Торлон. Война разгорается - Кирилл Шатилов

Скелли покачивался в кресле и задумчиво улыбался. Ему нравилось строить планы, обещавшие выгодные перемены в его пользу.

А что касается того писаря, то он принес свиток, на который наткнулся в результате очередной проверки. Скелли и его люди были, разумеется, заинтересованы в том, чтобы все рукописи и списки на рыночной площади предварительно одобрялись ими или проходили через них. Потому что умельцев переписывать или писать тоже становилось все больше. Не значительно, но больше, чем во времена юности Скелли. И им тоже хотелось подзаработать. Вот и приходилось иногда устраивать досмотры под прилавками торговцев.

В данном случае бдительному писарю попалась в руки не рукопись, а странного вида карта, смахивающая на рисунок ребенка. Первыми в глаза бросались надписи, сделанные незнакомыми значками, совершенно отличными от нынешних резов и вязи кенсая и внешне похожими на расплющенных жучков и паучков. О том, что это именно карта, а не просто рисунок, говорила изображенная по самому центру почти прямая широкая линия, в которой нельзя было не узнать реку с бурунами волн. По обе стороны реки неведомый художник запечатлел по два строения, отдаленно напоминающих избы, но только со странными двойными и даже тройными крышами. Три строения были расположены далеко от реки, одно же стояло прямо на берегу. Так мог быть обозначен только Вайла’тун. От другого строения по эту сторону реки его отделяла широкая полоса раскоряченных елочек, изображающих, скорее всего, лес. Пограничье?

Когда Скелли рассматривал карту, больше самих рисунков его поразил материал, на котором они были выполнены. Поначалу он решил, что это обыкновенная кожа, только очень тонкая, гладкая с обеих сторон и легкая. Присмотревшись, он обнаружил, однако, что «кожа» представляет собой едва угадываемую структуру ткани. Ничего подобного ему видеть не приходилось. Ткань по традиции накручивалась на деревянную катушку и в таком виде хранилась. Он не поленился ткань от катушки аккуратно оторвать и показать изумленному писарю, что вся карта, сминаясь, легко прячется у него в кулаке. При этом не сильно мнется и так же просто разглаживается.

Одним словом, Скелли заполучил удивительную карту, писарь — благодарность, а торговец — достойную его пытку, после которой он рассказал, что знал, хотя знал он не так уж много. Ему, мол, эту вещицу принес незнакомый свер, пожелавший остаться неизвестным. Торговец быстро смекнул, что имеет дело с товаром необычным и ценным, однако решил цену сбросить, а платить за него сразу и полностью вообще отказался. Условились на том, что принесший получает небольшой задаток, а если карту удастся продать, то и часть от вырученных денег — потом.

— Считай, что карту ты продал, и продал весьма удачно, — усмехнулся Скелли, расхаживая перед растянутым на дыбе полуживым телом. — Что дальше?

— Он сам обещал прийти… — прохрипел торговец, сплевывая кровь.

Его привели в порядок, и через несколько дней там же, на рыночной площади, действительно возле лотка с невинными свитками объявился угрожающего вида здоровяк, которого по сигналу наученного горьким опытом торговца живо скрутили переодетые обычными жителями гвардейцы из замка и который скоро уже висел на все той же безотказной дыбе. Из его разбитых усердными кулаками уст стало известно, что некоторые промышляющие разбоем; обнищавшие виггеры, выгнанные со службы кто по возрасту, кто из-за полученных ран, кто за недостойное поведение, осмелели настолько, что не довольствуются налетами на своих беззащитных соплеменников, а повадились ходить на поиски легкой добычи в Пограничье. Мол, как-то раз он с дружками наткнулся на заводь прямо посреди леса. На берегу, вернее, у берега стояла изба, которая оказалась плавучей. Они решили, что хозяев нет, пробрались в нее, действительно никого поначалу не обнаружили, но благоразумно не стали шуметь.

В избе, как ни странно, оказалось немало чем можно поживиться, причем многие вещи были понятными по назначению, хотя и странными по виду: одежда, оружие, кухонная утварь. А потом они наткнулись на спящего старика и поспешили убить тем, что оказалось под рукой. Кажется, они закололи его стрелой шеважа. Внешность старика тоже была странной: бритая голова, узкие глаза, борода заплетена в седую косичку. Они решили, что это какой-нибудь из местных дикарских вождей, и поспешили убраться подобру-поздорову. Избушку на всякий случай оттолкнули от берега, чтобы дать себе время уйти подальше, прежде чем об их злодеянии станет известно. Куда они дели остальное награбленное? Точно так же распродали постепенно через торговцев. Нет, ничего вроде этой карты они там больше не находили. Хотя успели перерыть весь дом. Скелли собирался казнить негодяя, но в последний момент передумал. Именно негодяи ему могли пригодиться. Да еще такие отчаянные. Это ж надо дойти до такого, чтобы воровать под носом у шеважа!

— Заприте его в клеть, — распорядился Скелли.

Клетями назывались вырытые под замком пещерки, низенькие, чтобы помещенный в них человек не мог выпрямиться в полный рост, и отделенные от общего прохода толстенными железными решетками. Некоторые называли это место каркером по аналогии с временной темницей в одной из башен. Сюда издавна помещались самые опасные преступники, представлявшие непосредственную угрозу правителям Вайла’туна. Об их существовании вне замка ничего не было известно. Одну из клетей обживал теперь и сам Ракли.

Главный писарь замка поежился от удовольствия. Прежние встречи с этим человеком не доставляли ему никакой радости. Он был не слишком умен, доверчив, но запальчив и жесток, что вынуждало Скелли держаться с ним если не подобострастно, то с должным пиететом и постоянно взвешивать каждое слово. Даже в плен его он брал чужими руками, чтобы Ракли не догадался, кто является истинным зачинщиком внезапного переворота. Весь свой гнев он сейчас мог обрушивать лишь на двоих «предателей»: на Тивана, командующего мергами, и Демвера, командующего сверами. О том, что за ними стоит еще кто-то, он наверняка догадывался, но воспаленный мозг был уже не в состоянии раскладывать мысли в нужном порядке. Скелли за это время дважды спускался навестить его в клети и получить очередной заряд бодрости и хорошего настроения. На Ракли было страшно смотреть. Он то лежал на тонкой подстилке на холодном полу, то сидел на корточках, прислонившись к стене, то ползал за решеткой на четвереньках и разговаривал сам с собой. Скелли он замечал, но не видел. Судя по его сбивчивой болтовне, подозревал он все и вся. Отдельный ушат упреков доставался его сыну Локлану, о бегстве которого ему донесли незадолго до пленения. Скелли разглядывал и слушал Ракли, иногда уклончиво отвечал на бессвязные вопросы и думал о том, что вот он перед ним, конец ненавистного рода Дули, такой незатейливый и безнадежный, за которым последует пора необходимого безвременья, а потом во главе стола в тронной зале замка сядет кто-нибудь из потомков Квалу — ни больше ни меньше.