Эроса” Вышеславцев своеобразно продолжает и возрождает традиции древнерусского религиозно-нравственного любомудрия, берущие начало от “Слова о Законе и Благодати” митрополита Илариона. Он показывает бессилие закона “вне Христа” и противопоставляет несовершенной этике закона совершенную этику благодати, приходит к выводу о их “трагической несовместимости”. Ошибаются те, пишет он, кто думает, что надлежащее общественное устройство возможно в системе справедливых законов и идеального государства – монархического, республиканского или коммунистического, как надеялся античный мир и как предполагает современное внехристианское человечество. Ошибаются и те, кто хотел бы сделать человеческую душу праведной, связав своеволие страстей сетью моральных запретов и императивов. Ни улучшение законов, ни переустройство государства, ни постоянное моральное суждение и осуждение (любимое занятие толпы) не устраняют и даже не уменьшают количества зла и преступлений, а их качество все более совершенствуется. “Пришел закон,
